деревья.
Капитана. Ему все равно, кто его будет жрать.
прокричал:
кого, сказал:
как у меня играла щека.
никто чужой не узнал. Вот я ее нажимаю. Нажал. Стальная стена отходит,
кирпичи на ней только для видимости...
бронзовые усы, потом схватил Анну в охапку и закружил - быстро-быстро и
целуя, целуя - в губы, в руки, в мягкие завитки волос, в глаза.
кружиться медленно и скоро замерло, вонзив якори облаков в неровные зубья
стен. Он осторожно поставил ее с собой рядом. Анна Павловна стояла, глаза
зажмурены, губы полуоткрыты, на губах блестка улыбки. Влад взял ее руку в
свою и вжался горячей щекой в горячую подушку ладони.
Пойдем, я тебе еще не все показал. Там у меня столько всякого хлама.
Вообще-то все это очень интересные вещи, и ценные, но для меня они - так,
игрушки. Нет, я их очень люблю.
Анна Павловна посмотрела на западную стену двора, хотела увидеть солнце,
но не увидела, вместо солнца, словно хребет разлегшегося по верху стены
дракона, тянулись сточенные зубцы.
я не нашел тебя, солнце вообще бы погасло. Анечка, ты сама - солнце.
Солнышко. Хочешь, я тебе покажу мое ртутное озеро? Когда над ним зажигаешь
свечу, так красиво... Не знаю, что и сказать, так красиво. Хочешь?
деревянной раме, тусклое и в морщинах трещин. Лампочка в стеклянном чехле.
Чехол - мутный и красный, и лица их сделались красными, так что смотреть
страшно. Кнопок с цифрами этажей не было, и когда лифт мягко пошел, она
так и не поняла, куда они едут - вниз или вверх. В зеркале отразился их
поцелуй - долгий? короткий? - он длился, пока дверцы не разошлись, и
Цепеш, обняв ее за плечи, не вывел наружу.
ракушечный грот, в котором они оказались. - Я раньше в него верила иногда,
только оно всегда было какое-то маленькое, как брошка или натертый пятак.
А сейчас знаю, что оно есть. Есть и все.
теплоходе в Швецию, или в Данию - куда-то туда. Так он там натирал пятаки,
чтобы они блестели, и на каждый пятак выменивал себе крону. Он тогда
"форд" себе оттуда привез, и всем рассказывал, что тот ему в шестнадцать
рублей обошелся.
думаю, что у меня его вообще не было. Был, и не было.
такое далекое, страшное. Далекое и холодное. Как смерть. - Она вдруг
остановилась и засмеялась, смехом прикрывая испуг.
старое слово, которое я очень люблю. Огнепоклонник. Я - огнепоклонник.
тоже любишь его больше всего на свете.
горела в любви, и пламя было выше звездного света.
заживо.
почему-то меньше и меньше. А потом наступал момент - кажется, вот человек,
близко, а рукой потянешься - нет его. Наверно, все эти годы я прождала
тебя. Так долго.
огонь - очень много значит в судьбе. Хочешь, я открою тебе одну свою
тайну? Здесь, в доме, у меня лучшая коллекция образцов человеческой крови.
Другой такой ни у кого нет.
тысячелетия, в ней вожжи, которые правили временем. В ней - все, и это все
- здесь, у него в доме. Кровь великих фамилий - Цезари, а до них -
Македонец, по капле - ото всех есть. Европа, Восток, Россия - есть, есть,
и ваши цари, и те, кто после царей. И люди - великие из великих, назови
кого вспомнишь - есть, капля, одна лишь капля, запертая в драгоценном
стекле, - но каждая такая капля стоит потоков, морей, океанов крови всех
их. - Цепеш отбросил руку туда, где под плоской небесной крышей, под
рвущимися на ветру облаками, за призрачной толщиной стен смеялись и слезы
лили, и стрелялись, и стреляли в других, любили и не любили, и предавали
тысячу раз на дню, чтобы громче скулила совесть, чтобы исповедью заткнуть
ей пасть, чтобы, рожая детей, не родить крысоголовых уродов, которые
только и ищут, как бы пожрать отцов, - бесчисленное число песчинок, таких
мелких, что глаз уставал различать их среди зыби земли.
тяжелых стволов, да пыль под велосипедными шинами, и как у нее голова шла
кругом - от счастья, от дороги, от солнца, что вспыхивало на виноградных
шарах. И снова - мягкую пыль, ладонь его, слова его - слова? - слов не
было, было счастье, было забытое прошлое, которого уже никогда не будет,
были губы, и было больно, а потом мост опустился и открылись ворота в дом,
и вот он с ней, а она с ним, он - ее, а она - его, уже навсегда его.
Только что-то до смешного странное он ей говорит, или не странное -
страшное? Нет, она его любит, с ним нет страха, с ним как ни с кем, Бог
мой, так она его любит. Бог мой, Влад...
от любви и, поймав его помертвевшие губы, грела теплом своих, пока он
мягко не оттолкнул ее от себя.
верит. И все-все-все-все такие. И ни одна не знает, не видит, не нюхала
его запаха. Или нюхали, и на него у них аллергия?
Спит, сразу уснула. Смотрела, смотрела, как плавает отражение свечки, как
тень от склонившейся головы тихо превращается в сон, сон зовет, и она
пошла, ей слышится голос Влада. Она видит его, он въезжает на велосипеде
на облако, он смеется, в облаке кто-то есть, кто-то прячется под облачной
плащаницей, слышны лишь неясные звуки, похожие на осенний дождь. Потом
становится холодно и, правда, начинает накрапывать, она ждет, она боится