Алексей КОРЕПАНОВ

НАЙТИ ЭДЕМ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. К ЗАКОЛДОВАННЫМ ДЕРЕВЬЯМ

Слабый шум возник в ночи - это ветер шел с Иордана, заставляя
шелестеть Умирающий Лес - и гнилью понесло с болота. Павел поморщился. С
самого детства, после случая с медведем, болотный запах вызывал у него
отвращение, и он просто заставлял себя лезть в болота, но так и не мог к
нему привыкнуть. Да, и днем тут не пахло цветами, а уж ночью... Правда,
ночью он был в этих местах только раз, года четыре назад, возвращаясь из
Броселиандского леса. Тогда он чуть не сбился с пути - небо было
беззвездным накануне сезона дождей, - но все-таки выбрался к могиле
Безумной Ларисы, прошел вдоль болота к дому Хромого Яноша, да там и
заночевал, хоть до города было всего ничего - устал, набродившись по
чащобе. И вот опять пришлось...

Он потуже стянул пояс крутки, перекатился со спины на живот, скрипнул
зубами от злости. Злость и не думала уходить, злость переполняла его
темной холодной водой. "Куклы безмозглые, - подумал он, выдирая пальцами
из земли неподатливую шершавую траву, - всех бы вас в это болото! Нашли
дьявола..."

Что делать дальше, он не знал. Не оставаться же до конца дней своих в
лесу и жить отшельником, как тот же Хромой Янош или Иону из-за Байкала...
А Петр с ручья Медведя-Убийцы? Изгнали из Вифлеема за нежелание работать -
так что, хорошо ему теперь живется? Опух от своего горького пойла. И как
оставить родителей? Ладно, пусть отец если не на работе, то в питейке, но
мама... И почему это он должен уходить из города и скрываться? Из-за кучки
этих подвыпивших завсегдатаев питейки, напуганных и направленных, без
сомнения, Черным Стражем?.. Предупреждал ведь Черный Страж!

Павел вжался лицом в кулаки и заскреб ботинками по жесткой траве. "Не
та-кой, не та-кой... - билось в висках. - Да, не такой! А вы почему такие,
вы, дорогие жители Города У Лесного Ручья, и вы, Плясуны, и вы, Могучие
Быки, и вы, иерусалимцы? Кто виноват, что я не такой, как вы?.."

Он лежал в низком кустарнике возле Болота Пяти Пропавших, деревья
шелестели все тише, потому что сгущалась ночь, усыпляя ветер, и только
звезды спокойно горели во славу Создателя Мира.

Как все-таки легко можно запугать кого угодно! Несколько слов - и все
поверили, что он, Павел, - враг. И кто поверил? Те самые парни, с которыми
он не раз сидел в питейке, и бок о бок махал кайлом в шахте, и валил лес,
и укладывал шпалы, и ворочал глыбы в каменоломне, и восстанавливал мост,
снесенный в сезон дождей взбесившимся Иорданом. Считал приятелями... А
когда зазвенели стекла в окнах его дома и покатились по полу камни, и
вздрогнул огонь свечей, когда с грохотом рухнула выбитая дверь - кого он
увидел за окнами и в дверном проеме? Не Авдия ли, не Богдана, не Давида,
не Вацлава, не Иоанна?..

Он успел только вскочить из-за стола, а они лезли, лезли, размахивали
палками и автоматами, кричали: "Враг Создателя!" - и крепким синим пивом
разило от них, и тени их, кривляясь, прыгали по стенам, выталкивая из
комнаты дрожащий свет свечей, и встревоженно шуршали страницы лежащей на
столе книги.

Их враждебность отозвалась в висках острой болью, и он понял, что
сейчас ему придется туго, и не потому, что он так уж ненавистен им -
ничего плохого он никому не сделал, даже наоборот, вспомнить хотя бы
Йожефа Игрока, - а потому только, что так приказал Черный Страж. И вот
тогда от испуга он разозлился. Да, он сначала испугался от неожиданности -
а кто не испугается? - но злость мгновенно вытеснила испуг, и под кожей
лба, выше переносицы, привычно закололо, словно он ткнулся лицом в колючую
сосновую ветку. Он выпустил из руки табурет и пристальным и злым взглядом
обвел их потные искаженные лица.

Словно видение Иезекииля предстало перед ними - вмиг исчезли из
разбитых окон и от двери. Только глухие удары о землю и об изгородь, да
раза два - погромче, будто по пустой бочке - видно кого-то угораздило
перелететь во двор к родителям и врезаться головой в автомобиль, мама там
держала всякий хлам. Только сдавленные крики и испуганная ругань. И еще
треск - значит, беседку сломали, куклы безмозглые, хорошая была беседка,
сам мастерил, сосны тащил аж от Пустоши Молнии, и ведь не прошло и полдня,
как доделал.

Он метнулся к вешалке, сорвал куртку - быстрее, пока не опомнились! -
подхватил ботинки и бросился к двери. Выскочил в темноту и по
шевелящемуся, охающему пробрался к изгороди. Подумал с сожалением о том,
что дом ведь могут подпалить, дикари иорданские, а жалко дома, еще и года
не простоял, но, добежав до первых деревьев, решил: побоятся, ведь так и
город запросто полыхнет, не потушишь. Сзади бестолково кричали во дворе.
Началась стрельба - сперва захлопали одиночные выстрелы, потом затрещали
очереди, пули с визгом рвали листву, то ближе, то дальше - и он, стараясь
не шуметь, взял левее, к Скользкой Поляне, то и дело натыкаясь на
невидимые в темноте стволы. До облавы дело вряд ли дойдет, думал он, -
какая там ночью облава? - но лучше все-таки не рисковать, не искать
шальную пулю и переждать до утра где-нибудь у болота - туда-то они уж
наверняка не сунутся.

Вскоре автоматный перестук прекратился, лес приглушил все звуки, и
только биение сердца сопровождало его на пути к Болоту Пяти Пропавших.

Павел вздохнул и потер лоб ладонью. Как там в сказках: утро вечера
мудренее? Эх, если бы в жизни было, как в сказках...

Ночь словно бы стала еще чернее, превратилась в настоящую тьму
египетскую, и звезды не в силах были справиться с ней. Что-то вздохнуло,
чавкнуло в болоте за спиной, потом затрещало впереди, там, где могила
Безумной Ларисы - холмик под соснами, поросший зелеными розами, а на
холмике крест. Медведь? Вряд ли, медведей они давно распугали, загнали
вглубь Броселианда, да и треск не тот. Вот волк - да, похоже, волки
недавно и на лесоповал забегали, Гжегош в питейке рассказывал. Только что
ему, Павлу, волки? Мало он, что ли, с ними встречался за восемь лет, когда
бродил по лесам? И он ведь не безоружный. Павел опять потер лоб и зло
усмехнулся. Здесь, вот оно, здесь, его оружие - так ударит любого волка о
дерево, куда там Самсону с ослиной челюстью! Безотказное. Проверенное.

А если это на могиле что-то творится?..

Павел передернул плечами, машинально перекрестился и прошептал:

- Будь со мной, Создатель!

Затаил дыхание, прислушиваясь, но треск больше не повторялся. И сразу
нахлынул стыд, да такой стыд, что ушам стало горячо. А еще презирал эту
перепуганную ораву! Сам-то, сам... Ведь убежден, давно уже убежден, что
нет никакого дела Создателю до мира, сотворил его когда-то и удалился, и
рассчитывать надо только на себя, на собственные силы, но вот ведь что
делает привычка: чуть что - и пальцы сами складываются для крестного
знамения, словно подталкивает кто-то, и губы сами собой бормочут: "Будь со
мной, Создатель..." Где он, этот Создатель, помог ли кому-нибудь хоть раз?
Ну, создал и создал - и нет его больше с нами. Разве что явился однажды
Небесным Громом, да и то можно поспорить... Самим, самим действовать надо.

И потом, мало ли что с пьяных глаз могло когда-то привидеться
Длинному Николаю? Ну чего это он вдруг очутился ночью у могилы? Ясное
дело, хватил лишнего в питейке и потянуло прогуляться в лес. А там заснул,
а ночью пришел в себя и примерещилась ему какая-то черная фигура. Шла,
видите ли, мимо могилы. Во-первых, на то и ночь, чтобы все черным
казалось, а во-вторых, с чего бы это Ларисе в могиле не лежалось? Ну,
повесилась на сосне, ну, там же и похоронили, и розы посадили, и крест
поставили - факт? Факт. Никто еще после смерти не гулял и гулять уже не
будет. Это тоже факт. Ведь только в сказке Лазарь выходил из пещеры в
пеленах и платке, а на деле никто никогда сюда уже не вернется. Кладбища
все растут и растут, а в городах, как старики говорят, раньше было гораздо
многолюдней. Взять тот же Иерусалим - ведь половина домов уже пустует, а
то и больше. Или Устье. Да что говорить, на собственной-то улице много
людей насчитаешь? Так кто из тех, умерших, вернулся? Верить в это -
чепуха, он давно не верит. А бояться - чепуха вдвойне. В себя надо верить.

Павел сел, подтянул колени к подбородку, обхватил руками. Злость
проходила, словно истекала из него и растворялась в ночи.

Черная фигура... Ну так что с того, что черная фигура? Может быть,
это Черному Стражу не спалось, если он вообще спит...

Разговор с Черным Стражем и послужил причиной того, что ему, Павлу,
теперь приходилось отсиживаться в кустах у болота. Случилось это только
вчера, нет, уже позавчера, в пятницу, тридцать третьего февраля. Он с
другими парнями отработал свой месяц на ремонте деревянной дороги за
Иорданом, там, где развилка к Холмам и Эдему. Дождались новую бригаду,
направленную городским Советом, передали, как положено, инструмент,
погрузились на дрезины и направились с ветерком к городу. У моста
случилась заминка. Шла снизу лодка из Иерусалима, с ткацкой фабрики, и то
ли гребцы были с похмелья, то ли груз сдвинулся к борту, то ли по какой-то
другой причине, но перевернулась она у моста, хорошо, что недалеко от
берега. У воды суетилась полиция, маячил кто-то из членов Совета, обсыхали
на солнышке удрученные гребцы, а городские парни вылавливали мешки из воды
и грузили на телеги. Лошади недовольно ревели, рыли землю когтистыми
лапами, надрывали горло полицейские, на мосту толпились любопытствующие. В
общем, пришлось задержаться. Зато уж потом - прямиком в питейку.

Они сидели в питейке, рассеченное пожарной каланчой солнце сползало
за Иорданский лес, белокурая улыбчивая Ревекка шариком каталась по залу,
разнося пиво и водку, и Богдан так и норовил задрать ей юбку, когда она