Чтение 39–й страницы книги ~Ритуал~

Желая угодить мужу, Юта изо всех сил старалась отвечать его
представлениям о том, какой должна быть королева. Она пожелала научится
вышивать - специально для этого во дворец была доставлена серенькая
старушка-мастерица. Старушка привезла с собой угрожающих размеров пяльцы,
коробку с иглами и нитками и целый ворох образцов для вышивания.

Целыми днями Юта вышивала, глядя на эти образцы. Им надо было
следовать в точности, если же рассеянность или неуместная фантазия
побуждали Юту что-нибудь изменить - старушка поджимала губы и огорченно
качала головой.

Под вечер у Юты болели глаза и пальцы, ныли затекшие плечи - ей
приходилось делать над собой усилие, отвечая на ласки Остина, которые
всегда оставались одинаковыми. Король уставал еще больше, ведь он тоже
работал целый день! Неудивительно, что, покончив с торопливой любовью, он
тут же проваливался в глубокий сон...

Вскоре королева преподнесла любимому мужу собственноручно вышитый
платок. Король Остин принял подарок со сдержанной благодарностью,
отношения супругов стали немного теплей.

Подошел Главный Праздник Зимы. Юта надеялась, что, как когда-то в
родительском доме, устроены будут Ледовый дворец и Снежная битва, что
зальют каток, что накатают снеговиков и дадут им в руки факелы - но Остин
заявил, что снова будет большая охота. И, хоть Юта до сих пор без
содрогания не могла вспомнить стеклянный взгляд мертвого оленя - она
сделала вид, что рада.

Когда кавалькада охотников выехала в поле - пошел снег.

Он валил и валил, хлопья не кружились, как кружатся в полете первые
снежинки - земля ведь тогда еще нагая, и надо хорошенько выбрать место для
падения. Нет, это был снег середины зимы, когда все места уже заняты и
хлопьям нечего выбирать - ложатся, как придется...

И вот, когда первые хлопья улеглись Юте на плечи и на ресницы, она
вспомнила калидоний пух.

Он так же лежал на плечах, на волосах и ресницах, но был теплым и не
таял... Она закрыла глаза и представила, как в покинутое и разоренное
осенью калидонье гнездо ложится снег.

Лошадка ее умерила рысь, а потом и вовсе перешла на шаг. Юта опустила
поводья; ей захотелось спешиться и побродить по снегу. Но все охотники
ускакали далеко вперед; боясь отстать и рассердить Остина, Юта хлопнула
лошадку по крупу.

Настреляли два десятка крупных зайцев.

В бревенчатом зале горели четыре камина; подвыпившие охотники со
звоном шлепали друг друга по плечам, горланили и хохотали. Юта сидела
молча; Остин много и с удовольствием пил - у него впервые за много дней
появилась возможность расслабиться и отдохнуть.

Какой-то князек стал рассказывать, как ему довелось схлестнуться один
на один с бешеным вепрем. Ожесточенно жестикулируя, он проигрывал сцену
драки за себя и за кабана, причем за кабана удачнее. Юта потупилась. Остин
жевал, ухмыляясь.

- Вепрь! - громко и презрительно выкрикнули из дальнего угла. - Охота
слушать про какую-то свинью, ротозеи, когда наш господин сражался с
драконом!

Разговоры тут же смолкли. Какого-то пьяницу, по-прежнему тянувшего
свое, поспешно одернули; все как один, охотники умоляюще уставились на
короля, искоса, впрочем, поглядывая и на королеву.

Вздрогнув, Юта задела локтем медный бокал, и тот повалился с глухим
звоном.

- Ваше величество, - почтительно обратился кто-то, - сделайте нам
честь, рассказав об этой великой битве!

Остин хмыкнул и тяжело, будто нехотя, поднялся.

Был он высок и широкоплеч; пряди светлых волос, мокрые от пота,
прилипли ко лбу и завитками легли на виски. И сейчас он был красив -
особой мужественной красотой.

- Все мы воины, - бросил Остин небрежно. - Все знаем, что такое
кровавая схватка... Ибо встретить дракона, господа - это уже не охота. Это
- война, господа, и не на жизнь, а...

Он пошатнулся - и Юта теперь только увидела, насколько он пьян.

А Остин вдруг разбросал руки, больно задев при этом Ютино плечо. Не
то размах крыльев показывал, не то ужасающие размеры своего страшного
противника. В зале загудели.

- Дракон! - выкрикнул Остин. - Ящер! Шкурой его можно выстелить
площадь... Он кинулся внезапно, с неба, дыша огнем... Тогда я резко
отклонился вправо, а слева - вот так - наставил копье... Древко опалилось,
как уголь, но наконечник... Добрый наконечник мне выковали! Он снова
взлетел и снова кинулся, но я...

У Юты вдруг сжалось сердце. Она вспомнила схватку у подножия
Арманового замка.

Она не вспоминала ее давно - сказать по правде, она и не помнила ее
раньше, события того небывалого дня подернулись в ее сознании как бы
дымкой... Но теперь, слушая пьяную похвальбу Остина, она ясно представила
и замок, и дорогу, и Армана, и принца на коне...

Со скалы, на которую поставил ее Арман, все было видно как нельзя
лучше. Она была там все время и прекрасно видела, что дракон поднялся в
воздух лишь на секунду - и вовсе не дышал огнем!

Эта маленькая, давно утерянная подробность вдруг поразила ее, как
открытие. Уткнувшись глазами в залитую вином скатерть, она слушала Остина
и лихорадочно пыталась понять: почему она вспомнила об этом только сейчас?
Почему это не поразило ее сразу?

- Моя секира разлетелась от одного удара по чешуе... Чешуя у него
крепче крепкой стали, и я уж думал, что придется туго... На мое счастье
этот единственный удар получился хорошим, чудовище потеряло равновесие и
грянулось на землю! Я выхватил палицу...

Юта закрыла глаза.

Да нет же, это Остин шлепнулся на землю. Арман подцепил его когтями и
снял с седла, как хозяин снимает с куста поспевший помидор... И она, дура,
закрыла глаза и зажала уши! Она испугалась, что дракон убьет Остина, между
тем как он уже двадцать раз мог убить его... Одного дыхания достаточно
было, она же не раз видела, как Арман дышит пламенем...

А Остин действительно выхватил палицу, и, когда она решилась наконец
посмотреть, принц опускал эту шипастую сталь на голову... На покорно
подставленную голову...

Горгулья, как же она раньше... Остин, возвращение, свадьба, и Арман
ушел куда-то далеко-далеко, стал легендой, почти сказкой...

- Из последних сил я выхватил палицу, господа! - Остин разошелся
сверх меры, глаза его лихорадочно блестели, - и занес ее над головой...
над головой ящера, конечно! Но он метался и катался по песку, шипя и
изрыгая ядовитую слюну...

- Не было этого, - неожиданно для себя сказала Юта. И сама испугалась
- такое действие произвели ее слова.

Остин всхрапнул и замолк. Те в зале, что сидели ближе и слышали ее
слова, онемели с открытыми ртами; те же, что сидели дальше, громко
переспрашивали друг у друга, что такое сказала королева и почему вдруг
замолчал король.

Медленно-медленно, по волоску, король Остин повернул голову и
посмотрел на жену. Под этим взглядом Юта, судорожно прижимая руки к груди,
встала и молча, ни на кого не глядя, поднялась наверх.

Шел пятый день полета над морем. Крылья Армана взмахивали судорожно и
неровно, он летел уже над самой поверхностью воды - и опускался все ниже и
ниже. Не видя ни неба, ни горизонта, он смотрел вниз, и в толще вод ему
являлись видения, в которых он сам не мог отличить бред от яви.

Виделись ему корабли - широкогрудые морские красавцы с рядами высоких
и крепких мачт; раскинув паруса, они стремились куда-то, но удивительным
было то, что не поверхность воды несла их - они двигались под
поверхностью, поглощенные, всосанные морем. То были его пленники; море
будто давало парад своих жертв перед глазами измученного дракона.

Арман видел человеческие фигурки на чистых палубах - чаще всего это
были мужчины - моряки и рыбаки, но на одном судне, самом большом, много
было и женщин, и детей. Празднично, богато разодетые, они все стояли на
широкой палубе, по сторонам которой плескались обрывки ярких тентов. Все
как один подняв к Арману бледные лица, они смотрели прямо на него,
смотрели безжизненно и безучастно, и, не метнись он в сторону отчаянным
усилием - эти взгляды свели бы его с ума.

Однажды ему померещились в толще воды перепончатые крылья и костистый
гребень вдоль спины - но дракон, если это был дракон, тут же провалился в
пучину. Арманово сердце болезненно сжалось - сколько еще драконьих костей
лежит на темном дне?

Много раз ему приходила мысль сложить крылья и кинуться в море, чтобы
тут же и присоединиться к двумстам поколениям предков. Однако он летел и
летел.

И вот, с трудом оторвав взгляд от воды, Арман нашел в себе силы
глянуть вперед.

Прямо перед ним уже не было горизонта - его заступила от края до края
темная отвесная стена. Арман никогда не думал, что такие скалы бывают на
свете.

Он заработал крыльями сильнее, но стена надвигалась медленно, так
медленно, будто специально хотела поразить своими размерами и величием.
Верхний край ее загородил полнеба, и Арман понял вдруг, что ему не
перелететь - он просто не сможет подняться так высоко.

Закашлявшись сухим дымом, вырывающимся из глотки, он из последних сил
рванулся вверх. Скала, отвесная и почти гладкая, равнодушно взирала на его
усилия темными круглыми дырами - не то гнездами, не то норами.