Чтение 45–й страницы книги ~Ритуал~

втолковать: король, мол, сам жену предлагает, не угодно ли?

- Тихо, ты! - прошипел побледневший Остин.

Колдун снова усмехнулся:

- Да не золото ваше... Мне принцип дорог: пообещал - плати!

- Получишь, - сказал Остин сквозь зубы. - Но с условием: завтра, как
все кончиться, убирайся прочь, далеко и надолго...

Серый колдун хмыкнул, отвесил преувеличенно низкий поклон и
выскользнул прочь.

День выдался по-весеннему ясный и теплый.

Черная карета выползла из столицы еще ночью, под покровом темноты; от
нее шарахались, прятались, не хотели смотреть. Экипаж был снаряжен и
украшен согласно древнему ритуалу: государственный флаг, покрывающий
крышу, и на каждой дверце - изображение протянутой ладони, руки,
приносящей жертву. На передке смиренно увядали белые орхидеи.

Карета ползла и ползла, покачиваясь на ухабах, и вот в воздухе
запахло морем, а впереди послышался едва различимый шелест волн; возница
на козлах поежился, но внутри кареты, наглухо закрытой и зашторенной, не
слышалось ни звука и не угадывалось ни движения.

Спутники страшного экипажа держались поодаль - король с офицерами
стражи, все верхом; серенький человечек на смирном муле, несколько
испуганных каменотесов в телеге с высокими бортами и дальше, укрывающиеся
в кустах и клочьях тумана - самые храбрые и любопытные из окрестных
жителей.

Карета выехала на берег, и узкие колеса ее тут же увязли почти по
самые оси; возница немилосердно лупил лошадей, а они храпели и в ужасе
косились на море, а море-то было удивительно спокойно - прямо-таки как
стекло.

Карета, с трудом продвигаясь, дотянулась до плоской отвесной скалы и
стала. Возница соскочил с козел, подбежал к лошадям и застыл, будто ища у
них поддержки.

Храбрецы, схоронившиеся за скалами, видели, как офицеры стражи
открыли карету и опустили подножку, как король почти на руках вытащил
безвольную женскую фигурку, облаченную в длинное белое одеяние. Из телеги
выгрузили каменотесов с инструментом; в песок со звоном упала положенная
ритуалом золотая цепь.

Возница прятал лицо в лошадиных гривах, что-то шептал, дрожащей рукой
оглаживая морды - наверное, успокаивал. Король махнул ему рукой - птицей
взлетев на козлы, возница направил карету прочь от моря, и лошади
понеслись, как последний раз в жизни. В песке остались глубокие борозды,
оставленные ободьями колес.

Женщину в белом подвели к скале; любопытные, наблюдающие издалека,
толкали друг друга локтями в бок. Король нервничал, то и дело поглядывал
на светлеющее небо и на тихое, гладкое море; серый человечек, оказавшийся
рядом, что-то неспешно ему объяснял.

Рабочие стояли, сбившись в кучу, и начальнику стражи пришлось долго
орать и потрясать кулаками, пока они собрали инструмент и, по-прежнему
прижимаясь друг к другу, двинулись к скале.

Серый человечек деловито указывал, где именно долбить скалу, где
вбивать скобы; застучал молот, сначала нехотя, а потом все быстрее и
смятеннее - приближался рассвет. Женщина в белом сидела, вернее,
полулежала на песке, и король то и дело обеспокоенно на нее поглядывал.

Наконец, работы у скалы были закончены. Офицеры, не глядя друг на
друга, взяли женщину под руки; она не сопротивлялась. Общими усилиями ее
поставили у скалы, руки оказались разведенными в стороны и вверх, две
скобы на запястья, две скобы на щиколотки, и золотая цепь поперек груди.

- Эдак ему неудобно будет жрать, - прошептал парнишка лет
шестнадцати, среди других притаившийся в скалах. Ответом ему была
тяжеленная оплеуха, отвешенная соседом.

Рабочие побросали кайла и молотки и бегом бросились прочь; отошли
офицеры стражи, поспешно взобрались в седла. Король несколько секунд стоял
перед прикованной к скале женщиной, потом быстро глянул на море - и
заспешил к лошади.

Занимался рассвет.

Он летел, обламывая крылья и зная, что не успеет.

Будь прокляты все задержки и промедления! Будь прокляты предания,
высеченные на каменных стенах, и все на свете пророчества!

"И была великая битва, и пали под ударами Юкки дети его, и
племянники, и родичи, исходящие пламенем... Огляделся Сам-Ар и увидел
чудовищного Юкку, снова поднимающегося из воды... И сразились они, и
солнце закрыло лик свой от ужаса, и звезды бежали прочь, и ветер,
обожженный, ослабел и рухнул на землю..."

А теперь ветер стоял стеной, сносил Армана назад, будто отбрасывая,
желая предостеречь...

"Юкка приходит из моря, и дети его, и внуки, и правнуки явятся из
пучины... Береги свой огонь, и да защитит он тебя от ужасного Юкки, и от
детей его, и внуков, и..."

Внук, либо правнук великого Юкки пожелал сожрать принцессу Юту. И вот
Арман летел, а крылья немели, потому что сказано в пророчестве: "Для
двести первого потомка радость и долгая жизнь, если будет остерегаться
порождений моря..."

Он еще надеялся, что успеет перехватить принцессу по дороге - по
дороге на казнь. Но весной ночи становятся все короче и короче, а дети
Юкки, как велит им закон, являются за жертвой на рассвете...

Прошлый раз на дорогу в королевство Остина Арман потратил ночь и
полдня. Теперь оставалась только ночь, а еще ветер навстречу, а еще
тошнотворное, гадкое чувство страха: не успеть. Не успеть выдернуть Юту
из-под носа чудовища, не перехватить, не унести далеко-далеко... Потомок
Юкки явится на рассвете, и он, Арман, окажется лицом к лицу с...

Крылья обвисли, будто парализованные. Этот ужас сидел во всех его
предках, начиная с доблестного Сам-Ара, который проиграл великую битву и,
умирая, умолял немногочисленных оставшихся в живых потомков: остерегитесь!

Только с большим трудом Арману удалось овладеть собой и удержаться от
позорного падения. Еще есть время. Морские создания медлительны, он вырвет
Юту из рук конвоиров... по-настоящему, палачей...

Ему привиделось лицо Остина, и ненависть, почти такая же сильная, как
до того - страх, скрутила его волю в тугой жгут.

Предатель... Палач, убийца... Но - потом. Это потом. Сначала - Юта.

Так он летел, и приступы страха перемежались с приступами отчаянной
надежды и судорожной решимости, а ветер толкал и сносил, и скоро стало
ясно, что он не успеет.

Временами она проваливалась в забытье, и это было лучше всего -
окутываемая густыми черными волнами, она бессмысленно и бездумно плыла
водами темной реки, полностью покорившись течению. Тогда она ничего не
чувствовала и не понимала, что происходит; но временами то неудачное
движение, то внезапное прикосновение скалы или просто несчастная
случайность выдергивали ее из обморока, и, охваченная небывалым ужасом,
она начинала биться в цепях и кричать от страха.

Истерика сменялась полной безучастностью; Юта смотрела на море,
гладкое, будто покрытое пленкой, на небо, где занимался рассвет, и в этом
усталом ожидании смерти к ней приходили видения.

Почему-то представлялся ей фонтан с прозрачными струями и золотые
рыбки в фонтане, лужи под дождем и какая-то повариха в мятом переднике. И
уж совсем неясно, откуда взялась незнакомая девочка лет пятнадцати,
пришивающая к белому свадебному платью черные пуговицы.

Свадьба... Остин... Кстати, кто это? А, вот открывается и закрывается
красивый чувственный рот, но голос звучит чужой, и слова доносятся не изо
рта, а будто со стороны: во имя королевства... Великая жертва, великая
потеря... Потомки не забудут, Юта...

Потомки... Двести первый потомок... Подземный зал, и факел
выхватывает из темноты приземистые колонны, покрытые письменами... Двести
первому потомку - долгие годы жизни... А вот рисунок вспоминать не
стоит... Глупый рисунок, будто детский - кто-то там поднимается из воды...

Юта вздрогнула и посмотрела на море. Вода оставалась гладкой, и
солнце еще не взошло.

Еще есть время, подумала Юта лихорадочно. Еще минуты три. Почти целая
вечность... Надо подумать о чем-то... Таком...

Мы поставим тебе памятник, Юта.

Горгулья, не то!

"- Я зажгла тебе маяк на башне, но ты был далеко и не видел.

- Не видел..."

В ее маленькой незадачливой жизни был маяк, зажженный ради жизни
дракона... Тело теряет вес, невесомые, взлетают над головой волосы...
Последний луч - зеленый, как стебель весенней травы... Пять звездочек
взошло, а три пока за горизонтом... И все это теперь не имеет значения, и
хорошо, что старик Контестар умер и не видит, как Остин...

Сколько раз она была на грани смерти, но когтистые чешуйчатые лапы
выдергивали ее у смерти из-под носа. Море пока спокойно, и любой смельчак
может... Мог бы...

И глаза ее в неосознанной надежде принялись вдруг шарить по склону
небес над морем, задерживаясь на каждом облачке, широко раскрываясь при
виде сонной чайки... В какую-то минуту вера в спасение заполнила Юту
целиком, без остатка, и навалившееся сразу за этим разочарование отобрало
последние силы. Стиснув зубы, она вызвала в памяти картину полета в
поднебесье - но вместо этого ей увиделся мертвый дракон.