выходил фасадом на Кьядрог дом Менара, я увидел в лунном свете высокие
колонны и наглухо закрытые ставни на окнах, и каменную голову льва над
входом - и сердце заколотилось от самому мне непонятной ненависти, и
сжались кулаки, и я, наверное, даже зарычал от злобы. Но сквозь видение
просвечивали звезды, и наваждение отступило, и я двинулся дальше.
И только на пороге поймал себя на удивленной мысли, вернее, на каком-то
недоумении - зачем я здесь в этот час, что я здесь делаю? Но было уже
поздно - я переступил через высокий порог. Я снова был там, где много
веком назад воцарился злой дух Кьерра, я снова был в его власти.
Остановиться я уже не мог. Я включил фонарь и направил его на стену.
вырезанные в камне безумным правителем. И снова слух мой наполнился
величественной музыкой. И черный провал, вставший передо мной в кошмарном
сне, сжался и исчез, а то, что я видел теперь на его месте, наполнилось
смыслом и ожило, обступило меня со всех сторон.
столбы солнечного света. Где-то там чирикали вездесущие воробьи - надо
будет приказать управителю выбросить гнезда проклятых птиц из щелей в
основании купола. Ах да, я уже приказывал это вчера, но посланный туда раб
упал и разбился, а остальные теперь боятся. Они боятся смерти больше, чем
меня, но я покажу им, что это ошибка. Они должны видеть в смерти только
желанное но недоступное избавление.
стену, у которой только что работал, потом бросил инструменты прямо на пол
перед собой. Что толку во всем этом? Ничтожества, они никогда не поймут!
Они не посмеют понять! Но они запомнят. И долгие века будут содрогаться от
сотворенных мною жестокостей. А иные, самые ничтожные из всех, будут
восхищаться ими.
имени, все, кто ее знал, уже мертвы. Как и человек, который на них донес.
И пусть они теперь гадают - они бессильны перед тем, что я совершил.
поручений, скорчилось в поклонах на полу. Но сейчас мне было не до них - я
поднялся по лестнице на второй этаж и пошел прямиком к выходу. Стражники,
едва завидев меня, отступали в стенные ниши и застывали, стараясь даже не
дышать. Эти тоже боятся. Дурачье! Все меня боятся. Боятся и ненавидят. И
никто не любит - даже Рьег вчера на охоте зарычал на меня, и я приказал
его убить. Она сказала, что меня нельзя любить - неужели она была права?
Но за что, за что боги так прокляли меня?!
Проклятые рабы! - но сейчас мне было не до них, сейчас они остались жить.
Я спустился по лестнице вниз, во двор, сел на Диггана, который уже стоял
наготове. Мохьерт с десятком из Золотой стражи был уже верхом и ждал
приказаний. Лицо его было непроницаемо, как всегда - но он тоже боялся! С
тех пор, как я приказал месяц назад четвертовать Курога, он тоже стал
бояться меня. Может, это и к лучшему - Мохьерт не из тех, кто может
бояться долго. Может, это он однажды ударит меня в спину и положит конец
мученьям. Если только я не прикажу казнить его раньше.
вскачь. Я не оглянулся на стражу - если кто отстанет, то вечером будет
висеть перед воротами дворца. Это вечный порядок, и не я завел его. Этот
порядок оправдан и мудр, он сохранится и после моей смерти. Порядки,
которые завел я, бессмысленны, и они умрут вместе со мной. Но их запомнят,
им будут ужасаться и тысячи лет спустя, и никто не посмеет посмеяться надо
мной так, как это сделал Менар!
послышался уже сзади, из-под копыт стражи. Короткий крик - мучения его
были недолгими. Кто это был - раб, нищий, горожанин, богатый заезжий
купец? Безразлично - все они лишь пыль у моих ног. И никто, никто из них
не посмеет смеяться надо мной после моей смерти!
приучил их вовремя уходить с моей дороги. Если бы я приучил их раньше,
если бы и проклятый Менар боялся меня больше, чем смерти... Но он
ускользнул от меня в смерть не потому, что боялся. И оставил меня с
пустыми руками и пустой душой, и не дал насладиться местью. Бросаясь на
острие своего проклятого меча в своем проклятом доме, он не мог знать, что
я уже послал воинов схватить его - он ушел, наплевав на мой гнев, ушел
совсем не потому, что так захотел я. Проклятая площадь - я велю снести
здесь все дома! Все до единого! - но Кьядрог уже остался позади, и я
скакал уже к Южным воротам. Прочь из этого города, прочь из этой жизни...
они уже решились? Ах нет, вспомнил, Тогерро докладывал несколько дней
назад о том, что это ничтожество Нандув сжег Тигорис и движется с войском
в нашу сторону. Сын пастуха, он думает, что сможет долго удержаться у
власти. Говорят, что он даже собирается завоевать весь мир - у него и
желания ничтожны. А я еще приказал ремонтировать стены, раздать оружие
горожанам - зачем? Что это может изменить? А гонец... Забыл, забыл про
гонца. Надо было приказать его казнить. А впрочем, плевать, так даже лучше
- больше боятся тогда, когда мои действия непредсказуемы.
все это и случилось. У этого проклятого высохшего дерева - я прикажу его
сжечь! И эти хижины - как мог я забыть, что живущие в них тоже могли
что-то видеть? Всесильные боги, за что вы так наказали меня? Чем
провинился я перед вами? Неужели это такой страшный грех - мечтать о том,
чтобы тебя любили?
Нукан направил меня той дорогой в тот роковой день. И она набирала воду у
источника, и подняла на меня взгляд, и улыбнулась... Ведьма! Она
околдовала меня! И той же ночью я вышел из города через тайный проход, и
мы вдвоем с Менаром поскакали туда. Тогда тоже светила полная луна...
Почему тоже? О, проклятая тварь, и этот туда же! Я изо всех сил ударил
Диггана плеткой и развернул почти на месте. Он чуть не свернул на ту
тропинку, на ту самую, по которой я как безумец не раз скакал ночами. Но
нет, там, куда он хотел меня принести, больше ничего нет. Там пустыня, и
тот источник засыпан, уничтожен. Я не был там, но я знаю. Они не
осмелились бы ослушаться моего приказа. Но Менар, которого я считал своим
другом, своим единственным другом - он узнал об этом раньше, чем мои воины
успели схватить его. И мне никогда, никогда не узнать теперь, правды ли
сказала она мне той ночью! Никогда, никогда! Проклятый Менар, ну чем я
хуже тебя, ну почему меня нельзя любить?! И я пришпорил Диггана и погнал
его вскачь, не разбирая дороги, прочь от людей, прочь от стражи, которая
не сегодня-завтра набросится на меня сзади и порубит на куски, туда, к
голым вершинам холмов, туда, где я могу остаться один. Какие-то ветви
хлестали меня по лицу, и я выхватил меч и стал рубить все подряд, все, что
вставало мне поперек пути. И вдруг в глазах у меня потемнело. И я очнулся.
колотилось в груди, не хватало воздуха, и ноги дрожали от усталости и
напряжения. А в руке - в руке моей была какая-то алюминиевая трубка, вся
изогнутая и помятая, как будто ей долго-долго колотили по камням. Да так и
было, наверное, ведь в своем безумии, передавшемся мне через века от
безумного правителя Кьерра, я вырвал одну из стоек, что поддерживали тент
у входа во дворец, и крушил ею все подряд на своем пути. Хорошо еще, что я
пришел в себя раньше, чем мне встретился хоть кто-нибудь живой, а не тени
из далекого прошлого. Но я, наверное, наделал шуму: оглядевшись, я увидел,
как со стороны лагеря - отсюда до него было километра полтора, и он теперь
был ярко освещен, как вечером, перед отбоем - в мою сторону едет с
зажженными фарами джип. Собственно, только пляшущий свет его фар и был
различим во тьме под холмом.
того, чтобы стоять, у меня больше не было.
вселилось бы в меня - слишком велико было потрясение от первого раза,
слишком сильно изменило оно мой взгляд на жизнь. Но я чувствовал, что и
Вернел, и остальные очень беспокоятся за меня, и не хотел волновать их без
нужды. И мне не нужно было возвращаться в тот зал, чтобы увидеть снова его
- каменная резьба навеки застыла в моей памяти. Правитель Кьерр думал, что
сумел скрыть навеки, потопив в крови, свое горе и свое унижение - но
помимо своей воли собственными руками он сотворил каменные письмена,
которые мое сознание сумело прочесть спустя многие столетия. Лишь потому,
что и сам я был в состоянии, во многом сходным с тем, которое двигало его
руками, когда он покрывал узорами стены своего зала. И сам я тоже способен
был отправить в неведомое будущее столь же страшное послание - я вспомнил
картину, которую писал накануне поездки к Вернелу. Мы с Кьерром оказались
в чем-то очень близки, несмотря на все разделявшее нас время, несмотря на
разницу в нашем воспитании, поведении, в нашем культурном окружении. Мы
оказались близки в чем-то очень глубинном - и потому я смог прочитать его
невольное послание. И потому кто-то еще сможет прочитать и мое послание,
если я его не уничтожу собственными руками.
страшный вопрос - почему зло, посеянное когда-то, оказывается столь
сильным, что способно преодолеть столетия? Почему постижение и сотворение
добра всегда требует усилий, а зло вырывается на свободу само по себе? И
есть ли у нас надежда устоять против этого зла?
Афанасьев Роман
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Курылев Олег
Быков Василий