Чтение 56–й страницы книги ~Шрам~

знали, конечно?

До Солля доносилась ее беззвучная мольба: останови это, Эгерт.
Останови... Сломай заклятие...

Глухо хлопнула дверь - угрюмая кухарка прошла к сараю, кинув на людей
у забора тяжелый, по-прежнему равнодушный взгляд. Поигрывая клинком,
Карвер дождался, пока она проковыляла обратно и грохнула тяжелой дверью,
потом повертел шпагой перед самым лицом жертвы:

- Отвечай, подонок... Ты Эгерт Солль?

- Да, - прохрипел Эгерт.

- Ты дезертир?

- Да...

И тогда он снова покрылся потом - но уже не от страха. Сломать
заклятие... Пять раз произнести "да".

- Ты, мерзавец, убил жениха этой прекрасной госпожи?!

Торию трясло. Она тоже поняла - сгорбленной спиной своей Эгерт
чувствовал ее лихорадочное, на пределе срыва ожидание.

Карвер широко ухмыльнулся:

- Ты любишь эту госпожу, да, Эгерт?

- Да! - выкрикнул он в четвертый раз, чувствуя, как колотится
обезумевшее сердце.

Ему казалось, что он слышит дыхание Тории. Светлое небо, помоги мне.
Ведь шанс предоставляется лишь раз - и первое в душе должно стать
последним... Это значит - отбросить страх?!

Он вскинул голову, ожидая пятого вопроса; встретившись с ним глазами,
Карвер невольно отшатнулся, будто увидев перед собой призрак прежнего,
повелевающего Эгерта Солля. Отступив на шаг, испытующе оглядел жертву;
Солля била крупная дрожь. Карвер удовлетворенно усмехнулся:

- Дрожишь?

- Да!

Он одним рывком поднялся с колен. Успел заметить замешательство в
глазах Карвера, успел спиной ощутить движение Тории, шагнул вперед,
намереваясь схватить лейтенанта за тощее горло; Карвер поспешно выставил
перед собой шпагу, Эгерт протянул руку, чтобы отвести острие - и в этот
момент приступ тошнотворного, еще более отвратительного страха превратил
его сердце в жалкий трепещущий комок.

Ноги подкосились - он снова осел на землю. Трясущейся рукой коснулся
щеки - шрам был на месте, жесткий, заскорузлый рубец; шрам был на месте -
и на месте был изводящий душу страх.

Со скрипом раскачивался фонарь; Эгерт чувствовал, как стынут его
колени в ледяной жиже. Откуда-то с крыши капала вода: кап... кап... Что-то
беспомощно прошептала Тория; Карвер, опомнившись, недобро сощурился:

- Значит, так... Ты сейчас докажешь госпоже свою любовь, - и он круто
развернулся к спутникам, - Бонифор... Там козочка в загоне, видишь? Хозяин
не обидится, если мы займем ее ненадолго...

Все еще надеясь, он шевелил губами, повторяя многочисленные "да" - а
Бонифор уже возился возле загона, и Тория, все еще не веря в поражение,
непонимающе оглядывалась на Бонифора, на Карвера, на усатого Дирка.
Аспидно поблескивала черная поверхность жирной лужи.

Надежда последний раз дернулась в душе - и затихла, оставив на смену
себе глухую безнадежную тоску; он почувствовал, как Тория тоже поняла это
- и сразу обессилела. Глаза их встретились.

- Уходи, - сказал он шепотом. - Пожалуйста... уходи.

Тория осталась стоять - не то не расслышав, не то не поняв его, не то
не в силах сдвинуться с места. Карвер хмыкнул.

Козочка, худая и грязная, привыкла, вероятно, к жестокому обращению -
она даже не заблеяла, когда Бонифор, ругаясь вполголоса, стряхнул ее со
спины к самым сапогам Карвера. Тот по-хозяйски ухватился за веревку на шее
несчастного животного, сочувственно глянул на растерянную Торию:

- Так... Он любит вас, вы слышали?

Солль смотрел на серый, подергивающийся козий хвост. Чуда не будет.
Чуда не будет... Страх подчинил уже и волю, и разум, он потерял себя, он
потеряет Торию... Скиталец не оставляет лазеек.

Карвер развернул козу мордой к Эгерту:

- Вот... Вот достойная тебя пара. Вот твоя милая... Поцелуй ее,
ну-ка!

Неужели Тория не понимает, что должна уйти? Всему конец - стоит ли
мучить ее этой отвратительной сценой?

С двух сторон в него уперлись шпаги Бонифора и Дирка:

- Глянь, до чего хороша! Прелестное создание... Поцелуй же!

Запах неухоженного животного раздирал Эгерту ноздри.

- Вы слышали - он любит вас? - доносился откуда-то издалека негромкий
Карверов голос. - И вы верили? Посмотрите, он готов променять вас на
первую попавшуюся козу!

- Почему на первую попавшуюся? - театрально возмутился Бонифор. -
Очаровательная козочка, лучшая в загоне... Да, Солль?

- Как вам не стыдно... - Эгерт едва узнал голос Тории.

- Нам - стыдно?! - Карвер, в отличие от Бонифора, возмутился
совершенно искренне. - Нам - а не ему?

- Уходи! - взмолился Эгерт. Тория стояла - небо, неужели у нее
отнялись ноги?! Холодное лезвие снова коснулось его шеи:

- Ну-ка, Солль! Объявляю вас мужем и женой - тебя и милую козочку!
Давай-ка, мы ждем первой брачной ночи!

Дирк и Бонифор, потрясенные изобретательностью Карвера, развернули
козу к Эгерту хвостом:

- Давай-давай... Всего дела на пять минут... Давай, и пойдешь по
добру-поздорову, даму свою домой проводишь... Да, госпожа? Вам ведь
неохота одной возвращаться?

Кажется, шел дождь; кажется, по спутанной козьей шерсти струилась
вода. Колени закоченели - Эгерту представилось вдруг, что он мальчик,
стоит по колено в весенней речке Каве, а у самого берега цветут какие-то
невыносимо желтые цветы, он тянется, пытаясь сорвать...

Он дернулся от боли - Карвер провел клинком по его уху:

- Что ж ты раздумываешь? Острая шпага может отрезать ухо, палец, да
все что угодно... Или тебя - уже?! Правда, что студентов оскопляют, а,
госпожа?

Страх отнял у Эгерта способность думать и чувствовать; из речи
Карвера он понял только, что Тория еще здесь, и укоризненно, с почти
детской обидой подумал: зачем?

Раскачивался под ветром скрипучий, черный фонарь. Ночь казалась Тории
вязким комком смолы - липкий воздух забивал ей гортань, и нельзя было
вздохнуть для слова или крика. Наверное, надо было звать на помощь,
колотить кулаками в двери и ставни, бросаться к отцу, наконец... Но шок
лишил ее возможности бороться, превратив в немого, бессильного свидетеля.

Козочка нерешительно дернулась. Бонифор пресек ее попытку вырваться,
сдавил коленями; Карвер провел шпагой по горлу жертвы:

- Ну, Солль?! Расстегивай пояс!

Тогда темнота сгустилась, сдавила Эгерта со всех сторон, стиснула
голову, грудь, залила уши, пробкой заткнула горло, не допуская в легкие и
крохотного воздушного пузырька; на секунду ему показалось, что он живьем
зарыт в землю, что нет ни верха, ни низа, что земля давит, давит...

Потом стало легче, и последним проблеском сознания Эгерт понял,
успокаиваясь, что умирает. Слава небу, просто умирает, легко и без
мучений. Проклятый Скиталец проглядел-таки, не рассчитал! Эгерт не может
победить свой страх - но и переступить за грань он не может, не может, вот
и смерть... Слава небу.

Он мягко ткнулся лицом в грязь, показавшуюся теплой и мягкой, будто
перина. Как легко. Опрокинулся черный фонарь, опрокинулось черное небо, и
Карвер кричит и размахивает шпажонкой - пусть... Эгерта здесь нет. Уже
нет. Наконец-то.

...Трое склонились над лежащим. Несчастная козочка, отскочив, тонко и
жалобно заблеяла.

- Солль! Эй, Солль... Не притворяйся, эй!

Рванувшись, Тория взглядом отшвырнула в одну сторону Дирка, в другую
- Бонифора; Эгерт лежал на боку, лицо его, отрешенное, застывшее, то
попадало в тень, то снова выхватывалось из темноты светом качающегося
фонаря.

- А вот теперь вы ответите, - сказала Тория на удивление спокойно. -
Вот теперь вы ответите за все... Вы убили его, мерзавцы!

- Но, госпожа... - пробормотал Бонифор в замешательстве. Дирк
попятился, а Карвер бросил шпагу в ножны:

- Мы не тронули его и пальцем... В чем, скажите, мы виноваты?!

- Вы ответите, - пообещала Тория сквозь зубы. - Мой отец разыщет вас
и под землей... Не то что в вашем дрянном Каваррене, а на краю света!

Дирк все отступал и отступал; Бонифор, косясь то на безжизненного
Солля, то на Торию, следовал его примеру. Карвер, кажется, растерялся.

- Вы никогда не видели настоящего мага, - продолжала Тория не своим
каким-то, странным металлическим голосом. - Но вы сразу узнаете моего
отца... когда он явится к вам!

Карвер поднял лицо, и все в том же тусклом свете она увидела в его
глазах обыкновенный страх, вызванный не заклятием Скитальца, а врожденной,
тщательно скрываемой трусостью.

Не в силах сдержаться, она плюнула ему под ноги; через минуту дворик
был пуст, если не считать распростертого на земле тела да оцепеневшей,
заламывающей руки женщины.

Ей уже случалось рыдать над безжизненно лежащим на земле человеком.
Теперь ей казалось, что это страшный сон-повторение. Она снова осталась
одна, совсем одна, и моросил дождь, и скатывались капли по строгому,
застывшему Соллевому лицу. Она так надеялась, что заклятье не выдержит,