Чтение 14–й страницы книги ~Ритуал~

Перед ним стояла девушка, жалкая и беспомощная. Лицо ее подернулось
дымкой, но он ясно, яснее чем следовало, увидел ее ресницы, стрелочками
слипшиеся от слез.

Проклятье.

Юта качнулась, заколебалась, растворилась в накатывающей мути, и по
жирному склизкому склону покатились бесформенные комья.

Резко, невыносимо пахло цветами; комья катились и катились, большие,
маленькие, пульсирующие; каждый оставлял в покрывавшей склон жиже неровную
дорожку, и дорожки эти пересекались, сходились и расходились, и Арман не
мог уже на это смотреть.

Двумя руками держа себя за горло, он опустился на каменный пол; Юта,
придя в себя, стояла над ним - растерянная, испуганная, дрожащая.

Двести первый потомок никогда не сможет исполнить предначертанное.
Род закончился бесславно, произведя на свет несомненного и презренного
выродка.

Рождается месяц - изогнутый коготь

Первого в мире дракона.

Ночь ненасытна. Небо бездонно.

Арм-Анн

Надвигался шторм.

Весь день море колотилось о скалы, а под вечер стало тихо и душно, и
даже на верхушке башни не чувствовалось ни дуновения. Затишье было
нехорошим, многообещающим.

Арман сходил с ума.

Бледный до синевы, отощавший, исполненный едкой иронии, он восседал в
кресле перед камином, забросив ноги в сапогах на захламленный стол,
прикладывался к бутылке и вслух беседовал с самим собой. Юту, притаившуюся
за дверью, бросало в жар от этой беседы.

- И явился на свет двести первый потомок! - провозглашал Арман,
сдерживая дикий смех. - И остался в живых... И не подавился вином, вот...
- он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, - и не свалился в
море... И не окочурился ненароком, как это бывает с вы...выродками... И
преуспел... преуспел в промысле, да в каком! Он проникся...
преисполнился... возлюбил... голубую шляпку. Шляпку, да! Он задумал сам
себя перехитрить... Явится, мол, дурень... недоумок, да... И освободит
потомка от... от... Прокля-атье!

Скорчившись, Арман заколотил по столу кулаками. Юта, глядевшая в
щелку двери, дрожала, но вот уже час не решалась уйти. Все, все давно
стало ей понятно. История Ютиного похищения, лишившись недомолвок и
прикрас, оказалась всего лишь глупой ошибкой.

- Он перехитрил себя! - орал Арман злобно. - Но судьбу... Не
проведешь, ты... двести первый потомок!

Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно,
будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что
несчастье Армана связано с неким "промыслом", но что это значит, ведь
драконы не занимаются ремеслом?

Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем,
как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что
"промысел" и этот взгляд таинственным образом связаны, и по спине ее
забегали противные мурашки.

Слово "промысел" встречалось в клинописных текстах, украшавших собой
подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?

- Потомок Сам-Ара! - выкрикивал Арман, захлебываясь вином. - Почему
ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой
шляпки, и до этой принцессы?

Юта грызла пальцы.

- Ты думал... - голос Армана ослабел, - думал спрятаться за спину
глупого освободителя с мечом... Спрятаться от долга... От чести... От
славы... Думал откупиться, подонок...

На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони - Юта осторожно
переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман
обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его
лицо.

Это было лицо глубоко страдающего человека.

Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком
сильно налегла на дверь - та скрипнула и отворилась. Юта опоздала
отскочить.

- А-а, - пробормотал Арман, ничуть не удивившись. - Вот она, жертва.

Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто
защищаясь, и пробормотала:

- Арм-Анн...

Он ощерился:

- Как-как? Что ты сказала, принцесса?

И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.

Не дунул даже - дохнул, так драконы дышат огнем.

Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть,
от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.

Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта
бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся
прочь.

Он был пьян, как никогда.

С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через
тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.

Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море
глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не
рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.

Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он
никак не мог подняться повыше - тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море,
которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то
опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно
поворачивался к нему хвостом.

Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии...
Проклятье!

Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть
собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка,
гонимый ненавистью и отчаянием.

Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные
груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана
мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел,
будто пытаясь убежать от себя.

Стоячий воздух над морем дрогнул. Потом дрогнул еще, и сразу, без
предупреждения, налетел ледяной вихрь. Стало совсем темно, только край
горизонта вдруг ярко осветился, чтобы тут же и погаснуть.

Гроза.

Арману стало весело. Что ж, пусть. Это забавно. Это приключение.
Только прочь от замка, от принцессы, от ритуальной комнаты, от
клинописного зала, от такой жизни. Прочь.

Горизонт осветился снова, и снова, и снова, и вот уже чуткое ухо
Армана уловило в мерном грохоте моря далекий отзвук: угу-гу...

Арман хотел улыбнуться, но зубастая пасть не была для этого
приспособлена. Вихрь, вдруг совершенно озверев, ударил его по крыльям,
завертел, осыпал солеными брызгами; в ту же секунду по чешуе дробно
забарабанили крупные капли. Арман чувствовал, как они стекают в подбрюшье,
огибая чешуйки, капая с поджатых когтей.

Надо возвращаться, подумал Арман. Ему все еще было весело, но уж
очень он устал.

Вот тут-то все и началось.

Гроза налетела внезапно, злобно и беспощадно.

Арман метался среди молний; небо над его головой каждую секунду
покрывалось сетью голубых вен. Небо, истязаемое, ревело, истошно кричало
от горизонта до горизонта, и в этой каше из волн и туч не было уже ни
верха, ни низа, и ни какого-либо твердого направления.

Он, кажется, протрезвел, но это уже не имело значения. Самое горячее
желание вернуться не могло помочь в мутной тьме, и Арман окончательно
сбился с дороги. Тучи облепили его черной ватой, правое крыло свело
судорогой, и оно отказалось подчиняться. Несколько долгих секунд он просто
падал, как подстреленная лысуха; потом крыло вдруг захлопало с бешеной
силой, и он выскользнул из-под гигантской волны, которая уже готова была
слизнуть его, как лягушка слизывает прямо из воздуха зазевавшуюся мошку.

Но молния - молния не желала выпускать добычу. Некто безмерно более
древний, чем все Армановы предки, некто, вооруженный сверкающим коленчатым
копьем, беспощадно метил в темную спину с костяным гребнем. Он промахнулся
раз и два, а третий раз едва не стал для Армана последним, и неминуемую
погибель удалось отсрочить только судорожным, головоломным маневром.

Отец. Его отец кружил над морем, и его пронзила молния. В какую-то
секунду Арману показалось, что призрак отца, призрак черного, убитого
молнией дракона витает совсем рядом, что сквозь тучи смотрят его красные
глаза.

Арман понял, что это смерть. Он не испугался и не испытал облегчения,
только явилась, будто извне, торжественная мысль: так пришел конец
славному роду...

Молния встала во весь рост - будто кто-то намалевал на небе огромное