Чтение 5–й страницы книги ~Корпус~

голову - не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В
конце концов - чего он так перепугался? Пускай даже и поднимут шухер - это
не так уж страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе
заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную
катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и
Контролеры - все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка ихнее
начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не
станут. Спустят дело на тормозах.

Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок.
Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не
будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всем доложить руководству. И
добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники
попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут
они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всем Серпету
докладывает. Так что можно спать спокойно.

Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные,
лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть
глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше,
они начнут сливаться - и придет сон. Метод проверенный. Костя придумал его
очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.

Однако на сей раз ему не удалось удержать круги в сознании. Они
таяли, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришел после ужина в
Групповую. Был он какой-то странный, не такой, как всегда. Кроме Кости
никто, наверное, ничего и не заметил, но Костя сразу почувствовал: что-то
не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда!
Нет на свете ничего такого, что могло бы его напугать. Но отчего же такой
растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А
почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли
отчего у людей бывает плохое настроение?

Впрочем, Серпет быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал,
поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось,
что халат ему совершенно не идет. А что идет? Трудно сказать. Но уж во
всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы,
длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда,
неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дергали ли они
себя за левый ус? А Серпет дергает. Есть у него такая привычка.

Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то
туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.

- Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, - бойко начал Костя,
вылезая из-за парты. - Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений
тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже
побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу
назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.

Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо
освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту,
незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые
светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие
деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий
преподавательский стол.

Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то
старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды
он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось - у всех так.

...Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье
возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого
конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал
давать материал.

Главная трудность на этих занятиях - не умом схватить, а
почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал.
Главное, - говорил он, - это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе
рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как
и почему - им пока знать рано.

Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться,
выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту - в точку
без времени и пространства, без мысли и желания - быть ничем, и в то же
время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская,
нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный
этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли
радужные пятна, но зато он способен был сделать все - или почти все. По
приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой
предмет - хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд
на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог
сотворить ветер или снег - и самому было странно глядеть на то, как
медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи
получались у него без труда.

А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич
вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не
раздавить, не сжечь - никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь.
Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.

И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти
всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных
грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала
жгуче-кислая волна рвоты.

Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять
из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое
время все придет.

И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без
отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет
однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени - почти
три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь
разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало,
нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не
говорили, но он знал - есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять -
плакало его Стажерство.

Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда.
Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо
очень ясно почувствовать объект - лопоухого испуганного кроля, увидеть
внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и
одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в
единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не
просто оборвать связь - этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из
головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И
никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия
уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.

Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с
кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект,
коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными
паркетинами полу, он негромко сказал:

- Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил
принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то
одну волну - это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли,
решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать,
универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.

Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с
этими кроликами - но усталость ощутил только опустившись на холодную,
слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего
- скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.

Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму,
кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых
судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо
усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок
кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.

Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла
его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то
заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на
пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему
удалось - это вызвать легкий ветерок.

- В чем дело? - сухо спросил его Василий Андреевич.

Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: - Не могу
я... Жалко.

- Кого жалко? - бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.

- Кролика, - еле слышно прошептал Васенкин.

Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился
с собой и холодно заметил:

- Идиот! Себя бы лучше пожалел... Впрочем, меня это не касается.
Садись - два!

Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и
прошипел:

- Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь!
Плохо это для тебя кончится.

Васенкин промолчал.

Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило.
Странная фраза Василия Андреевича: "Идиот! Себя бы лучше пожалел...
Впрочем, меня это не касается..." Вроде бы все к месту - действительно,
Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы - "Это
меня не касается..." Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич
почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от
этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И
перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья!