побывав в Гоби, вследствие того что местный климат резко ухудшил его
сердечную болезнь.
Богдо-Гегена[Богдо-Геген ("Многими возведенный") - бывший до Народной
Республики духовный и светский правитель Монголии.], с его тонкими
стенами. Мы устроили препараторскую в конторе, где топилась печь, но
никогда не было тепла из-за того, что дверь все время открывалась,
впуская вместе с клубами морозного пара новых и новых любопытных.
Здесь же, в маленькой комнатенке, ютился недавно прилетевший в
Улан-Батор профессор-археолог С.В. Киселев, изучая отдельные
экспонаты, которые приносили ему из морозных выставочных залов.
которому она поручала менее важные работы. Ученик занимался с
энтузиазмом, стараясь полностью овладеть искусством извлечения из
породы и восстановления ископаемых костей.
топившейся плите, чтобы погреться и покурить. Не раз в мыслях вставала
картина нашего первого посещения музея. В знойный августовский день мы
приехали сюда и долго бродили по залам, пока совершенно не измучились
от множества интересных впечатлений. Выложенный камнем двор в ограде
красных стен с узорной черепицей на коньках был обставлен со всех
сторон чешуйчатыми, многоярусными крышами с загнутыми вверх углами и
гофрировкой из рядов параллельных валиков, сложенных длинными
черепицами. На крышах - медные фигурки птиц и зверей, колокольчики,
блестящие в ярком солнце. Золотые колокола на высоких шестах. Плиты с
руническими знаками, драконы, извитые запутанными узлами, поразительно
тонко высеченные из серого гранита арсланы с разинутыми жабьими
пастями и выпученными глазными яблоками. Внутренний храм - с
множеством маленьких окошек, окруженных кустами, зелеными и терпко
пахнущими. Кирпичная дорожка в середине внутреннего, заросшего
удивительно свежей для Улан-Батора травой двора, ведущая от храма к
воротам, разрисованным лохматыми золотыми линиями между синих и
красных красок - сплетением причудливых драконов. И все это - в блеске
знойного солнца, подернутое легкой дымкой нагретого воздуха, словно
пеленой тихой лени. Лениво бродили в первом дворе ручные
журавли-красавки.
гораздо холоднее, чем на улице. Почти все ставни оставались запертыми
- мы открывали только необходимые, и в помещениях музея царствовал
полумрак. Никогда не забуду отчаянного холода этих мрачных и темных
залов! Через полчаса пребывания в музее буквально душа начинала стыть.
Приходилось бежать греться в контору, но и там было не слишком тепло.
Журавли куда-то спрятались, трава давно высохла, ветер звонко шуршал
мерзлыми веточками голых кустов... Я проходил через дворики с
фотоаппаратом, засунув под мышки закоченевшие пальцы, и старался как
можно скорее сделать снимки: хотелось запечатлеть своеобразную красоту
китайской архитектуры.
часы. Впрочем, если бы свет и был, все равно нельзя было бы выдержать,
работая голыми руками на таком морозе.
декабрь. Мы постарались завершить работу к двадцатипятилетию Комитета
наук.
таможенные документы на наш разнообразный и об(r)емистый груз,
подводились последние итоги денежных расходов.
уважение к суровому монгольскому климату. Старательный и нетерпеливый
(таких очень метко в Сибири называют "заполошный"), Андросов,
исправляя машину, простудился и попал в больницу с острым плевритом,
пробыв там две недели. Он стал очень слаб, но резкого улучшения так и
не наступало. Поговорив с врачами, я решил, что самое лучшее будет
вывезти Андросова домой и больше не задерживать отправку экспедиции. Я
водил "Дракона" в тяжелых условиях гобийского бездорожья и решил, что
смогу провести машину и отсюда, а Андросов поедет со мной рядом в
кабине пассажиром и советчиком. Как только появилось такое решение,
сразу стало весело: больше не существовало препятствий, и мы могли
немедленно возвращаться домой.
в нашем дворе. Гараж и склад были переданы владельцу - музею
Сухэ-Батор. Мы погрузили вещи с вечера, оставив только постели, и
улеглись все вместе в жарко натопленной опустелой комнате. Время от
времени кто-нибудь из нас вставал и выходил во двор с ключами от
машин. Мы должны были выехать спозаранку. До Сухэ-Батора за короткий
зимний день надо проехать триста пятьдесят километров по горной
дороге, да еще при жестоком морозе. Поэтому мы не могли задерживаться
с разогреванием машин: в условиях сорокаградусного мороза это очень
продолжительная процедура. Через каждый час заводились тепло укутанные
моторы и, поработав с четверть часа, могли стоять еще час...
разморенный теплом, уснет, машины замерзнут, лед порвет радиаторы или
рубашки блоков и... тогда беды будут неисчислимы. Ведь мы сдали всю
нашу валюту, оставив только на еду до границы, и экспедиция более не
располагала никакими средствами. Немудрено, что я не мог рисковать...
постройки выстывают быстрее наших простых деревенских изб. Укутавшись,
заснули оба сменных шофера, и пришлось мне выступать на сцену. Я взял
ключи, сунул ноги в меховые сапоги, надел полушубок и шапку. Свет
электрического фонарика быстро померк - батарейка застыла на морозе,
прекратив свои химические реакции, но я успел завести все машины.
лунном свете изморозь пятнала серый щебень мерзлой до звона почвы.
Черные тени протягивались от высоких тентов машин. Двор окружали
низкие дома - от черноты окон они казались молчаливыми и пустыми. Вой
и отдаленный лай псов стали обычным, уже не воспринимающимся
аккомпанементом.
городом Богдо-Ула. Покрытая глубоким снегом вершина горы светилась под
луной огромной белой пролысиной, матовая твердая поверхность которой
казалась очень вещественной и четкой над сероватыми, неясными
склонами, спадавшими в глубочайшую тень.
дыхание. Высоко в небе, окруженная гигантским дымчато-светящимся
кольцом, сияла луна.
плиту, стали разогревать чай. Я выпил кружку чаю, закурил, и опять
пришло непрошеным всегдашнее чувство грусти. Стало грустно покидать
Монголию. Впереди новые заботы и тревоги, связанные с отправкой всей
экспедиции домой... Да, на этот раз по-настоящему - домой! Надо будить
шоферов...
невзирая на сильный мороз и ранний час, русские и монгольские друзья.
Они высказывали надежду на новую встречу в этом же начинавшемся году.
Мы попрощались очень сердечно...
шоссе - "Дзерен" Пронина, "Смерч" Андреева и мой "Дракон". Вся
экспедиция теперь размещалась в кабинах - за рулями и на пассажирских
местах. Багровое солнце вставало позади, сгоняя синеватую сумеречную
мглу с заиндевелой дороги.
ленте, пронизавшей толпившиеся на севере сопки Хентэя - туда, к
границе родной страны.
головой в доху, ехал больной Андросов.
слева расстилалась широкая заснеженная равнина, впереди за длинным
под(r)ездом виднелась горная гряда. Навстречу летели "ЗИСы"
Монголтранса, сближались, эхом отдавался гремящий треск зисовского
мотора, мощное фырканье нашего, и опять "Дракон" одиноко шел в тихую
белую даль. Солнце нагрело кабину, блестящая пленка инея, запудрившего
боковые стекла, исчезла, открылся широкий кругозор.
по сторонам свои просторы.
Харинский перевал славился крутизной, пошли длинные опасные спуски с
виражами по обледеневшей дороге. Мы ехали и ехали через горы и
распадки, пока синие зимние сумерки не стали ложиться голубыми
полосами на снег, а оголенные скалы и щебень не потемнели. Мороз все
крепчал, леденя спину. Я сидел за рулем несколько часов без перерыва и
начал замерзать.
столовой на двести шестидесятом километре. Сейчас же за мной подошел
"Смерч". Приехавшие пораньше Пронин с Эглоном заказали неизменные
пельмени с грубым, крупно нарезанным луком, но все ели
вяло - сказывалась усталость.
клубился мокрый пар, над заставленными столами синел табачный дым.
Резко пахло луком и водкой. Смутные фигуры спали в дальнем углу на
голых досках загрязненного пола. Рядом за столом подвыпивший
монгольский шофер в кожаном шлеме что-то с оживлением доказывал
Максимов Альберт
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Якубенко Николай