Чтение 47–й страницы книги ~Скрут~

стрелой в глаз...

Потому что там, на посту, только его и ждут. Он не умеет летать, он не
ползает под землей, как крот, он заперт, как мышь в мышеловке, заперт,
заперт...

Сверху посыпался песок вперемешку с мелкими камушками. Игар отпрянул - но
то был Скаль. Человек в бинтах пощадит пришельца, не коснется его; впрочем,
если Игару суждено приобщиться к миру Пещеры, лучше, чтобы приобщил его именно
Скаль. Не так обидно...

- Почему ты мне помогаешь? - спросил он шепотом.

Скаль тяжело оперся о хрупкую известковую стенку. На покрытом бинтами лице
ничего нельзя было прочитать.

- Почему, Скаль?..

- Потому что ты похож на меня. Тоже...

Он попытался усмехнуться; Игар сжал зубы:

- Нет... Я никогда... таким как ты. Ты сильнее... Скаль молчал. Его
единственный продолговатый глаз смотрел с непонятным выражением.

- Мне не выйти, - сказал Игар шепотом, - Никогда.

Скаль не ответил.

- Мне не выйти, - Игар почувствовал, как загнанная внутрь тоска подступает
к горлу. - Мне никогда не найти... ее...

- Кто она тебе?

Игар прикрыл глаза. Илаза... Как далеко. Прохладная кожа, горячие губы...

- Нас сочетал Алтарь, - сказал он медленно. Продолговатый глаз прикрылся.

- Я хотел спасти ее, - проговорил Игар с короткой усмешкой. - Я не сумел
спасти ее. Я уже проиграл... Уже, - голос его дрогнул. - Скаль, - это решение
пришло к нему прямо сейчас и показалось в этот момент единственно правильным, -
ты бы не мог прикончить меня как-нибудь по-быстрому... Я уже устал, у меня сил
не хватит, чтобы... жить, как ты...

Продолговатый глаз смотрел теперь сквозь него.

Игар отвернулся, чтобы не видеть проступающих сквозь бинты гротескных
черт.

- Ее звали Каммиа, - медленно сказал Скаль. - У нее были зеленые глаза...
И, знаешь, такие желтые... как спелая дыня... такие волосы. И у нас остались
двое сыновей... И они где-то там живут. А я их оставил... потому что у сыновей
бабки и деды, любящие родичи... а она, как бы она здесь... без меня?..

- Вы встретитесь в золотом чертоге, - сказал Игар затем только, чтобы не
молчать. Скаль вздохнул:

- Нет... Но она умирала счастливая. Я клянусь тебе, Игар.

Илаза умрет в одиночестве.

Он глухо, отчаянно, насмерть боролся с приступом совсем уж тошнотворной
тоски; Скаль стоял рядом и смотрел. Он многое здесь повидал за этот год;
видывал, наверное, и новичков, еще только тронутых болезнью, не умеющих
поверить в свою судьбу, вопрошающих истерически - за что, а почему именно я?!

- Вставай, Игар...

Что-то в этом голосе заставило его похолодеть. Скаль сейчас решит за него,
и правильно сделает... Но как это бывает, посвящение в болезнь?! Разрешение
вопросов, нисхождение судьбы... как?..

- Вставай, Игар... Солнце садится. Пойдем.

Стражей было пятеро, и все они то и дело поглядывали в сторону Пещеры,
Безумец, стремящийся туда, заслуживает наказания; всякий же, выходящий оттуда,
смертельно опасен. Его нельзя касаться, его надо загнать обратно, а лучше убить
и тело сжечь...

Вот только обитатели Пещеры предпочитают, как правило, жизнь, даже жалкую,
даже мучительную. Обитатели Пещеры очень редко лезут под стрелы - ну разве что
помутившись в уме, от полного отчаяния...

Этот, страшный, как ночной кошмар, возник внезапно и ниоткуда. И он не был
сумасшедшим- он был из тех, что тянут за собой других. В болезнь, в могилу,
протянуть руку и схватить, и стражник, дежурящий на рубеже, в секунду
превращается в узника, жалкое бесправное существо, обреченное на медленную
смерть... В стане возникла паника. Этот, явившийся из страшных снов,
подволакивал ногу - но бежал все равно быстро, за ним развевались по ветру
ленты грязных бинтов...

Потом оказалось, что в йего трудно попасть. Он знал, как летают стрелы, он
ни на мгновение не оставался на прямой - метался и уворачивался, хоть и
казалось, что вся его нелепая фигура вот-вот развалится, как башня из песка.

Потом его, наконец, достали, и сразу тремя стрелами. Несколько тягостных
мгновений он продолжал бежать с торчащими из груди древками- а потом тяжело
рухнул на колени, и рыжий стражник Вок, пьяница и забияка, клялся потом
сотоварищам, что, умирая, пришелец из Пещеры улыбался и говорил: Каммиа...

А парня заметили слишком поздно. Поздно заметили парня, и не помогли ни
стрелы, ни копья, ни изнуряющая погоня через холмы и колючий кустарник, ни
прочесывание близлежащей рощицы - сгинул парень, растворился в наступившей
ночи, и, скрежеща зубами, весь наряд поклялся друг перед другом никому ничего
не говорить - потому что даром, выходит, селяне деньги платят, за ротозейство и
поплатиться можно, упустили ведь, не шутка...

Не шутка, и когда рыжий Вок все-таки проболтался по пьяной своей привычке,
всем, ходившим в тот день на пост, пришлось держать ответ. Все пятеро в скором
порядке убрались, оставив в общинной казне немалый штраф, а на улицах поселка
Утка - страх и настороженность; только косоглазая старуха, жившая в крайнем от
дороги доме, ничего не боялась.

На чердаке у нее лежал в соломе подранок. Тот самый парень, из плеча
которого она вытащила арбалетную стрелу.

* * *

Илаза, наконец, запнулась. Даже с Игаром... даже с ним ей не приходилось
говорить так долго и так откровенно. С Игаром было достаточно взгляда, запаха,
прикосновения... А сегодня она говорила долго, и произносила вслух слова,
которые до того не смела сказать даже в мыслях. И вот - ее мать стоит перед
ней, как живая, а вместе с матерью и Ада, и солнечный луч в пыльной комнате, и
духота цветков стремянника, так хорошо изводящего прожорливую моль...

Она вспомнила то, о чем давно уже решила никогда не вспоминать. Зачем?
Чтобы разбередить рану? Чтобы развлечься, прогнать скуку? Чтобы вызвать у
этого, в ветвях, жалость?!

Полная откровенность может быть так же отвратительна, как прилюдное
удовлетворение плотских потребностей. Сродни самобичеванию; возможно, она
хотела наказать себя? Своей исповедью загладить...

- Что?

-Можно спросить?..

Она крепче обхватила шероховатый, в продольных бороздках ствол. В объятиях
дерева она чувствовала себя не столь одинокой; над головой у нее бесшумно
присутствовал собеседник. Она, скорее, выцарапает собственные глаза, нежели
осмелится посмотреть на него.

- Почему вы... не сделали со мной... как собирались?..

Жалость. Где-то в ее рассуждениях промелькнуло слово "жалость"; неужели он
имеет понятие о сострадании?! Это... можно было бы... Если это так, следует
подумать над тем, чтобы...

Ей сделалось стыдно. Ее пощадили, избавив от наказания, - она же видит в
милосердии слабость и готова использовать ее в собственных интересах. Столь
недостойная, неблагородная мысль...

Как он ухитряется двигаться столь бесшумно? Такая огромная туша?..

- Ты знаешь, что похожа на мать? Повторение матери?

Илазе показалось, что она ослышалась. Она даже на мгновение выпустила
спасительный ствол:

- Я? Я?!

- Конечно... И любопытно, что этого не видит Игар.

Долгих несколько минут она собиралась с мыслями; странно, но воспоминания
о матери отошли при этом далеко в сторону. И основным вопросом очень быстро
сделался...

- Кто... вы?

- Скрут.

- Кто... это?

- Это я.

Илаза помолчала, кусая губы. Если так...

- Откуда вы знаете... Почему вы говорите, что я и мать...

- Потому что это правда.

- Почему?!

Ответа не последовало; сама Илаза с ужасом вспомнила о толченом стекле. О
том своем видении - отравительница, подносящая бокал, отравительница, мило
беседующая с уже убитым, но еще улыбающимся врагом...

Неужели он ОБ ЭТОМ? Что он в ЭТОМ понимает?!

- Для чудовища, живущего в лесу, вы слишком хорошо знаете людей. Сухой
смешок:

- Нет, Илаза. Недостаточно.

Мерещится ей - или в его голосе действительно скользнуло сожаление?

Ей вспомнился менестрель Йото, дрожащим голосом выпевающий свои песенки;
интересно, сколько таких случайных путников закончили жизнь в серых сетях. И,
возможно, перед смертью каждый из них говорил о сокровенном... Вот как Илаза...
Или несчастный Йото... Можно ли по предсмертным исповедям хотя бы десятка
человек составить представление о людях вообще?

Она набрала в грудь побольше воздуха:

.- И все же... Вы можете понять... что чувствует человек? Когда вы его...

- Я могу понять!..

Она испугалась. Приглушенный возглас ее собеседника больше всего напоминал
крик боли; раньше она ничего подобного...

- Я могу понять, - повторил он уже спокойно, медленно и глухо. - Человек
может почувствовать... очень многое. Человек... - голос снова напрягся, Илазе
показалось, что тот, кто сидит в ветвях, пытается обрести прежнее бесстрастие.
И это не сразу, но удается ему.

- Человек... Те, кто попадает сюда, Илаза, не отличаются особым богатством
чувств. Они и понятия не имеют...- голос прервался, и последовала пауза, от
которой у Илазы похолодела спина.