Чтение 75–й страницы книги ~Скрут~

Он опустился на колени.

- Не слушай, что я скажу тебе... Я знал человека, который добровольно
разделил с любимой женой долгую и отвратительную смерть. Это был счастливый и
благородный человек; сейчас я пойду, потому что там Илаза... Тот человек умер с
именем жены на устах... А я... не с ее именем. С другим... И если я вру тебе,
пусть Птица отшвырнет меня от дверей золотого чертога. Потому что я... не умею
объяснить, но ты пойми. Пойми и не проклинай меня. Илаза, она... тогда я
возомнил себя любящим... потому что хотел им быть. А теперь... прощай.

Он поднялся, не чувствуя боли. Не оглядываясь, двинулся к лесу; ее голос
остановил его всего лишь на минуту:

- Я знаю, кто это. Кто - скрут. Теперь я знаю.

* * *

Девушке все больше казалось, что все это пышное, громкое, громоздкое
событие происходит с кем-то другим.

Казалось, что ночь, проведенная без сна, наполнила ее голову ватой.
Казалось, что уши залеплены теплым воском, и потому шум всеобщего веселья
доносится как бы издалека. Тело ее жило, как марионетка,- когда нужно, спина
сгибалась в поклоне, когда требуется, язык произносил положенные слова, и
улыбка на бледных губах появлялась именно тогда, когда ее все с нетерпением
ждали. Рядом с ней, совсем близко, был Аальмар - и, пожалуй, впервые в жизни
его присутствие было ей в тягость. Будто она в чем-то провинилась перед ним и
теперь ей больно смотреть ему в глаза...

Всякий раз, обойдя по традиции гостей, она склонялась перед женихом и
касалась губами пряжки его пояса. Пряжка была бронзовая, и на ней изображен был
яростный коршун с кривым разинутым клювом.

- Аальмар...

- Малыш, не беспокойся. Все хорошо. Тебе нелегко, я понимаю, потерпи...
Потом еще будем вспоминать этот день...

От его мягкого голоса, от бережного прикосновения горячей ладони ей
почему-то хотелось плакать. Она снова шла вдоль столов, кивая и улыбаясь,
улыбаясь и кивая, и ей казалось, что она восковая свеча, что вместо головы у
нее жгучий язычок пламени, а вместо шеи черный фитилек, и капли расплавленного
воска льются и льются, и сейчас испортят свадебное платье... До нее долетали
обрывки разговоров. По ее лицу, по груди, по одежде скользили придирчивые
взгляды; ей казалось, что всеобщее внимание и любопытство покрывают ее
прозрачной коркой. Будто бы она бабочка, залитая желтоватой смолой...

- Аальмар...

- Уже скоро. Еще минута- и попрощаешься с гостями...

Она, кажется, обрадовалась. Ей подумалось, как бы прекрасно сейчас было
проскользнуть в свою комнату, повалиться на постель, не раздеваясь, и накрыть
голову маленькой круглой подушкой...

Ее девичьей комнаты больше нет. Ее ждет огромная спальня с высокой, увитой
гирляндами кроватью. Кружевное одеяло откинуто, открывая взорам край шелковой
красной простыни, а у подножия лежат принесенные гостями дары - серебро и
золото, ленты и шелка, и бесчисленное множество еще чего-то, что бедные глаза
девушки не в состоянии разглядеть среди цветов...

Аальмар взял ее за руку. Шум свадьбы в ее ушах усилился и слился,
превратившись в равномерный, какой-то неживой гул. Блестели, оборачиваясь к
ней,. восторженные глаза - молодые и старые, знакомые и не очень, замутненные
вином, исполненные самого настоящего, разогретого празднеством счастья.
Откуда-то сбоку наплыло лицо Большой Фа - нарумяненное по случаю небывалого
события, похожее на черствую ржаную краюшку, обильно покрытую розовым кремом...

Девушку ввели в дом - не Аальмар, как она надеялась, а Большая Фа в
сопровождении еще двух женщин. Перед камином в гостиной ее ждала бадья с теплой
водой; с приговорами и песнями невесту вымыли и умастили цветочным маслом, и
она смотрела, как прыгает свет на поверхности теплой воды, как с ее плеч
сбегают, поднимая в бадейке брызги, прозрачные пенные потоки.

Потом, уже в спальне, она стояла перед горой подарков и смотрела, как
Аальмар, облаченный в свободный халат, запирает дверь и разворачивает над ней
цветастый тяжелый ковер.

Шум свадьбы сразу стал глуше. Девушка поняла, зачем и окна, и двери
спальни отгорожены от мира толстыми коврами.

Аальмар обернулся к ней. Теплый свет тусклых ночных светильников
неожиданно сделал его лицо старше, чем она привыкла видеть. Чуть не ровесником
Большой Фа...

Он улыбнулся, и наваждение, исчезло.

- Малыш... А меня ведь чуть не убили. Я не хотел тебе говорить... в этом
последнем походе... кажется, должен был умереть. И то, что сотворила со мной
судьба...

Он шагнул вперед. Она увидела его глаза совсем рядом- воспаленные, со
множеством красных прожилок.

- Судьба сохранила меня, малыш, и я подумал, что это ты возвращаешь мне
долг. Нет, мы не будем вспоминать то поле... Но когда лезвие секиры не вспороло
мне живот, а ударило по рукоятке кинжала, который я перед битвой не вытащил
из-за пояса... Когда это случилось, я вспомнил тебя и понял... что пока ты
ждешь меня, я не смогу умереть.

Девушка слушала, не отрывая взгляда он его нервных, сплетенных пальцев.

- И вот это случилось, моя девочка. Теперь я могу сказать тебе- жена...
Теперь я могу обнять тебя как муж и как возлюбленный. Теперь...

Он прерывисто вздохнул и отошел к кровати. Уселся на круглый табурет,
небрежно отодвинул в сторону нечто тускло звякнувшее, увитое лентами и цветами.

- Подожди... Я должен справиться со своим сердцем. Я боюсь коснуться тебя
- будто ты наваждение, которое может растаять... Подойди ко, мне, девочка моя.
Подойди.

Не чуя под собой ног, девушка приблизилась. Под босые ступни покорно
ложились прохладные, нежные лепестки; здесь нет ни одной розы, подумала она
мимоходом. Роза на свадьбе- дурной знак... чтобы не оцарапаться о ее шипы...

Она думала, что, оставшись наедине с любимым Аальмаром, избудет темный
страх, тот, что не оставлял ее от самого объявления о свадьбе. Она верила, что
сможет наконец почувствовать тепло и радость, - но смутное, инстинктивное,
почти звериное чувство опасности росло и росло, грозя разорвать ее изнутри.

-Аальмар...- прошептала она жалобно.- Я боюсь...

Он улыбнулся так светло, что даже страхи ее на мгновение поблекли:

- Не бойся, девочка моя. Я скорее умру, чем причиню тебе страдание... Не
бойся ничего. Иди ко мне.

Что-то кольнуло ее в босую ногу. Неужели все-таки роза?! Или работники,
приколачивая ковры, небрежно обронили гвоздь?

Аальмар глядит на нее и улыбается. Добрый, нежный, горячо любимый
человек... Защита от всех бед, надежная скала посреди опасного моря... Все
понимающий с полуслова. Ее Аальмар...

Откуда страх, откуда это темное... почти что гадливость?! Чувство
опасности, напряжение, стыд...

Споткнувшись о чей-то подарок, она остановилась перед ним, сидящим на
табурете. Их лица оказались едва ли не на одном уровне - он смотрел все-таки
немножко снизу вверх:

- Девочка...

Его руки осторожно взялись за вышитые края ее ночной рубахи. Она
вздрогнула; его ладонь мягко коснулась ее плеча:

- Не бойся... Помнишь... Ту игрушку-мельницу, которая вертелась под
ветром... Я был так рад, когда ты тогда обрадовалась и засмеялась...

Он распахнул легкие крылья ее сорочки. Дуновение ветерка коснулось ее
голой, разогретой недавним омовением кожи; она содрогнулась снова.

- Какая ты красавица... Помнишь то платье, которое ты так спешила
примерить... Я уже тогда знал, что ты будешь красивее королевы, хоть в каком
наряде... хоть и без одежды вообще...

Девушка удержалась, чтобы не закусить губу. Ей было... она не могла
понять. Стыдно? Чего она стыдится, ведь Аальмар купал ее в детстве, во время
болезни... И носил на руках... и...

Ей показалось, что сейчас она поймет причину своих страхов. Вот-вот, она
вертится рядом, сейчас...

Смутная догадка выскользнула, как ускользает мыло на дно кадушки. Девочка
начала дрожать -- сперва чуть-чуть, а потом все сильнее и сильнее.

Аальмар отпустил ее сорочку, позволяя Крыльям свободно упасть. Обнял ее -
не как жених, а просто ласково, как обнимал когда-то:

- Да ты совсем измучилась... Отдохни. Давай вместе посидим, посмотрим на
огонь... Сейчас я налью тебе теплого отвара, Фа приготовила, заботливая Фа...

Ободок кружки едва не обжег ей губы. Хотелось пить, но отвар показался ей
слишком терпким и горьким. "Все лекарства такие, - подумала она мимоходом. -
То, что лечит, горько на вкус. То, что сладко, оборачивается потом болезнью..."

Аальмар усадил ее себе на колени. Она, как когда-то, ощутила тепло его
тела; она уж было расслабилась, положив голову ему на плечо, - но тут же
поняла, что времена детства прошли безвозвратно.

Аальмар был не такой, как прежде. Он обнимал ее не как обычно; его тоже
трясло. Он говорил успокаивающие, ничего не значащие слова - но девушка
понимала, что он еле сдерживает себя. Его одолевает страсть, его мышцы
напрягаются, и, прижимаясь к нему боком, она чувствует, как напрягается его
мужское естество...

Она рванулась. Высвободилась; отскочила на другой конец комнаты, уже со
слезами пытаясь понять, что, что ее держит, что навалилось черным брюхом, так,
что холод пробирает до костей и трудно дышать...

Он глядел на нее удивленно и как-то беспомощно:

- Малыш... Что с тобой, а? Скажи мне, я сделаю, что захочешь...

Если бы она знала, что с ней! Преодолевая тоску, она заставила себя
улыбнуться:

- Прости...

Шаг к нему навстречу. Еще шаг; он поднимается и откидывает с кровати
одеяло. Красная простыня, поймав отражения светильников, кажется океаном крови.

Девочка подавила тошноту. Откуда такие мысли? Откуда?!

Она шла, безжалостно давя подвернувшиеся под ноги цветы. Она решила
бесповоротно - что бы она ни чувствовала, Аальмар не должен этого узнать. С ее