опору, не ощущая или не понимая, что он нуждается или в уверенной
поддержке, или хотя бы в покое от ее страданий и забот. Люда мучилась
сама и терзала мужа, полного острой жалости к своей подруге, хорошей и
верной, только лишь оказавшейся неумелой и слабой в час испытания. Но
постепенно геолог привык к тому, что Люда приходила то
наигранно-бодрая, невольно раздражавшая его своим цветущим здоровьем,
то печальная, очевидно решив, что показная бодрость не дает нужного
результата и лучше быть самой собой. И сейчас она тихо сидела на белом
табурете, не сводя грустных голубых глаз с постаревшего лица мужа.
себя молодым студентом третьего курса, приехавшим на Урал для
геологической съемки. Неутомимо лазал он по обрывам холодной Чусовой,
ночевал или прямо на берегу реки, или поднимался по шатким лестницам
на душистые сеновалы. Засыпал накрепко, полный беспричинной радости и
ожидания всего интересного, что обещал ему следующий день. Хозяйки
встречали его приветливо, пригожие девушки улыбались, когда, усталый,
он появлялся в той или другой деревне, прося ночлега и пищи.
Захватывающе развертывалось перед ним давнее прошлое Уральских гор
- тема его будущей дипломной работы. Как всегда бывает во сне, этот
кусочек прошлой жизни казался особенно легким, светлым, и он отчаянно
цеплялся за него, чтобы не очутиться в безрадостном настоящем.
шепнула осторожно:
показался Люде похожим на древнего владыку и тайно назывался царем
Киром. Прозвище сделалось нежным именем мужа.
как будто я молодой, и лазаю по обрывам Чусовой, и брожу сам по себе
от села до села, и... - Геолог умолк и лежал молча, не глядя на жену,
слыша лишь ее участившееся дыхание.
Жалость, горькая в своей беспомощности, стеснила его грудь.
Александров открыл глаза и положил руку на плечо жены.
спать - время шло бы скорее...
думал о тебе и...
сказал Александров. - Надеяться больше не на что. Перевезешь меня
домой, Феня будет присматривать, а я... учиться жить по-новому. Время
уходит, твоя партия в поле, и ты теряешь драгоценные дни! Нечего
скрывать, я ведь знаю, что в этом году надо защищать запасы твоего
Чамбэ, разведки которого ты добивалась шесть лет...
слушать.
поехать в санаторий под Кызылом...
выстрадано, найти себя снова...
будет больше... не будет и твоего Кира, таежного владыки. Оба умерли,
будет теперь кто-то другой, обитающий в четырех стенах...
больным. Сестра обогнала их при входе и приблизилась к койке
Александрова.
как только узнал, что вы здесь.
обрадованно и встревоженно воскликнул Александров.
подпирая голову согнутой в локте рукой, - а вот с вами, я слыхал,
большая. Да, большая... Сколько мы не виделись? Скоро уж лет двадцать?
забойщик, с которым я сделал свои первые таежные экспедиции. Сразу же
после окончания института...
Первая геологическая экспедиция - первая любовь!
оставляю.
скептически молодой сосед по палате, радист, сломавший руку при
падении с верхового оленя. - Шахтер, что ли, по углю или по руде?
хоть по соли, а золота-то не миновать стать! - весело ответил старик,
с кряхтеньем поворачиваясь к собеседнику.
малые и большие, только интерес непременно большой.
припомнил, читал в приказе по министерству. Вас представили к премии
за открытие важного месторождения вместе с инженером... забыл, как
его...
Конечно, горняку лучше, не то что нашему брату. Больше
десятипроцентной надбавки не выслужишь!
Фарт - когда дуром наскочишь на шальное счастье. Как назвать его, если
долго ищешь, ниточку найдешь, потеряешь, обратно найдешь, и так не
один год. Да и не в тайге вовсе, на угольных шахтах это было!
рассказать, и старик охотно согласился.
Продух будет, я покурю тишком.
густую струю дыма. Радист последовал его примеру, извлек из-под тюфяка
измятую пачку сигарет и уселся на койку в ногах у Фомина. Тот
поморщился и пробормотал:
плюх на чужую койку. А мне с тобой панибратствовать ни к чему: еще
невесть какой ты человек.
сетку, внося панику в ломящуюся снаружи тучу комаров. После утреннего
обхода и процедур в больнице стало тихо. Во дворе негромко
переговаривались няни.
таежного поиска, ребята подросли, надо было учить их в хорошем месте.
Словом, я вышел в жилуху и стал работать на угольных шахтах, да не
год, не два, а девять кряду. Сначала вроде в тайге вольнее казалось, а
потом попривык, обзавелся домом, детей выучил и сам умнее стал -
книжек-то побольше, чем в тайге, читать довелось. Кирилл Григорьевич
знает: такая у меня манера - доходить до корня, везде интерес иметь, к
чему, казалось бы, нашему брату и не положено. Узнал я много
преудивительного: как столь давно, что и представить не можно, был на
нашей земле сибирской климат вроде африканского и повсюду громадные
болота, а в них леса, тайги нашей густее. Росли тогда деревья скоро,
пропадали тоже скоро, и гнили они тыщи лет. Торфа из них пласт за
пластом впереслойку с глинами накладывались, прессовались, уплотнялись
- так угли наши и получились. Сам я стал присматриваться к углю и
находить то отпечатки невиданных листьев, как перья павлиньи, то
стволы с корой точно в косую клетку, то плоды какие-то. Иногда
встречались нам в подошве пласта высоченные пни с корнями, прямо в ряд
стоят, будто заплот. А в кровле то рыбки попадутся, то покрупнее
звери, вроде зубастые крокодилы, только кости расплюснуты и тоже углем
стали. Меня уж стали знать на шахте. Сначала смешки, горным шаманом
прозвали, а потом стали мне диковины приносить и расспрашивать. Я,
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Березин Федор
Посняков Андрей
Шилова Юлия