материалы. На следующий день мы наметили выступление на Нэмэгэту.
Управились с погрузкой только к вечеру и тронулись уже ночью. При
свете фар долгая ночная езда вызвала, как часто бывает, ночной мираж.
Казалось, что стеклянная клетка кабины, открытая сверху прямо в черное
небо, качается где-то посредине моря мрака. Шедшая впереди машина в
освещении фар будто неслась по узкой аллее под сводами уходящих ввысь
деревьев.
Цедендамбой, который опять ехал с нами в Нэмэгэту. Чистая, покрытая
светлой, вышитой кошмой юрта стояла на западной окраине аймака. Вся
семья Цедендамбы была в сборе. Старик отец и жена помнили меня и
Эглона еще по первой экспедиции и приветливо принялись угощать кумысом
и кислым крепким сыром. Дочь Цедендамбы за два года превратилась в
прехорошенькую девушку, отлично сознававшую свое обаяние. Это
чувствовалось по кокетливо-скромным взглядам ее блестящих узких глаз в
сторону более молодых участников экспедиции - сопровождавших нас
Преснякова и Брилева.
Гурбан-Сайхан шел непрерывный, совершенно осенний русский дождь. Нам
не повезло в новом маршруте. Едва мы поднялись на перевал, как у
"Дракона" выплавился подшипник второго цилиндра. Чтобы не задерживать
колонну, Безбородов - водитель "Дракона" - был оставлен с двумя
рабочими для ремонта. Игнатьев и Брилев хлопотали, растягивая брезент,
а Безбородов деловито устраивался под машиной, чтобы выпустить масло и
снять картер. Если бы им почему-либо не удалось отремонтировать
машину, то наша колонна на обратном пути из Нэмэгэту должна была
отбуксировать "Дракона" в аймак.
ущелья разошлись, окаймляя дугой широкое, поросшее ковыльком плато
замечательно чистого цвета слоновой кости. Плато опоясывало сухое
русло с синеватой галькой, а выше поднимались четкие, как будто
нарисованные тушью горы. Низкие тучи сидели над перевалом, окутывая
зубцы и пики клочьями тумана. Пустыня издавала резкий запах намокшей
пыли, а по ущелью тянуло полынью - запахом, еще по-весеннему слабым,
но необычайно свежим и бодрящим.
Они поросли низкой желтой травой и создавали впечатление необыкновенно
светлого простора и шири. Между желтой травой проглядывали участки
обнаженной серой щебенки - голубоватые узоры на ярко-желтом фоне.
Дальше выступала красная глина, и ярко-красная дорога горела перед
носом машины на солнечно-желтой равнине.
караванной тропы длинные гряды песка, но дружная работа всех
участников экспедиции (от этой трудовой повинности был освобожден
только Эглон) помогла быстро преодолеть препятствие. Уже к ночи мы
в(r)ехали в каменный хаос у Цаган-Дерисуни-хурала, серые вершины
которого ощерены и иззубрены острыми камнями. Какой-то злобный вид
местности усугублялся мрачностью чрезвычайно зазубренного хребта
Цзолэн на заднем плане - моря вздыбленных каменных волн.
под(r)емах бесчисленных сухих русел. На следующий день продолжалось то
же самое, ибо зона сильно размытого мелкосопочника протягивалась
далеко к западу от бывшего монастыря. В довершение затруднений с утра
начала бушевать песчаная буря страшной силы. Без солнца Гоби стала
угрюмой и печальной. Рев ветра был так силен, что мы могли
переговариваться только криком. Огромные смерчи неслись повсюду. При
их приближении все исчезало в облаках песка. Тупые носы машин
зарывались в клубы песка, как в воду.
1946 году, а с востока. Если бы удалось проложить туда дорогу, то наш
путь проходил бы мимо еще одной группы местонахождений динозавров - у
горных массивов Гильбэнту и Сэвэрэй. Поэтому, проехав двадцать пять
километров от монастыря, мы повернули на север по старому
автомобильному накату, когда-то шедшему в сомон. В настоящее время
Сэвэрэй сомон перекочевал на другое место, и старый автомобильный
накат окончился через тридцать пять километров. Мы попали в хаос сухих
русел и промоин и двигались со скоростью пять километров в час. Пять
часов пробивались мы так, пока не решили повернуть назад, не усмотрев
впереди никакого облегчения. Накатать сносную дорогу через эти русла
все равно было невозможно, а если мы бы ее и сделали, то погубили бы
машины. Пришлось вернуться к старому пути, через Ноян сомон.
Цаган-Дерисуни усыпаны необыкновенным, апельсинового цвета, песком.
Будто неведомо откуда, из мрачных туч, солнце осветило серые бока
холмов. Мягкая трава униженно сгибалась под ветром, а жесткие колючки
надменно стояли и, не дрогнув, выдерживали шквалы. Из наблюдений над
растительностью в бурю становился понятен смысл чрезвычайной жесткости
пустынных кустарников. Ближе к Ноян сомону, там, где дорога шла по
гребням гранитных хребтиков, неистовые шквалы несли поперек дороги
длинные струи песка. Переваливаясь через выпуклую поверхность гребня,
стелющиеся песчаные струи взвивались в воздух. Тогда дорога исчезала в
их призрачном полете над землей, и приходилось ехать с большой
осторожностью. Перед Ноян сомоном, на спуске, масса несущегося песка
заполнила все ущелье. Казалось, что машины спускаются в стремительную
желтую реку.
помещении школы в Ноян сомоне. Здесь мы взяли напрокат большую юрту.
Юрта со своим жестким каркасом и плотной оболочкой из кошмы
устойчивее, чем палатка, более непроницаема для пыли и не так
прогревается. Нам совершенно необходимо было иметь какое-то помещение
для научных работ, записей, изучения коллекций, фотолаборатории,
которое было бы защищено от назойливых гобийских ветров. Юрта
сослужила нам верную службу, и мы не могли нахвалиться своей
догадливостью.
заменявший в сомоне начальство, уступил нам под склад незаконченный
домик на краю сомона. По-прежнему стояли вокруг странные черные горы и
каменные холмы с необычайно острыми, похожими на ежей, торчащих из-под
земли, вершинами. Этот суровый вид местности не мог отнять какого-то
домашнего ощущения. В 1946 году Ноян сомон показался нам краем света,
а теперь это был обжитой дом перед большими неисследованными
пространствами Заалтайской Гоби.
горы Гильбэнту, отсюда повернули на запад и выехали на бэль, сплошь
покрытый цветущими синими ирисами. Здесь проводник Цедендамба при моем
попустительстве совершил грубую ошибку - попытался спрямить дорогу и
повел нас вниз, на дно котловины, держа курс прямо на Нэмэгэту. Мы
оказались в песках, поросших тысячелетними саксаульниками. В
довершение беды поднялась песчаная буря. Машины упорно пробивались
сквозь бурю, пески и саксаул, наполняя всю долину воем своих моторов.
Я повернул колонну к югу, на более твердый участок бэля, но затем тоже
уклонился вправо, и мы уже в сумерках опять попали в заросшую
саксаулом впадину.
свертывать лагерь и выехали вперед на "Козле". Быстро нашли свои следы
1946 года и под(r)ехали к останцу "Первому" при ужасающем ветре. Вначале
я думал ставить лагерь здесь, но потом решил все же спуститься в сухое
русло и проникнуть в Главную котловину. Это решение, продиктованное
страхом перед западными ветрами, все же не было совсем правильным.
Хотя расположение Центрального лагеря внутри костеносного массива
Нэмэгэту значительно ускорило работы по раскопкам, но стоило нам
большого износа машин и пережога горючего, так как пробиваться
последние несколько километров по сухим руслам к Центральному лагерю
было невероятно тяжело. Сколько раз мы, поджидая машины из маршрутов
или из Улан-Батора, подолгу слушали надсадный вой передач, пока машина
подходила по бесчисленным изгибам сухих русел к лагерю. Теперь,
набравшись опыта, я знаю, что надо было бы поставить Центральный
лагерь у края оврагов и ущелий Нэмэгэту, там, где к нему можно было
легко под(r)ехать. Транспортировать рабочих и снаряжение к местам
раскопок надо было на одной, сравнительно легкой машине, имея для этой
цели, скажем, полуторку.
котловину и выгрузились над сухим руслом, найдя просторную площадку,
которую не затопило бы возможное наводнение. Борясь с адским ветром и
холодом, мы поставили юрту и палатки. Сразу стало уютно. Лихачев с
Лукьяновой, тайно сговорившись, сервировали большой стол, даже с
цветами. Вся экспедиция собралась в юрте за обедом, и мы выпили за
благополучное достижение трудной цели в канун Дня Победы. Первый рейс
по бездорожью в Заалтайскую Гоби несколько деморализовал еще не
привыкших товарищей. Однако стоило поглядеть на небрежно
развалившегося на своей койке Эглона с раскрытой почти до пояса голой
грудью и со счастливым лицом наслаждавшегося крепчайшим чаем, чтобы
приободриться.
колодца, не нашел его, а в лагере осталось не более ведра воды,
произошел переполох. Я знал местоположение еще двух колодцев, но они
были труднодоступны. Поэтому я послал Рождественского вторично искать
тот колодец, который не нашел Цедендамба, так как он был наиболее
близким - всего в четырнадцати километрах. Рождественский нашел
Беляев Александр
Елманов Валерий
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Корнев Павел
Андреев Николай