Чтение 76–й страницы книги ~Скрут~

стороны это было бы просто дико, гнусно, бесчеловечно...

Он скинул халат, и она впервые в жизни увидела его тело. Аристократически
тонкое и в то же время могучее, тело путешественника и воина, со следами
шрамов, с рельефно выдающимися мышцами, с безволосой белой кожей...

Тело алчущего мужчины.

Девушка отшатнулась, будто ее ударили.

То, что мучило ее, заливало темной мутью, холодом и страхом, то, что
превратило ожидание свадьбы в медленную пытку - сделалось вдруг явным.

Потому что тот, кто сейчас протягивает к ней руки, ее муж, желающий по
праву лишить ее девственности...

...Зачем вспоминается двор, где копошатся куры, где грузят телегу, и на
широком ободе - приставший птичий помет? Хрипловатый голос человека, который
отец ей- но совершенно чужой? Не вспомнить лица... В ее воспоминаниях нет
красок, только тени, контуры...

Аальмар...

...телега трогается, из-под колес ловко выныривает рыжий петух со
свисающим набок гребнем...

Девушка прерывисто всхлипнула.

Воспоминания... Тени. Аальмар... в ее сознании навсегда останется ее
настоящим отцом. Любимым, обожаемым, всесильным и могучим, властелином мира -
но отцом, отцом, и то, что они сейчас собираются сделать...

Кровосмешение.

Колени ее дрогнули. Весь ужас, накопленный поколениями ее предков, весь
липкий кошмар перед кровосмесительной связью... С отцом- нельзя, нельзя!
Запрещено небом, запрещено людьми, запрещено всеми поверьями и легендами,
запрещено самой природой - нельзя!

- Малыш мой... Девочка моя...

Она медленно сползала на ковер.

- Что с тобой?

- Нельзя, - прохрипела она, еле удерживаясь в сознании. - Нет, нет...

- Что с тобой?!

Крылья ее сорочки безвольно откинулись. Аальмар схватил ее, прижимая
обнаженным телом к своему обнаженному телу- дико рванувшись, она оттолкнула его
руками и ногами:

- Нет! Только нет! Отойди! Нет...

Она упала на ковер, и ее вырвало. Так природа проклинает кровосмесителей,
так она мстит тем, кто попробует ослушаться.

- Уйди! - кричала она, сотрясаемая судорогами. - Уйди, нельзя! Только нет!
Не прикасайся ко мне!..

- Тиар!!

Крики и плач. Грохот и проклятия. И медленно, медленно кренится пол...

Валится дом? Чтобы погрести их обоих под развалинами?..

Звон разбиваемого стекла. Осколки на ее плечах, зев опустевшей черной
рамы, светильник отражается в чьих-то округлившихся глазах...

Вики. Он стоял под окном! Он стоял и будто бы ждал- и вот она свалилась
прямо в его онемевшие, трясущиеся руки.

- Тиар?!

И в зубчатом проломе окна над ее головой - искаженное судорогой лицо с
остановившимися глазами. Срывающийся голос подростка:

- Тиар, тебя... обидели?!

То, что случилось потом, иногда являлось к ней в снах.

Будто бы она бежит по равнине, несомая ветром, безумная, не умеющая
остановиться.

Будто ее догоняет и подхватывает парень с дрожащими руками, с тяжело
бухающим сердцем, с больными беспокойными глазами:

- Тиар...

И будто бы за спиной у них, там, где был дом, разгорается черное пламя.

Хотя на самом деле никакого пламени не было... Она уже снова бежит. Она
никогда не узнает. Или?

Глава четырнадцатая

Он брел, прихрамывая, спотыкаясь о коряги, трогая руками кору мрачных
одутловатых деревьев, оглаживая поднимавшийся по стволам мох; время от времени
он подбрасывал носком башмака палые листья, любуясь произведенным листопадом и
оставляя на желтом осеннем ковре некрасивую борозду. Он шел, ни на секунду не
останавливаясь и ни на миг не

Задумываясь. Просто шел и узнавал места.

А возможно, это места узнавали его; ему казалось, что еловые ветви
обличительно тычут ему в грудь, а береза, наоборот, успокоительно кивает
верхушкой, а рябина подсвечивает ему путь красными гроздьями, от которых ни
света, ни тепла...

Он шел долго, очень долго - но ни на минуту не допустил мысли о том, что
заплутал, сбился с дороги. И наградой ему был овраг, который выполз откуда-то
из чащи и преградил его скорбный путь.

Игар поднял голову. Высоко в ветвях колыхалось полотнище паутины - старое,
ветхое, изорванное ветром, забытое.

- Я пришел, - сказал он шепотом. Полотнище паутины равнодушно качнулось.
Заколебались ветви; на голову Игара высыпались три или четыре сморщенных
листочка.

- Я пришел, - сказал он громче. - Эй, ты... Я пришел.

Далеко-далеко проскрипело отжившее дерево. "Лес скрежещет зубами", -
подумал Игар.

Он двинулся вперед, но не вниз, ко дну оврага, а зачем-то по его краю,
будто чего-то ожидая или что-то разыскивая. Будто бы надеясь...

Сначала померещился запах давней гари. Давней, но от этого не менее едкой.

Потом впереди мелькнуло черное.

Игар споткнулся и остановился. Здесь случился пожар; черные скелеты елей
втыкались в небо, как шипы. Древесные угольки красиво посверкивали в редких,
мимолетных солнечных лучах. И листва, и хвоя обратились в пепел- тем страшнее и
величественнее выглядели полотнища серой паутины, кое-где свисающие с ветвей,
как обрывки савана.

Паутина не горит?!

Игару сделалось плохо, и он присел прямо на черную землю. Илаза... Судьба
Илазы... Неужели он опоздал?!

Этому пепелищу никак не меньше нескольких недель. Нет, нет... Или Илаза,
наоборот, спаслась? А скрут погублен?..

- Илаза...

Имя прозвучало странно. Почти незнакомо, и, чтобы избыть наваждение, он
позвал снова, теперь уже громко:

- Илаза!

Тишина.

Он поднялся. Его долг...

До конца.

Он найдет ее... Вниз, к ручью, бегущему по дну оврага. Стоит ли говорить
Илазе правду? Если она, конечно, жива... То стоит ли объяснять ей?.. Пожалуй,
нет. Пусть и для нее, и для скрута объяснение будет...

Ему не удалось додумать до конца.

Он шел. неторопливо, как человек, совершающий ежедневную прогулку. Полное
бездумие закончилось, но сменившие его мысли были на редкость разрозненны и
странны. Перед глазами почему-то время от времени возникало куриное яйцо,
падающее на мозаичный пол. Именно на мозаичный. Яйцо шмякалось, растекалось
желто-белой лужицей... Белые осколки скорлупы скалились зубчатыми краями... И
все сначала. Шмяк...

Потом он пошел медленнее. Потом и вовсе остановился.

Илаза стояла на противоположном берегу ручья. Светлое платье ее давно
сделалось грязно-серым. Лицо осунулось, повзрослело, как-то неуловимо
изменилось...

Шмяк. Разбилось в его воображении назойливое белое яйцо.

С лица Илазы на него смотрела мать ее, княгиня. Он даже испугался на
мгновение- не чары ли, не наваждение, не изысканная ли месть...

- Илаза... - сказал он хрипло. Женщина судорожно сглотнула - и не
проговорила ни слова.

- Илаза, я пришел... потому что... Она молчала и не двигалась с места.
Игар нашарил рукой корявый ствол и оперся на него, как на палку:

- Илаза... Прости. Я не нашел ее. Всю провинцию обошел- нету Тиар... Она
умерла, наверное. Наверняка умерла...

Женщина на противоположном берегу мигнула. Игару показалось, что она
старше его лет на десять.

- Я пришел, вот... А больше ничего не могу сделать. Прости, не могу...

Было бы легче, если бы она заплакала. Или разразилась проклятиями, или
бросилась к нему на шею - но она просто стояла и смотрела. Как неживая.

Стиснув зубы, он шагнул вперед. В ручей...

Холодная вода живо напомнила ему тот день, когда, победившие судьбу, они с
Илазой шли к камню-Алтарю. Приближались к нему с двух разных сторон... по
колено в реке... широкой и мелкой...

Воспоминание мгновенно поблекло, сжалось, обмякло, как упавший с дерева
лист. На его место прорвалось какое-то другое, запретное- Игар сделал усилие и
загнал его в темные глубины памяти. Навсегда.

Достаточно, что имя ее...

- Тиар, - хрипло сказала Илаза, и это было первое ее слово. - Где Тиар?

- Ее нет...

- Не может быть, - голос Илазы звучал ровно и глухо, так могла бы говорить
ожившая каменная статуя. - Не может быть. Где она?

- Ее нет...

В этот момент, не доходя до Илазы нескольких шагов, он спиной ощутил чужое
присутствие.

И на какое-то время Илаза перестала существовать.

Медленно, будто боясь ненароком вывихнуть шею, Игар обернулся.

Тени не было видно - но Игар знал, где она. В густой кроне приземистого,
еще полностью зеленого дуба.