так думаю. Не я же решал. Я что -- я сижу вот, газеты читаю. -- Он бросил
взгляд на небрежно отброшенную газету и стряхнул пепел на пол. --
Развлечение. А мэр я по наследству, приятель.
очередной окурок о телефон. Я проследил за тем, как он старательно стирает
с телефона черное пятно и машинально спросил, размышляя над его словами:
дыма. Пепел летел на стол, на аккуратный костюм мэра, но он, казалось,
этого не замечал. Сидел, развалившись в кресле, сощурившись, смотрел на
дверь, и курил, курил, курил.
простого. Поднял трубку и говори о чем угодно -- хоть стихи собственные
читай, хоть рассказывай, что и где интересного увидел, кто когда напился,
да что делал, да кто с кем переспал -- все напечатают, а утром получишь на
стол вместе с завтраком. Очень удобная штука. Типография, кстати, прямо под
нами. Там тоже одни машины.
выставил его в неприглядном виде? А он все-таки власть...
вынудил меня задать еще один вопрос:
смогу убедить его продолжить разговор.
сложенный вчетверо листок бумаги.
двадцать первом секторе, приятель.
моего временного жилья. Я обнаружил ее утром, собираясь в мэрию, и сразу
вспомнил четверку парней на перекрестке и неясную тень на лестнице.
пожалеешь". Подпись отсутствовала.
обязательно придти вечером в сад с таким малопривлекательным названием.
тайный, не подлежащий разглашению. Впрочем, надо будет сделать запрос в
информаторий -- вдруг сохранились хоть какие-то сведения? Причина исхода?
Кто-то поставил эксперимент на выживание? Практическое воплощение идей
космической колонизации? Побег? Многолюдная, технически оснащенная колония,
этакий рай, где блага сами падают в руки с нажатием кнопки. Так почему же
они не поют, не танцуют, не наслаждаются беззаботной жизнью? Какая заноза
сидит в теле Города?..
делать дальше. Где искать занозу?
комнате от стола к дивану и обратно, и легкие стаканчики хрустели под моими
подошвами. За окном кто-то бледный и волосатый сидел посреди улицы,
обхватив руками острые колени, и уныло свистел, раскачиваясь в такт свисту.
Небожитель...
под монотонный свист, потому что мне привиделась вдруг безобразная
бородатая рожа, подмигивающая красным глазом. Рожа соскочила с майки
розового поклонника Агадона, нависла надо мной и раскрыла клыкастую пасть.
Черные космы упали мне на лицо, я, задыхаясь, рванулся в сторону -- и
проснулся.
Кровь била в виски, спина взмокла от пота. Убрав из раковины пустые
бутылки, я подставил голову под кран. Оцепенение проходило, на смену
ему шли бодрость и уверенность в успехе. Ощутив подъем жизненных сил,
я решил использовать его для благоустройства быта и, разыскав тряпку,
принялся наводить порядок в квартире.
Сил я не жалел, но все-таки повозиться пришлось порядочно - грязи
хватало. Небо уже потемнело, когда я управился с уборкой, принял душ
и с удовольствием отведал яства, преподнесенные продуктопроводом.
Райские жители питались совсем неплохо, во всяком случае, не хуже,
чем мы на нашей современной великолепной базе. Как там моя база?
Что-то там Зоечка поделывает, грустит ли? Снаряжает ли помощь Дитрих?
Пора бы им уже и сообразить, что со мной не все в порядке. Впрочем,
пока соберутся да пока доберутся...
Вернувшись в комнату, я услышал за распахнутым окном негромкий скрип.
Выглянул на улицу и увидел странную процессию. Во всю ширину дороги в
четыре ряда шли женщины в белых перчатках, одетые в красные плащи с
откинутыми капюшонами. Они шли медленно, глядя прямо перед собой,
молодые, пожилые и совсем дряхлые; каждая держала синюю ленту, и
ленты эти, переплетаясь, превращались в канаты, привязанные к черной
повозке, которая со скрипом двигалась вслед за ними. Повозка проехала
под моим окном и я хорошо разглядел, что лежало там, на небольшой
красной подушке.
Там лежали две руки. Две отрезанные по локоть человеческие руки.
Они лежали ладонями вверх, и желтые пальцы были немного скрючены.
Я вышел на улицу, спокойный, как сжатая пружина. Огляделся по
сторонам и направился искать двадцать первый сектор.
Через несколько кварталов улицы стали оживать. Люди выходили из
подъездов, из-за серых домов. Хлопали двери, шаркали по асфальту
подошвы. Люди шли в одном направвлении, в глубь серой пустыни Города,
туда же, куда шел и я.
Я догнал двух совсем молодых девчонок в причудливых нарядах с
множеством разноцветных лент. Девчонки что-то со смехом говорили друг
другу, и ленты весело развевались над серым асфальтом.
- Послушайте, где тут Сад Трех Покойников?
- Он не знает, где Сад Трех Покойников! - девчонка засмеялась. Хорошо
она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.
- Он не знает, где Сад Трех Покойников! - подхватила другая. - Все
идут в Сад Трех Покойников.
- Сегодня в Саду погреются ручки!
- И попрыгают ножки!
Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие
ленты понеслись за ними вслед.
Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а
впереди, за крышами, забрезжило какое-то радужное сияние. Улица
внезапно сузилась, превратившись в щель между домами, меня стиснули и
вынесли на широкую полукруглую площадь. Над площадью, над длинной
решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара,
а за оградой виднелись деревья - деревья! - и люди входили в высокие
черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.
Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие
дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми
плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в
людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому
озеру, возникшему в каменной толще серых стен, и ловил обрывки
разговоров.
- Танцевать! Танцевать!.. Хочу танцевать! - задыхаясь, шептали сзади.
- Ох, танцевать!
- Всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только следы, -
говорил кто-то негромким хрипловатым голосом.
- Залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за
ноги и бутылками по голове, представляешь?
- В двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, прямо на
подоконнике...
- Ничего... Ничего не сделают... Не бойся...