какой-то древний роман, и мы решили взять книги для Комитета наук.
листов с молитвами.
смолкли, прислушиваясь. Гул мотора приближался с каждой минутой.
Откуда было взяться здесь, на безлюдном пути, машине? Сильно
заинтересованные, мы поспешили к полуторкам, а мотор звучал все
сильнее, мощный и ровный.
медленно плывшую среди кочек, слева от нас вдоль края котловины. Вот
коробочка выросла до размеров письменного стола, стали видны люди,
сидевшие на завязанном брезентами грузе. "ЗИС" раскачивался с боку на
бок и клевал носом, одиноко и упорно пробираясь по бездорожью. Мы
молча поджидали, довольные встречей, надеясь подробно расспросить о
дороге. Расспросить не аратов, привыкших к передвижению на коне или
верблюде, а таких же, как мы, автомобилистов, могущих правильно
расценивать дорогу! "ЗИС" подошел, темный, громоздкий, тяжелый, и наши
полуторки показались перед ним хрупкими. Краска на капоте и кабине
машины стерлась от песчаных бурь, блестел отполировавшийся металл.
Закутанная женщина неприветливо взглянула на наши улыбающиеся лица. На
борту кузова висел убитый дзерен. Сидевший впереди на грузе монгол
что-то закричал приветливо, и Данзан откликнулся обычным "сам байну".
чернявый человек. Не полевая сумка, но неуловимые для непосвященных
признаки помогли угадать в нем геолога.
наиболее важной для всех путешественников беседе - о предстоящем пути.
"ЗИС" шел на Шарангатай, и геологи очень обрадовались, когда узнали,
что мы прибыли оттуда и теперь до самого конца пути их будет вести наш
путеводный след. Нам же не повезло: геологи ехали из района бывшей
караванной станции Саир-усу, давно уже не
существующей, - северо-восточнее намеченного нами направления.
расспросы, а спустились в котловину и принялись нырять между кочками.
Резина полуторок сильно подносилась и теперь начала слишком часто
напоминать о себе - чуть ли не каждый час езды кончался сменой
баллонов и досаднейшей задержкой.
обычного пересечения чередующихся котловин и скалистых гряд. Медленно
забирались мы на перевал в горах Элигений-ула ("Печеночных") через
черное ущелье - великолепную сквозную долину. Жестокий ветер дул нам
прямо в лоб, неся слабо ощутимый странный запах нагретой ткани. Я так
и не додумался до об(r)яснения, откуда он взялся, как мы пошли на спуск
и очутились в новой котловине, заполненной высокими песчаными кочками
по пяти метров высоты, густо поросшими зеленой колючкой. Колодец и
вытоптанная стоянка скота показались справа, потянуло запахом мочи.
Поодаль стояли две юрты. Котловина, круглая, как озерко, в поперечнике
была не больше километра.
лезть в песок также было неблагоразумно. Поэтому мы выбрались на
каменистый увал, взяв круто вправо и расставшись со столбами. Впереди
встал черный хребет, усаженный треугольными скалами, будто зубами
чудовищной акулы. С тревогой я рассматривал его в бинокль -
протянувшийся далеко с севера на юг, он мог оказаться тяжелым
препятствием.
был низким и доступным, но мы из-за грозного его вида посчитали его
находящимся гораздо дальше, а следовательно, и выше, чем на самом
деле...
мелкосопочник - система мелких долин разделяла холмы, сверкавшие на
солнце черными зеркалами пустынного загара. Как будто тысячи тонн
смолы были разлиты здесь и покрыли всю местность блестящей черной
пеленой!
разрезавших черный хребет, направить машины. Большое обо, сложенное
высокой и узкой пирамидой, указало путь. Оно стояло на вершине горы,
на краю громадного обрыва, а прямо под обо пересекались крестом белые
жилы кварца. Трудно было бы найти более заметное место для
знаменитого, отмеченного на карте Дурбулычжин-Цзурихэ-обо ("Обо
чистого сердца"). Машины проникли в теснину. На уступе правой стены
стояла плита серого песчаника с тибетской надписью "Ом мани падме
хум". Под плитой аккуратными рядками лежали кусочки халцедона,
позеленевшие монеты, обрывки истлевшего шелка.
огромных черных зубцов. Вокруг в неподвижном молчании громоздились
черные конусы, зубы, гребни и стены - все чистого черного цвета, будто
вырезанные из черного дерева и отполированные.
абсолютно черного щебня. Это море черноты рассекалось светло-серыми
песками сухих русел с широкими лентами соляных выцветов чудесного
небесно-голубого цвета и султанами серебристого дериса.
подножия теснившихся вверху блестящих черных зубцов. Пики, морды,
горбатые спины, башни, лежащие чудовища чернели, с непостижимой
резкостью выступая на сияющем небе, а внизу, в расширениях русел,
ярко-красные глины и высокие зеленые кочки, казалось, олицетворяли
жизнь среди бездушной черноты...
едва мы взобрались на узкий черный хребетик и спустились в соседнее
ущельице, где приземистые пустынные вязы - хайлясы - говорили о
наличии подземных вод, как дорога внезапно вышла в необ(r)ятную
котловину, показавшуюся безграничной в туманной дали. Налево, впритык
к обрывистым скалам, появился громадный монастырь Улугэй-хид. Здания
тибетской архитектуры сохранили еще свои стены, и огромная площадь
развалин показалась нам после пустынной Гоби размерами чуть ли не с
Улан-Батор.
высокими стенами, сооруженные на искусственных террасах из плит
песчаника. Ниже сбегали мощеные проулочки между рядами келий и
каких-то длинных и низких построек. Большой человеческий труд был
затрачен здесь, и теперь только ряды бесчисленных стен в беспомощном
разрушении мертво и молча стояли между жаркой песчаной равниной и
кручей бесплодных скал. Но нет, не все оказалось мертвым. Высоко над
развалинами на уступе обрыва стояла уцелевшая кубическая тибетская
постройка. Каково было ее назначение для монастыря - осталось нам
неизвестным, но сейчас к ней с двух сторон подходили телеграфные
столбы целых, неброшенных линий. Несколько цириков поспешно спустились
к нашим машинам. Поговорив с Данзаном, они встретили нас очень
приветливо. Несколько солдат стали даже помогать нам в обычных
"монастырских занятиях". Пока из хорошего колодца мы пополняли
истощенный водяной запас, все свободные от этого дела разбрелись по
развалинам в поисках "богов". Наиболее ярый искатель богов Эглон и
соревновавшийся с ним Пронин усердно раскапывали кучу глиняных
обломков. Оба были очень разочарованы, когда мы с Громовым нашли рядом
несколько очень хорошо сохранившихся изображений тонкой работы.
Солдаты рассказали, что они знают про клад, будто бы зарытый здесь
ламами при их изгнании из монастыря. Клад состоит из золотых и
серебряных вещей, и солдаты на досуге (а досуга у них здесь, на
пустынной телеграфной станции, очень много) роются, пытаясь найти
спрятанное.
тот исконный мальчишеский порыв к кладоискательству, который владеет
всеми особями мужского пола и, несомненно, имеет под собой какую-то
биологическую подоплеку. Археология целиком, а палеонтология отчасти
обязаны своим возникновением этой тяге к кладоискательству. Может
быть, в каждом человеке есть отголоски переживаний древнего горняка, в
незапамятные времена искавшего полезные камни, руду или самородные
металлы. А так как этим, вероятно, занимались только мужчины, то
отсюда и понятна эта черта их характера, мало свойственная гораздо
более практичным в отношении кладов женщинам...
В одиннадцать часов, запасшись водой и наскоро позавтракав вместе с
цириками, мы отправились в дальнейший путь вдоль столбов на этот раз
действующего телеграфа, которые должны были привести нас в Сайн-Шанду.
Солдаты вывели нас на тропу, и мы поехали прямо на восток.
плоскогорье с белесым ковыльком, на котором паслись дзерены. Одна из
антилоп пала жертвой меткого выстрела Эглона, пополнив запас мяса. На
вершине небольшого увала, пересекавшего плоскогорье, "Смерч" усиленно
засигналил. Мы остановились. Андреев, выскочив из машины, отчаянно
махал кепкой. Пришлось вернуться. Пока нашли повреждение - пробитое
реле, у нашего "Дзерена" на стоянке спустил баллон. Мы возились с
машинами, а Эглон бродил в стороне в поисках новых находок - наш
неутомимый Ян был прирожденный собиратель всего: костей, насекомых,
образцов дерева, халцедонов, пустынных многогранников, статуэток
богов...
Лукьяненко Сергей
Лондон Джек
Перумов Ник
Шилова Юлия
Перумов Ник
Володихин Дмитрий