Олег КЛИНКОВ

СТРАННЫЕ ПТИЦЫ

Улицы были пусты, и оттого когда-то многолюдный город походил на
скелет с пустыми глазницами окон и обнаженными кварталами, между которыми
свободно гулял пронизывающий, холодный ветер.

Я шел, прижимаясь к стенам мертвых домов.

В тот день в первый раз не пришла Мария. Она каждое утро проходила
мимо нашего дома по дороге в префектуру. Встречаясь со мной, всегда
печально улыбалась, и в уголках ее глаз стояли крохотные слезинки. Ей было
страшно. Чтобы как-то подбодрить ее, я говорил обычно:

- Что же делать, Мария? Такое время.

- Да-да, - печально повторяла она, - такое время.

Иногда я просил ее купить лекарств для моей матери; ей ведь все равно
надо было идти в город.

А в тот день она не пришла...

Я шел, ветер гнал мимо меня обрывки газет и опавшие листья,
подталкивая в спину, путаясь в полах плаща. Внезапно над моей головой
раздалось хлопанье крыльев. Я похолодел. Надо мной кружились Странные
Птицы. Они возникали прямо из ничего. Я замер, не смея двинуться, и лишь
молился про себя: "Господи, только бы не меня, только бы не меня! За что
же меня, господи?!" А Птицы уже укрыли меня плотной стеной. Воздух замер,
тело мое обхватила мягкая, упругая оболочка. Я не мог пошевелиться. Птицы
били крыльями возле моего лица...

- Где Лось? - громко спросил кто-то прямо внутри моего мозга. - Где
его база?

- Не знаю, - ответил я сразу.

Я действительно ничего не знал, слышал о каких-то бандах, но сам
никогда не впутывался ни в какие истории...

- Врешь, - спокойно прозвучал голос и обратился куда-то в сторону: -
Спицу!

К тыльной стороне моей ладони словно приложили раскаленный прут. Я
закричал.

- Хватит, - сказал голос. - Где Лось?

- Не знаю, - выкрикнул я. - Ничего не знаю. Никакого вашего Лося. Я
никогда никого не трогал. Ничего не знаю. Отпустите меня!

- Врешь, - так же спокойно сказал голос. - Еще раз.

Я дернулся, чтобы вырваться, но оболочка крепко держала меня. К моей
руке опять приложили раскаленный прут. Я зарыдал от боли и от бессилия.

- Не знаю ничего, - всхлипывал я. - Пожалуйста, отпустите, у меня
умирает мать. Мне нужно лекарство. Я не сделал вам ничего плохого.
Отпустите меня!

Я задыхался. Нестерпимо болело обожженное место, пахло паленой кожей,
пот заливал глаза, а перед моим лицом все мелькали и мелькали едва
различимые тени.

- Хватит! - сказал голос в сторону. - Парень навалял в штаны. Иди! -
приказали мне. - Бегом! Ну!

Когда птицы отпустили меня, я потерял сознание, захлебнувшись свежим
воздухом.

Очнулся я от толчков в плечо. Надо мной стоял бородатый парень в
потертых брюках и кожаной куртке.

- Вставай, быстро! - сказал он и посмотрел по сторонам.

Я с трудом поднялся. Рука невыносимо болела, мозг горел, словно
обваренный кипятком, я еле держался на ногах.

- Пошли! - приказал бородатый.

Он привел меня в какую-то скудно обставленную, неряшливую квартиру и
перевязал руку.

- Что, парень, не жалуют тебя Птички? - насмешливо спросил он, налив
мне в стакан какой-то пахучей жидкости. - Ничего, бывает и хуже. И чем ты
им досадил?

Я испугался. Знал, что бывает хуже, ну а бородач скорее всего
провокатор.

- Я ничего плохого не сделал, - прошептал я. - Отпустите, у меня мать
умирает. Я ничего не сделал.

Лицо бородатого стало злым.

- Иди, - глухо сказал он, когда я выходил из комнаты, а затем
пронзительно крикнул: - Иди, дерьмо!

Но меня уже ничего не могло задеть. Медленно побрел домой.

...А мать уже умерла... Я не заплакал, давно знал, что это случится:
от пыток Птиц умирали часто. Я завернул труп в одеяло и закопал во
дворе...

Вечером кто-то постучал ко мне. Открыв дверь, увидел Марию, босую, в
грязном мятом плаще. Ее свалявшиеся волосы сосульками висели вдоль лица,
на щеке кровоточила огромная ссадина.

- Что с вами? - испуганно спросил я.

- Я... - Она притронулась к ссадине и сморщилась, как будто
собиралась заплакать. - Не в этом дело. Надо спрятать эту вещь, -
торопливо зашептала она, толкая мне в руки прямоугольный сверток, -
спрятать, понимаете. Это очень важно.

- Входите. - Я почти не слушал ее. Смысл того, что она говорила,
ускользал от моего сознания, я видел только кровоточащую рану на ее щеке.
- Входите, вам надо помыться, у меня есть немного йода.

- Нет-нет, - ее била дрожь, - понимаете, мне нельзя. Они гонятся за
мной.

- Кто? Птицы? - спросил я.

- Птицы? - переспросила она, прислушиваясь. - Нет, полиция. Дело не в
этом. Надо спрятать эту вещь. За ней идут.

- Что это? - я машинально ощупывал сверток. - Бомба?

- Нет. Вам лучше не знать. Так будет лучше, поверьте. Мне нужно
бежать... - Она захлопнула дверь.

Я услышал, как где-то в дальнем конце улицы возник шум моторов и лай
собак. Сердце мое бешено заколотилось. Прислонившись к двери, я молил
бога, чтобы машины проехали мимо. И господь услышал меня, все стихло.

Я спустился в подвал, провонявший гнилым деревом и заплесневелым
тряпьем, там раньше было бомбоубежище. Миновав несколько дверных проемов,
вошел в комнату, служившую когда-то туалетом, и, привязав сверток к трубе,
спустил его в унитаз. Только успел вернуться в комнату и лечь на диван,
как в дверь забарабанили.

Я не смог заставить себя подняться, и полицейские ввалились, высадив
дверь. Их было человек семь, в одинаковых черных плащах, с одинаково
сытыми, лоснящимися лицами. Потом в комнату втолкнули Марию. Она была в
одном нижнем белье и вся в кровоподтеках. Побагровевшая левая рука ее
неестественно болталась, как будто была без костей. Мария оперлась о стену
и так стояла. Слезы текли по ее лицу.

- Боже, боже, боже, - бессмысленно повторял я, не в силах подняться с
дивана.

Один из полицейских, рыжий конопатый верзила, выволок меня на
середину комнаты.

- Где Ящик, скотина? - спросил другой полицейский, холеный с золотыми
крестиками в углах воротника. А рыжий ударил меня ногой в пах.

- Какой ящик? - прохрипел я, корчась на полу. - Не знаю...

- Не знаешь? - рыжий схватил меня за волосы и поставил перед собой. -
Не знаешь, животное? - он начал трясти мою голову. - Разве дружки тебе не
рассказали, а? Ящик, чтобы с Птицами разговаривать...

Я не видел, что произошло в следующее мгновение: все кружилось перед
моими глазами после тряски. Рыжий упал. Еще несколько секунд он стонал и
ворочался, хватаясь своими огромными конопатыми руками за ножку стола, а
потом затих.

- Где Ящик, который тебе дала эта шлюха? - спросил холеный, кивнув в
сторону Марии.

- Она мне ничего не давала, - ответил я. Мне было страшно, но я не
мог ничего сказать при Марии. - Я почти не знаю ее.

- Разве она не твоя подружка? - спросил хозяин. - Мне говорили, что
вы каждое утро виделись. Разве вы не заодно?

Я молчал.

- Быстрее, - сказал один из тех, что остались у двери.

- Отвечай, ты, свинья! - закричал холеный и ткнул меня кулаком в
лицо.

- Нет, - чуть слышно прошептал я. - Я почти не знаю ее.

- Почти не знаешь? - холеный удовлетворенно осклабился. - Ну тогда
убей ее, если сам хочешь жить, - и, резко выдохнув, обдал меня слюной и
тошнотворным запахом. - Ну! Дайте ему пистолет.

Кто-то сунул мне в руки черный револьвер.

- Стреляй! - сказал холеный. - Ну! Стреляй!

Я посмотрел на Марию. Она чуть подалась вперед, глаза у нее стали
совсем сухими. И вдруг я понял, что это был ее единственный шанс. Поднял
револьвер двумя руками перед собой и нажал на спусковой крючок. И все
нажимал и нажимал на него, уже теряя сознание, и смутно видел, как темное
пятно, там, у стены, медленно сползло вниз. Я упал от толчка в спину. Мой
мозг автоматически фиксировал удары, но боли я не чувствовал, нажимал на
собачку уже замолчавшего револьвера...

Я услышал чей-то приглушенный голос:

- ...Ты просто болван, Эгг. Думаешь, они еще не пронюхали про Ящик?
Они не стали бы воровать, но Айку все равно не стоило болтать. За то и
получил. А этот ублюдок выведет нас на Лося.

- Ты же сам говорил, что он ничего не знает, - включился второй