спина Капитана была уже перед ним.
замполит. Дойдем.
их послышался свист. Он вырос, как звуковая гора, он с яростью проламывал
уши, сминал внутренности, вспять направлял кровь. Зискинд раскрошил себе
клык, зубное крошево покрыло голову Капитана, и он стал как седой.
спине, так ее и не оторвал.
кругового обзора ослепительной косморамы мира в небо вытянулась огненная
стрела, исперченная червоточиной копоти. На острие стрелы, как на умный
палец жонглера, был посажен воздушный шарик, и с его чугунного бока,
проливая из глазниц пустоту, им слала свой поцелуй смерть. Шарик был уже
маленький, не больше детского кулачка, и чем выше его уносила стрела, тем
становился меньше, и где-то в молочной тиши, там, где кончается ветер и
начинаются первые звезды, красное древко переломилось и стрела повернула
вниз.
мы сейчас были там, кое-кому из нас посчастливилось бы говорить с
ангелами.
грохочущего мешка:
птицы. Чугунный пушечный шар, погостевав на небе, быстро возвращался к
земле. Наливаясь силой и чернотой, казалось он метит в каждого, и каждый
из четверых беглецов перебирал в памяти прошлые и будущие грехи, за
которые ему придется ответить.
на животе рубаху. - Слышишь, дед? Принимаю главный грех на себя. Сам
знаешь какой. Ты там над всеми главный, скажи своим крылатым уродам, чтобы
не написали лишнего.
и радуга смертных грехов осветила его лицо.
изнутри. Уже были ясно видны налипшие на бока куски обожженного воздуха,
раздавленные тела птиц, слюда облаков и намертво завязшие в чугуне
горошины небесных камней. Ниже, ниже. Волна горячего ветра накатила сверху
на лес. Ветви спружинили, взлетели навстречу, но не достали - до шара им
не хватило длины.
равновесие, хотел идти, но не получалось. И когда огромная тень сделала
мир пещерой, и зрачок не видел перед собой даже слез у корней ресниц, и
казалось: свету конец - небо вдруг сбросило с себя темноту, шар смерти
сделался воспоминанием о шаре смерти, провалившись в породившее его жерло
грозной древесной пушки. Внутри дерева еще грохало и рвалось, и желтые
блики от пламени бегали по внутренней стенке, а было уже не страшно, и
даже весело, и даже деревья, хотя и подрагивали, но уже не от страха - от
смеха. Стало легко-легко, Капитан расправил свободные плечи и вдруг понял:
на плечах не было Зискинда. И вокруг его нигде не было. Тогда он лежа
вытянулся на ветке и стал всматриваться в зеленую глубину, еще на что-то
надеясь. И увидел на суковатой ветви много ниже себя чуть заметную
печальную веху - зацепившийся за сучок галстук, с которым Зискинд не
расставался даже во сне. Капитан лежал с полминуты молча, потом поднялся
и, не чувствуя ни себя, ни неба, быстро пошел вперед.
тепло. По дороге шли трое. Один сказал:
Он ему тогда подпевал. Ей-Богу, я видел губы, сейчас мелодию вспомню.
И росту он был всех ниже. Он шел и оглядывался, словно ждал, что от черной
повязки леса, полумесяцем охватывающей горизонт, раздастся знакомый оклик,
напугает уснувших птиц, и пыль дорожная задымит и ляжет на круглые
виноградины.
и ничего. Здесь лес, амортизация, это - как с парашюта, ветками немного
похлещет, а внизу мох. Ты его скинул? - Он повернулся, на сколько пускал
мешок.
бросил в пыль и не отрываясь смотрел, как темное тело ветки оживает и
делается прямым.
уволок. Он бы за милую душу. Умирать так с музыкой, правильно говорит
Пучков.
смотрел на полосу неба и на толстую вертикаль впереди, которой
заканчивалась дорога. Дорога была как плеть, подхлестывающая медлительных
путников, а дом, куда они шли, был рукоятью плети.
пальцем приказал всем молчать.
еще несет?
костям переедут. Прячемся в виноградники.
перезрелыми виноградинами обыскивая петлю дороги.
шелест сношенной колесной резины вплетался в их глуховатое буханье. И все
это, звучащее вразнобой, было спрятано в пыльный саван.
дорогу и, сорвав с мимоезжих пыль, понес ее вперед по равнине.
на боках. Жирные складки кожи волочились, бороня пыль. Верхом на свинье
сидел Кишкан. Руками сграбастав свиные уши, он правил невиданной лошадью.
ремни, привязанные к бамперу "самоедки".
стекло на оконцах фар словно выплеснули из поганых ведер. Пучков
вскинулся, хотел закричать, но Жданов успел залепить ему рот ладонью.
Глаза его зло сверкнули, а тяжелый, потный кулак закачался возле носа
Пучкова.
свесилась на сторону, но был он не мертвый, а слабый. Когда машина
оказалась напротив них, прячущиеся в виноградниках услышали тихий голос.
кольнула его в край сердца.
съеденные дорожной тьмой, первый выбежал на дорогу.
висела с минуту, потом свернулась в маленький завиток, но скоро пропал и
он, затянутый в черную тень дома в конце дороги.
горький дух.
смотрел то на дом, то на лес, они были одинаково черные, одинаково тянули
к себе и равно сулили смерть.
какую-то мысль.
Жданов. Он сидел на своем мешке, невидимый среди спутавшейся лозы.
туда.
тревожная, насупленная, осторожная, страшная, голодная, с крокодильим
оскалом, раздувшаяся, как недельный утопленник, тяжелым натруженным
жерновом перетирающая жизнь в смерть - от них на расстоянии вскрика стояла
лесная сила. Сотни маленьких огоньков шевелились возле подножия тьмы. Они
визжали и всхрапывали, раздавался электрический треск, когда щетина
скреблась о щетину, и спирали гаснущих искр выхватывали из темноты
Андреев Николай
Шилова Юлия
Акунин Борис
Прозоров Александр
Жюль Верн
Максимов Альберт