упало дерево, или камень со скалы? Разве я могла бы ненавидеть камень?
Дереву или камню?
изъясняться. Раздраженно оборвала свисающую с рукава нитку:
его прощать или не прощать. Он пустой, понимаешь? Он не представляет
интереса. Я наблюдала за ним... Не день и не два.
влезать на верхушку тяжелой стремянки, чтобы заглянуть в круглое окошко
между библиотекой и Большим Актовым залом. Эгерт сидел всегда в одном и
том же месте - в темном углу, удаленном от кафедры; наблюдательнице
отлично видны были и его потуги уловить смысл лекции, и последующее
отчаяние, и тупое равнодушие, всегда приходившее на смену. Сжимая губы,
Тория пыталась подавить в себе ненависть и смотреть на Солля безучастным
взглядом исследователя; иногда она даже испытывала к нему брезгливую
жалость, порой прорывалось раздражение - и тогда, неведомо почему, но
Солль вдруг поднимал голову и смотрел на окошко, не видя за ним Тории,
хотя, казалось, прямо ей в глаза...
видела, что с ним творилось... Поверь, это глубоко страдающий человек.
друга, перед глазами ее зарябили воспоминания - из тех, которые лучше бы
позабыть.
взгляд прищуренных, полных снисхождения глаз, и мучительно долгую,
смертельную игру с Динаром... И черный кончик шпаги, выглядывающий из
спины любимого человека, и кровавую лужу на мокром песке...
экспонат. Как человек, отмеченный Скитальцем. Как носитель его заклятия.
Но для меня он остается всего лишь палачом, которому отрубили руки... И
поэтому то, что теперь он живет... там, во флигеле, и ходит теми же
коридорами, по которым ходил Динар, да к тому же... - она поморщилась, как
от вкуса гнили. Замолчала. Скатала в колечко выбившуюся прядь и наугад
сунула ее в прическу. Прядь тут же выбилась снова.
поверь мне... так надо. Потерпи, пожалуйста.
потянувшись, взяла со стола нож и все так же задумчиво срезала надоевшую
прядь.
звери, и даже змеи верили - маленькой девочкой она впервые увидела, как
отец вызвал гадюку из стога сена, где перед этим резвились деревенские
мальчишки. Гадюка и сама была напугана - Луаян, который тогда еще не был
деканом, резко прикрикнул на крестьянина, в ужасе желавшем убить гадюку,
потом засунул змею в просторный карман и так вынес к лесу. Тория шла рядом
и совсем не боялась - ей-то яснее ясного было, что все, совершаемое ее
отцом, правильно и не таит в себе опасности. Высадив змею в траву, отец
что-то долго и сурово объяснял ей - наверное, учил не кусать людей,
подумала маленькая Тория. Змея не смела уползти, не получив на то
специального разрешения; когда Тория взахлеб рассказывала об этом матери,
та только хмурилась и кусала губы - мать никогда не верила отцу до конца.
маленькую семью - может быть, отец предусмотрительно позаботился о том,
чтобы дочь помнила о матери только хорошее; тем не менее роковой зимний
вечер, осиротивший Торию, девочка запомнила во всех подробностях.
слово "он", произносимое отцом то насмешливо, то яростно, то глухо; в
устах матери это слово звучало всегда с одинаковым вызовом. В тот вечер,
рассорившись с мужем, мать собралась к "нему" - и тогда, впервые за долгое
время презрительного попустительства жене, Луаян взбунтовался.
чувствовал либо просто знал, что произойдет потом. Он умолял, потом
грозил, потом просто запер жену в комнате - а она ярилась и бросала ему в
лицо такие слова, что Тория, дрожащая в кровати за занавеской, обливалась
слезами от страха и горя. В какой-то момент Луаяну изменила выдержка - и
он дал жене уйти, просто дал уйти, и хлопнувшая дверь едва не сорвалась с
петель - такой силы был этот прощальный удар.
декан взрослой дочери. - Не надо было...
прижималась лицом к его груди.
видела горящую на столе лампу и вышагивающего по комнате отца. Под утро
он, не говоря ни слова, оделся и ринулся прочь, будто спеша кому-то на
помощь - но было поздно. Даже маги не умеют оживлять мертвых, а мать Тории
была уже мертва в ту минуту, когда муж освободил ее из высокого сугроба на
лесной дороге...
а что толку обижаться на женщину?
болтовня, потом кто-то жалобно завел песню, которая тут же и оборвалась
коротким вяканьем - похоже, певец получил дружеским кулаком по спине.
открываемая дверь - в полной темноте в комнату ввалился Лис.
ткань, потом упал на пол один башмак и следом - другой. Лис сладко
вытянулся и удовлетворенно зевнул, вспоминая, очевидно, сегодняшние
похождения и большой успех своего исполинского огурца. Уже задремывая, он
вдруг услышал негромкое Эгертово:
Лисом вина.
о господине декане.
Стукнул ставень; снова тишина.
о чем спрашивать среди ночи... - он помолчал, сердито сопя, и добавил
раздраженно: - Да и тебе, между прочим, виднее... Он твой знакомец вроде
бы...
скрипом, так резко он отвернулся лицом к стене.
обрывался, то оживал с новой силой. Можно было закрыть глаза или держать
их открытыми - одинаковая тьма, густая, как воск, залепляла глазницы.
Солль притих - как всегда в темноте, ему было очень, очень не по себе.
темнота. - Что тебе до него? И что ему до тебя? А?
потолок:
она...
имя.
вздохнул и печально бросил: - Забудь.
Это тебе не арифметика и не сапожное дело...
робость. - Ведь он великий маг? Я ведь потому и...
великим магом, о котором слышал на дорогах и постоялых дворах; хотел
сказать - и запнулся, побоявшись выдать о себе больше, чем следует. К
счастью, Лис ничего не заметил - кровать под ним снова заходила ходуном.
рыжего Гаэтана звучал непривычно серьезно, даже несколько патетически:
он... Может, и не человек вовсе, - он перевел дыхание. - Нет, зла никому
не делает... Историю лучше него никто на свете не знает, это точно...
Только ты правильно его боишься, Солль. Было однажды... Ты только не
болтай... Но я сам видел, Солль! Появилась на площади старуха с
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Маккарти Кормак
Зыков Виталий
Посняков Андрей