сказки о пришельцах, столь популярные в эпоху детства человечества,
выявить там, где Нашествие проявило себя достаточно явно, следы чуждой нам
логики - и ничего, ровным счетом ничего не обнаруживали. Никакой мыслимый
враг не смог бы разрушить усилия человечества в освоении Галактики так,
чтобы его разрушительная деятельность проявилась чисто случайным образом,
так, чтобы полсотни лет лучшие инфоры Академии бессильны были выделить
хоть что-то общее в нарастающей лавине случайных явлений.
поставить под контроль нашу информационную систему.
год. Эпидемия наймора среди зерновых муравьев. На огромном пространстве от
океана до океана миллионы муравейников были за несколько дней поражены
странной болезнью - позже оказалось, что виной всему мутировавший вирус
ТЛС - когда безо всяких видимых причин рабочие муравьи резко изменили свое
поведение, нарушив программу культивации. Годовой урожай был потерян - и
все из-за небольшого изменения одного из белков в пахучих выделениях
насекомых, лишь из-за того, что они чуть по-другому стали понимать
подаваемые друг другу сигналы.
в информационной системе - нам явно противостояла разумная воля. Потому
хотя бы, что Ламю не был первым. Я вспомнил сотрудников нашего отдела,
погибших или пропавших за те годы, что я занимался Нашествием - без малого
каждый пятый разделил судьбу Ламю. Каждый пятый, хотя мы не выбирали для
своей работы самые горячие, самые опасные внешне участки, хотя мы всеми
силами старались действовать так, чтобы не выделяться из числа других
инспекторов Академии. Мы лишь одним выделялись из общей среды - тем, что
занимались явлениями, связанными с Нашествием - и наши потери в десятки
раз превосходили потери любого другого отдела в инспекции Академии и в
сотни раз - потери передовых разведочных отрядов в глубоком космосе. Мы
занимались Нашествием, мы шли туда, где подозревались его Проявления, и
наш противник по каким-то признакам умел выделять нас среди всех
остальных.
И то, что эта очевидная теперь для меня мысль оставалась до сих пор тайной
даже для инфоров группы Дьереши, даже для самого Зигмунда, снижало мои
шансы практически до нуля. Я вдруг вспомнил Сашу Курского. Его нелепая
смерть - на Земле, в двух шагах от собственного дома, в квартале от
прекрасной клиники... Все можно объяснить случайностью - но порой
случайностей становится слишком много. Из этих случайностей вдруг
выступает не осознанная прежде закономерность.
уверен, что знаю разгадку. И знал, что не смогу никому сообщить об этом,
знал, что уже нахожусь под прицелом, что наш противник сделает все
возможное для того, чтобы меня устранить. А заодно устранить и всех, кому
я мог передать какую-то информацию, исключить любые способы передачи мною
сообщения в Академию. Значит, катастрофа на Кабенге была неизбежна.
Катастрофа, возможно еще более жуткая чем та, что произошла на Джильберте,
катастрофа, которая не должна оставить никаких следов нашего присутствия
на планете. И то, что я узнал - на базе, на Каланде, здесь, на Туруу -
говорило о том, что такая катастрофа вполне реальна.
всего, подверженного воздействию информационной системы. Значит - прочь от
всего, связанного с человеком. Я должен был бежать для того, чтобы
выполнить свое задание, для того, чтобы просто уцелеть. И я старался
совсем не думать о том, что может ожидать остальных. Ставка была слишком
высока, и все равно изменить хоть что-то в их судьбе я был не в силах.
Удар мог последовать в любую секунду, и те, кто будет проводить потом
реконструкцию происшедшего, вряд ли сумеют раскопать хотя бы один из моих
шифрованных докладов. Ведь все мои сообщения с Кабенга, как и вообще все
сообщения любого из людей в любой точке Галактики, шли под контролем
информационной системы. И было бы наивно надеяться на то, что наш
противник их не задержит. А те листки, что я заполнил от руки по пути с
Каланда и спрятал за обшивкой грузового отсека транспорта... Кто мог
гарантировать, что они уцелеют?
которую считал неизбежной. Уцелел же ведь тот чудак на Джильберте, который
за два часа до того, как все началось, как раз во время очередного
перерыва в связи потерпел аварию на своем флаере в горах. Его даже не
успели хватиться, даже не начали поисков, и только потому, наверное, он
был еще жив, когда через трое суток туда прибыли спасатели.
бета-треоном, который там получали. Прошло уже почти два часа полета, и
ничего пока не случилось. Внизу под нами тянулись бесконечные равнины
Южного Аллена, поросшие обычным для этих мест сетчатым лесом - сверху он
выглядел как сплошное переплетение темно-фиолетовых побегов. Иногда
попадались участки, покрытые каким-то желтым налетом, а кое-где по
вершинам холмов были раскиданы красные поля. Местами лес рассекало русло
какой-нибудь реки с мутно-желтой или бурой водой. Солнце стояло почти в
зените.
внезапно кончился, и до самого горизонта впереди простиралась пустыня.
Внизу под нами был песок, были невысокие каменистые холмы, были блестящие
ленты искрящихся на солнце ручьев - и никакого признака жизни, даже
мертвой жизни. Казалось, что пустыня здесь была всегда, хотя еще два года
назад, когда бета-треон лишь временами брали здесь для исследовательских
целей, этой язвы на теле Кабенга еще не было. Теперь здесь не было никакой
жизни, и значит было относительно безопасно. Так я подумал тогда.
вниз и вышел на посадочную площадку, залитую свежим, небесно-голубым
пластиформом. В лицо сразу же дохнуло жаром набравшего силу дня, запахами
раскаленного песка и пластиформа и еще каким-то уловимым, но резким
ароматом. На площадке передо мной было пусто - все, наверное, работали с
другой стороны транспорта, у грузового люка. Я огляделся по сторонам,
отыскал взглядом едва выступавшие над гребнем бархана голубые купола
биостанции и двинулся в ее сторону, содрогаясь при мысли, что через
полсотни метров придется выйти из тени транспорта на открытое солнцу
пространство.
термозащитной одежде. Лицо его было закрыто респиратором и защитными
очками.
задержав дыхание, к темному проему шлюза. Три прыжка - и я был внутри.
Через пару секунд с громким хлопком лопнула защитная мембрана, пропуская
человека в респираторе, и тут же восстановилась за его спиной. Дунул
свежий ветер из вентиляционных отверстий, заменяя атмосферу в шлюзовой
камере, и почти сразу же загорелись зеленые огоньки индикаторов. Теперь
можно было дышать.
вместе с очками и вытер ладонью пот со лба. Потом исподлобья посмотрел на
меня и сказал в пространство:
всякое случается, и порой приходится изображать из себя черт те что. Но я
впервые чувствовал себя в действительности идиотом и недоумком, потому что
краем глаза отчетливо видел теперь горящий над выходом сигнал о химической
опасности.
из себя слова. Я достал из своего кармана карточку наблюдателя, хотел
протянуть ее своему спасителю, но неожиданно выронил на пол. Хотел
нагнуться, но не увидел карточки у себя под ногами - вообще ничего не мог
разглядеть. Глаза потеряли фокусировку, разбрелись в разные стороны, и мне
никак не удавалось свести их вместе. И еще этот отвратительный вкус во
рту...
сторону, но вовремя вернулось сознание, и я задержал дыхание, стиснув
зубы, чтобы не застонать.
инъектор в карман. - В самый раз надышались, для науки даже полезно. В
другой раз осторожнее будете. Вдохните глубоко пару раз и можете вставать,
- он выпрямился, отошел к пульту связи в глубине шлюза и остановился
вполоборота ко мне, с кем-то там разговаривая.
ватное, и я не чувствовал ни рук, ни ног. Через несколько секунд ощущения
вернулись - вместе с резкой болью как от тысяч вонзившихся в меня иголок.
Но боль эта почти сразу прошла. Я встал, немного постоял, прислонившись к
стене, пережидая, пока пройдет головокружение, потом отряхнулся и,
выпрямившись, спросил:
лицо всех руководителей на Кабенге. Насмотрелся на их портреты за тот
месяц, что готовился к полету сюда.
Панов Вадим
Маркелов Олег
Березин Федор
Лондон Джек
Свержин Владимир
Майер Стефани