хранителях зловещих Черных Книг смешалось с грустной историей о каком-то
Никитине и русалке, а следующий безымянный листок с ходу огорошивал
залпами самоходных орудий и штурмом таинственного Дома, охраняемого
инфернальными белыми полотнищами со смертоносными красными глазами...
улучшению настроения, а голова от криков Цыгульского болела еще сильней.
Но ругаться с Цыгульским было бесполезно, вернее, нецелесообразно, как,
скажем, нецелесообразно раздражаться по поводу разбитой соседским ребенком
милой сердцу чашки. Он ведь не ведал, что творил. Работать в такой
обстановке было невозможно, и я покинул этот бедлам и устроился в
маленьком холле возле кадушки со старомодным фикусом, полной окурков и
обгорелых спичек. Развернул шаткое кресло и устроившись спиной к коридору,
а лицом к окну с видом на наш паршивенький дворик с покосившимся туалетом,
этакое "патио" на степоградский лад, я получил возможность вдоволь
начихаться и прочитать, наконец, изрядно помятые вчерашние рукописи.
сорок. Мигаева я помнил еще по школе, он был на два класса старше меня и
неплохо играл в хоккей. Вот уже лет десять подряд его заметки время от
времени появлялись в нашей областной "молодежке". А теперь Николая
потянуло на фантастику. Идея рассказа явно была обнаружена им в одной из
популярных брошюр общества "Знание". Я даже помнил эту брошюру, в ней
излагалась теория бельгийского ученого Ильи Пригожина. Суть ее в том, что
вблизи критических точек эволюции системы, так называемых точек
бифуркации, происходят значительные флюктуации. В такие моменты система
словно колеблется перед выбором одного из нескольких путей дальнейшего
развития, и небольшая флюктуация может дать начало эволюции в том или ином
направлении. По-видимому, в такие моменты и можно сравнительно слабым
воздействием направить развитие системы в нужную сторону.
Вернее, его герой. Этого героя почему-то тревожило непрерывное расширение
Вселенной и он решил вычислить то мгновение, когда силы разбегания
сравняются с силами притяжения, то есть когда Вселенная начнет раздумывать
- расширяться ей до бесконечности или прекратить это дело и начать
собираться в комок. Естественно, этот момент он вычислил, выехал в нужную
точку и в нужное время запустил в небо прихваченным с собой кирпичом.
таком вот невероятном, уж действительно фантастическом событии сообщил в
конце повествования автор, упомянув к тому же главнокомандующего Иисуса
Навина, который, оказывается, по мнению автора, во времена библейские
произнес свои знаменитые слова именно в точке бифуркации... Все. Можно
ставить знак изумления. И ведь написано было на полном серьезе!
настроения он мне не прибавил. Я представил будущий не очень приятный
разговор с Николаем Мигаевым, вздохнул, и, кончив чихать, принялся за
вторую рукопись, присланную из района неким А.Демиденко.
оборотов, зачастую вступавших в конфликт с нормами правописания, автор
повествовал о том далеком-далеком туманном будущем, когда люди добьются
невероятных успехов в своей плодотворной мирной деятельности. И не будет,
конечно, голода и болезней, и засияет в небе искусственное солнце, и на
полюсах заведутся цветы, и обратятся в прах наши убогие ГЭС и зловещие
АЭС, поскольку люди научатся использовать энергию времени, и с помощью
чудесных приборов-репликаторов из биомассы удастся получать все-все-все,
от общепитовских шницелей до суперсинхрофазотронов (опять брошюрки
славного общества "Знание"!), и только звезды останутся недосягаемыми,
потому как не дано человеку дотянуться до звезд и обязан он веки вечные
жить на Земле, как обязаны жить в воде рыбы. И вот тогда человечество
всенепременно вымрет от скуки, тихо скончается среди богатств своего
изумительного рая. Такое вот печальное будущее нарисовал А.Демиденко из
района.
уйти домой, выпить горячего чаю с водкой (адское, но иногда помогающее
пойло) и залезть под три одеяла или последовать совету, вычитанному в
какой-то газете: ровно минуту простоять в холодной воде, потом надеть
шерстяные носки и пятнадцать минут походить по комнате (а полезный ли это
совет - вот вопрос!) - но тут примчался Цыгульский и позвал меня к
телефону.
мастерскую нагрянула страшно спешащая Залужная, подняла с раскладушки,
сунула книгу, что-то протараторила взахлеб и, опрокидывая загрунтованные
холсты, подрамники и банки с краской, умчалась в свою психушку. Гриша
понял только одно: книга каким-то образом связана со мной - и, восстановив
порядок, улегся досыпать. И вот только сейчас голод погнал его в магазин,
и вот он звонит из автомата, а потом намерен продолжить сотворение
шедеврально-эпохального аллегорического произведения "Свиньи периода
опосля перестройки".
начинал страдать обилием слов. Я вежливо прервал его, разъяснил суть дела
и попросил бросить все и заняться переводом. Гриша некоторое время
отнекивался, ему не хотелось заниматься переводом, а хотелось рисовать
своих аллегорических опосляперестроечных свиней, но потом согласился. Он
всегда потом соглашался - и в этом была его прелесть. Я положил трубку, на
нее тут же набросился Цыгульский, нетерпеливо сопевший мне в затылок на
протяжении всего нашего с Гришей разговора, и принялся лихорадочно
накручивать диск, листая свой потрепанный блокнот.
идти принимать процедуры с чаем или холодной водой, пробрался на свое
место и начал копаться в бумагах. И домой так и не пошел, потому что минут
через двадцать к нам впорхнула Катюшенька с сегодняшней почтой, и на мой
стол легли два письма. Не знаю, кто как, а я привык читать письма сразу.
Другое дело, что после этого они могут проваляться у меня на столе и
неделю, и две.
тормозни!" - это был последний залп канонады, - схватил блокнот, буквально
ввинтился в плащ, бросил мне от двери: "Алик, я у фотонщиков", - и, судя
по скорости исчезновения, вероятно, канул в нуль-пространство. И наступила
приятная тишина, приправленная легким рокотом голосов, доносящимся из
отдела информации.
раскрутит их на всю катушку и выжмет до упора, потому что он иначе не мог.
Я повертел в руках заказное письмо, посмотрел на обратный адрес. Письмо
прислал И Крикуненко из нашего райцентра Малая Лиска. Второе письмо,
совсем тонкое, было местным, адресантом его значился Гончаренко Валерий
Васильевич. Я нашарил в ящике стола ножницы и аккуратно вскрыл послание И.
Крикуненко. И. Крикуненко представлял на строгий, но справедливый суд
редакции (он так и писал в сопроводиловке: "строгий, но справедливый суд
редакции") рукопись, объемом не более печатного листа, с названием,
похожим на цитату: "...И сладок сон воспоминаний".
пробежал глазами первый абзац.
прекратился снег под ногами прохожих. Натужно гудели переполненные
автобусы, в домах зажигались окна. Люди возвращались с работы и деловито
шли навстречу, и деловито обгоняли Аверина, спеша в гастроном, а он
продолжал размышлять, и не знал, что же делать дальше..."
бесконечный зал, тысячи кресел, тысячи экранов, и в каждом кресле -
опутанный проводами человек, и на каждом экране - чье-то воспоминание, как
самая прекрасная в мире картина. А зрителей в зале нет. Нет"), а потом не
спеша прочитал всю рукопись.
Правда, попадались длинноты, кое-где шла слабая пропись, и "заусеницы" не
радовали глаз, но ведь была, как теперь говорится, вполне читабельна. Но
вот идея... Ученый Аверин изобрел мнемовизор - аппарат, при помощи
которого каждый может увидеть на экране воссозданное в цвете и звуке любое
свое воспоминание. Бывший однокурсник Аверина, Швец, исписавшийся
писатель, просит подключить его к опытному образцу мнемовизора, дабы вновь
пережить тот вечер юности, когда впервые пришло к нему вдохновение, и
вернуть таким образом способность к творчеству. Швец подключается к
аппарату и не хочет возвращаться к реальной жизни. Аппарат вновь и вновь
воспроизводит воспоминание Швеца, и все попытки Аверина отключить
мнемовизор убеждают ученого в том, что если аппарат прекратит работать -
Швец умрет. Так день за днем и работает мнемовизор, воспроизводя
воспоминание неудачливого писателя, без сознания сидящего в кресле, и что
делать дальше - никто не знает.
тысяч и тысяч очевидцев?" - думал Аверин, приступая к разработке аппарата.
А получилось вот что: "Все равно, что с телевидением: мечтали о новом
средстве связи, а приобрели великолепный инструмент для оболванивания. Или
взять лазер: рассчитывали на применение для сугубо мирных нужд сугубо
мирной промышленности, а получили очень даже эффективное оружие". Выходит,
размышляет Аверин, его аппарат - тоже палка о двух концах? Сколько таких
вот, подобных Швецу, в районе, области, республике и так далее?.."
Кто раньше, кто позже - но все сделают главное дело своей жизни - а
дальше? Дальше что? Не лучше ли навсегда остаться в самом счастливом дне?
Стоит ли обманывать себя надеждой на будущие лучшие времена? Неужели Швец,
сам того не ведая, оказался прав?"
звездами советской эстрады. Все, вроде бы, в рассказе на месте, но вот
Корнев Павел
Белов Вольф
Витковский Евгений
Лондон Джек
Маккэфри Энн
Трубников Александр