Сергей КАЗМЕНКО

ВОДОПОЙ

Я очнулся.

Было темно. Я лежал на кровати, накрывшись одеялом. В комнате было
тихо, только где-то за окном ветер шелестел листьями деревьев. В окно
светила здешняя луна - маленькая и красная. Занавеска медленно колыхалась
от дыхания кондиционера.

Я постепенно приходил в себя.

Понемногу возвращались видения из разбудившего меня кошмара, но
теперь я знал, что это только сон. Теперь я мог без страха, спокойно
вспомнить все увиденное. Мне это снится все реже и реже, но бывает. Ночь.
Пустыня. Наш лагерь у водопоя. И ужас, надвигающийся из темноты. Обычно
здесь я просыпаюсь и не вижу того, что должно случиться. Обычно, как и
сегодня, я успеваю проснуться раньше, чем начинается самое страшное.

Если бы и тогда все закончилось именно так!

Спать больше не хотелось. Я высветил циферблат на потолке - середина
ночи. Тишина, и только шелестит трава за окном, только откуда-то издали
доносятся чуть слышные крики ночных птиц. Тут хорошо и спокойно, тут почти
как дома, тут можно наконец отдохнуть. Недаром я так стремился попасть
сюда.

Тут почти как дома.

Но тут нет тебя. И никогда уже не будет.

Ты всегда была категорична, всегда шла напролом. Я говорил тебе -
девочка, зачем ты так изводишь себя? Время идет и все меняется, и мы
меняемся вместе со временем. Но ты не желала признавать это. Наверное, ты
хотела, чтобы из нас двоих изменялся один я. Я старался - ты это знаешь.
Но как ни старайся, в конечном счете каждый из нас остается самим собой.
Тебе нужно было все или ничего, ты не понимала, что ничего - это ничего и
для меня тоже. Ты не шла ни на какие компромиссы, и в конце-концов у меня
не осталось другого выхода.

Зачем я приехал сюда? Чтобы снова разговаривать с твоей тенью, как
разговаривал с ней много ночей подряд, лежа на койке в своей каюте? Чтобы
снова и снова изводить себя этим бесплодным разговором? Каких только слов
не говорил я твоей тени! Я говорил, что доброта и любовь могут победить
все, что именно это главное, а все остальное вторично. Я говорил, что нам
все равно не будет жизни друг без друга - разве я был не прав? Но тень
твоя была твоим подобием, и все слова были бесполезны. Она не отвечала,
как и ты замыкалась в себе, и у меня не оставалось слов, потому что сердце
разрывалось от любви, жалости и злости. А потом я все-таки засыпал и, если
мне снова не везло, то опять видел во сне лагерь у водопоя и просыпался в
холодном поту.

Но здесь! Почему это видение преследует меня и здесь? Неужели оно
никогда не оставит меня в покое?

И тут я услышал. Не гудение, нет, лишь намек на него. Короткое и еле
слышное. Но этот звук сказал мне все. А я-то еще удивлялся, почему кошмар
настиг меня в этом доме.

Я сел, спустил ноги на пол. Ничего сейчас во мне не было, кроме
злобы. Попадись только мне сейчас эта тварь, думал я. Они, правда, живучи,
но я бы уж постарался. Наверное, его притащила сюда какая-нибудь старая
дева. Их очень любят старые девы - мягкий белый мех, умилительная
физиономия, почти полное отсутствие мозгов. Именно то, что надо. С тех
пор, как я впервые увидел эту тварь на поводке в парке, я не могу спокойно
думать о ней. Собственно, я и увидел-то это лишь один раз, с меня хватило.
Больше я никогда не возвращался домой.

Теперь, значит, они и досюда добрались.

Ну нет, если так, то я здесь больше не живу. Я вскочил, не зажигая
света стал одеваться. Раскрыл шкаф, покидал вещи в чемодан. Немного у меня
вещей. К чему вещи, если нет дома? А дом без тебя мне все равно не нужен.

Потом я остановился. Взглянул на часы.

Уходить не имело смысла.

Ближайший транспорт только на рассвете.

Я сел в кресло и стал слушать.

Тогда мы тоже сидели и слушали. И смотрели в огонь. Нам просто нечего
было больше делать. Нас забросили для того, чтобы приготовить лагерь, но
через два дня грузовик, который вез нам оборудование, потерял управление и
рухнул в океан. С грузовиками это иногда случается. Мы не очень переживали
- Эндем-жи оказался неплохим местом, здесь можно было ходить без
респираторов и не бояться подхватить какую-нибудь новую заразу. С "Алдана"
передали, что нам вышлют новый грузовик как только сумеют его
укомплектовать, и на том все успокоились. Им там было не до нас, они
накинулись на Эндем-жи. До них было триста восемьдесят миллионов
километров - триста восемьдесят миллионов километров до ближайших людей.

Меня вообще-то это совсем не волновало. Чем дальше, тем лучше. Я
вообще по возможности старался быть один в то время, а если уж совсем не
было выбора, то по крайней мере видеть поменьше лиц. И я специально
попросился на Эндем-жи. Нас было четверо на планете - я, Ланкар, Данро и
Илла. Потом я узнал случайно, что Илла попросилась в эту группу из-за
меня. Но тогда я не задумывался над такими вещами. Я думал тогда только о
тебе.

Мы разбили лагерь в пустыне, недалеко от водопоя. Вообще, половина
Эндема-6 - это пустыня. Жаркая у экватора, холодная у полюсов. А другая
половина - океан. Если бы сместить ось планеты всего на пять-шесть
градусов - я знаю, мы считали это еще до высадки - система ветров
изменилась бы, над континентами пошли бы дожди, и здесь снова расцвела бы
жизнь. Так было миллионов двадцать лет назад, пока два праконтинента не
сомкнулись в один современный континент. В ту эпоху планета выглядела
совершенно иначе. Но теперь жизнь на поверхности исчезла, ушла вглубь
песка, приспособилась к новым условиям, и мы не имели права менять
что-либо на планете. Мы всегда признаем за другими право на такую жизнь,
которую они ведут.

Источник выбивался из-под россыпи камней на склоне холма, заполнял
небольшую, метров десять в поперечнике каменную чашу и тонкой струйкой
утекал в пески. К утру он успевал промочить землю вдоль сухого русла
метров на двести, но уже к полудню солнце жарило с такой силой, что ни
струйки не выливалось за край каменной чаши, и русло снова высыхало.

Днем в пустыне не было жизни. Если подняться по склону холма над
источником, то от горизонта до горизонта простирались белые барханы под
белым непрозрачным небом. Лишь к северо-западу поднималась гряда
каменистых холмов, местами поросших черной растительностью. Вниз по сухому
руслу тоже кое-где росли черные кусты с мясистыми выростами вместо
листьев. Днем они казались мертвыми и давно высохшими, но ночью начинали
почему-то шелестеть и издавали тонкий, едва уловимый смолистый аромат.

Утром, пока было еще не слишком жарко, мы купались в каменной чаше и
загорали на ее берегу. Вода была чистая и в центре доходила до пояса. Но к
полудню она слишком нагревалась, и приходилось уходить в палатки под
защиту кондиционеров. С полудня до заката мы спали - все, кроме дежурного.
А на закате начинались наблюдения.

Собственно говоря, особого смысла в этих наблюдениях не было. Вся
аппаратура рухнула в океан, и единственное, что мы могли делать - это
смотреть и регистрировать появление у водопоя обитателей пустыни. Монитор
внешнего обзора справился бы с этим занятием и без нашего участия, но нам
требовалось хоть какое-то осмысленное занятие, чтобы жизнь на Эндеме-6 не
надоела слишком быстро. Илла, правда, имела при себе переносную
биохимическую лабораторию и все свободное время возилась с ней, пытаясь
выявить энергетику местных организмов, у остальных же не было никаких
постоянных занятий, кроме этих ночных наблюдений.

Едва садилось солнце, как пустыня оживала. Наверное, так было только
вблизи от водопоя, но контраст с дневной безжизненностью был разителен.
Заря еще не успевала погаснуть, как буквально из песка возникали всякие
мелкие твари и устремлялись к воде. Потом отяжелевшие, напившиеся они
отползали, уступая место новым тварям, спешащим на водопой. Они шли со
всех сторон, и лишь те, которые натыкались на периметр лагеря, на
мгновение замирали, пораженные, но потом поворачивали и двигались к воде в
обход.

Примерно через час наступало время более крупной дичи. Из темноты
приползали на брюхе песчанки, взметая песок всеми своими восемью лапами,
приползали какие-то многометровые многоножки, прибегали размеренным шагом
сразу по десять-пятнадцать особей грациозные паанки. Бедняга Ланкар
прямо-таки изводился от невозможности работать, а мне было все равно. Я
сидел на теплом еще песке, смотрел на ночную суету у водоема и старался не
думать о тебе. Единственное, что меня тогда беспокоило, так это прочность
нашего периметра, не рассчитанного на песчаных волков.

Они появлялись вскоре после полуночи, извещая о своем приближении
слышимым за много километров воем. Собственно, из-за этого воя их и
назвали волками. Внешне они скорее походили на расплющенных крокодилов с
приподнятой головой и вертикальной щелью рта. Пространство у водоема
пустело задолго до того, как мы начинали слышать их завывание, и для
песчаных волков в этом был определенный смысл, потому что к тому времени
чаша у источника была уже наполовину пуста.

Обычно вся стая, двадцать пять-тридцать животных, прибегала сразу, но
иногда появлялись поодиночке или парами отставшие и присоединялись к уже
пьющим волкам. Без аппаратуры мы не могли даже определить, прибегают ли
каждую ночь одни и те же животные, или же они приходят на водопой лишь раз
в несколько суток. Обычно они приходили с севера, а уходили - отяжелевшие,
с надувшимися животами, ставшие какими-то неповоротливыми и неуклюжими -
на юг или на запад. Но однажды два песчаных волка прибежало с
северо-запада. Они мчались во весь опор и нарвались на периметр. Конечно,
они прорвали его, и хорошо еще, что на их пути через наш лагерь ничего не
оказалось - эти громадины спокойно раздавили бы и палатку, и все, что в