печать" следует вскрывать и пить в кругу старых друзей, причем не в чистом
виде, а добавляя понемногу в очень хорошую водку. Или - на любителя в джин.
Если закусывать, то фруктами. Манго, авокадо, папайя. В нашей компании
"Саян-туй" поэтому называют еще "Да здравствует Африка!"
замену... вот. За знакомство - лучше не придумаешь. Этому коньяку почти
пятьдесят лет. "Турксиб" - слышали?
поступает. Просто я в свое время, сидел с Семеновым-внуком за одной партой.
Хотите знать, что это за коньяк?
рукава, появился букетик красных саранок. А нет ли у вас лимона? -
поинтересовался я. Как же может не быть лимона? - изумился проводник. Тогда,
пожалуйста, принесите лимон и пустую рюмочку для себя. Он исчез и тут же
возник вновь с пошинкованным лимоном и граненым стаканчиком пузырчатого
зеленого стекла. Вслед за ним просунулся давешний полицейский. Что за?.. -
начал было он, но три беспредельно-радушных улыбки срезали его влет. Он
засмущался, заковырял пальцем стенку, однако фрау вручила ему свой бокал, и
тут уж он устоять не смог. Проводник принес еще один стаканчик, и я налил
каждому по первой порции. Дегустация, объявил я. Для тех, кто еще не знает:
этому коньяку пятьдесят лет. Может быть, больше. История его такова: в сорок
первом году, поздней осенью, из Грузии был выведен эшелон с пятью тысячами
бочек коньячного спирта. Эшелон сопровождал интендант второго ранга Гавриил
Семенов. Так, вы уже смеетесь. Совершенно верно. Странствия этого эшелона
вокруг Каспийского и Аральского морей - это тема для новой "Одиссеи".
Наконец, почти через год, в октябре сорок второго, эшелон видели - в
последний раз - на станции Козулька, известной вам, может быть, по очерку
Антона Павловича Чехова "Остров Сахалин". Где-то между Козулькой и
Красноярском эшелон исчез бесследно. Напомню, это был уже октябрь сорок
второго - кому какое дело было до несчастного эшелона? А после декабрьской
Реформы возник уже новый Семенов, тот, которого мы знаем: "Семенов и
сыновья" - три звездочки, пять звездочек, "особо выдержанный"... Но
несколько сот бочек дед Семенов сохранил, не пустил в продажу. Они
замурованы в его подвалах и ждут своего часа: одни - наступления нового
тысячелетия, другие - столетия фирмы, третьи - еще каких-то славных дат.
Говорят, есть бочка, отложенная до дня Страшного Суда. Та бочка, из которой
мы сейчас пьем, была открыта две недели назад на восьмидесятилетие Гавриила
Семенова. И я предлагаю выпить за то, чтобы нас никогда не покидали оптимизм
и вера в б
Э-эх! Да-а, господа... Мягкий, шелковый напиток. Безумно богат его букет и
неизмеримо коварство: со второй порции отключаются ноги. После
третьей-четвертой возникает странный эффект: тебе кажется, что голова твоя
по-прежнему светла и ты практически трезв, только весел; в действительности
окружающий мир ты уже практически не воспринимаешь - остаешься лишь ты сам и
твои собутыльники и сотрапезники. Не зря же целую бочку Семенов заначил до
Страшного Суда. Иммунитета к "Турксибу" нет, от него пьянеют даже самые
стойкие; похмелья после него тоже не бывает.
активно погонит желчь, а поджелудочная железа начнет выбрасывать в кровь
огромное количество инсулина. Надо не прозевать момент и съесть что-нибудь
сладкое...
жен и любовниц - пусть никогда не встречаются! Выпили - с большим
удовольствием. Я достал следующую бутылку, а проводник принес еще один лимон
и банку японских консервированных фруктов. Теперь процесс становился
самоподдерживающимся: таково свойство практически всех смешанных
русско-немецких компаний: пить до отпада. Порознь может быть и так, и этак,
а вместе - тушите свет. Вероятно, таким путем русские сублимируют свою
полувековую мечту о реванше, а немцы глушат насмерть темные предчувствия.
мокрый газетный киоск, мокрые офицеры пограничной стражи под мокрыми
зонтами, кончились платформы, застучали колеса по стрелкам, мелькнули
светофоры и знак "граница станции", побежали мимо пристанционные постройки,
домики, переезд со шлагбаумом, на дороге грузовик, два трактора, мотоцикл,
еще дальше - ферма, жилой дом, и теплицы, теплицы, теплицы, гектара два
теплиц... местность была плоская, как блин, и в такую погоду особо унылая...
деревья в лесополосах застыли по стойке смирно и ничем не напоминали
создания природы, а редкие березовые колки всем своим видом выказывали
смирение и понимание того, что оставлены они жить только из невыразимой
милости... Уже выпили и по третьей, и по четвертой - под какой-то совершенно
непристойный тост, сказанный Р-147, и под робкое "Это... за знакомство, что
ли..." проводника. Стало совсем темно, дождь усилился, окно, несмотря на
гидрофобное покрытие, заливало водой. Тучи вспыхивали лиловым, и гром, хоть
и ослабленный, проникал в вагон. Нет, ты скажи, требовал полицейский у
проводника, ты скажи: справедливо это? Я тут всю жизнь живу, и отец мой жил,
и деды, и прадеды, а он мне: оккупант? Справедливо? Зепп, бил себя в грудь
проводник, Зепп, бля буду!.. Потому что все мужики хамы, объясняла Р-147,
вам всем одно нужно, что я, не знаю, что ли? Примитивное удовольствие.
Воткнул - и к следующей. Что я, не вижу? Комплекс Кулиджа. Воткнул - и
дальше побежал. На нее не обращали внимания. Ты пойми, тряс рукой проводник,
ты пойми: русский человек - это русский человек! Ты, главное, суть пойми!..
Меня вдруг затрясло: теплая пелена опьянения исчезла, и я оказался под
леденящим взглядом исполинского глаза, как бы под лучом замораживающего
прожектора - я все уменьшался в размерах, а глаз рос, рос, уходя в
бесконечность... срочно нужно было съесть что-то сладкое, срочно я упустил
момент... рука почти чужая: я отстранение смотрел, как она неуверенно сыплет
сахар в остывший чай, ворочает там ложкой, поднимает чашку... начинался н
можно и коньячку, настоящего коньячку без легенд и излишнего коварства...
зачем я вообще это сделал? Черт его знает... Полицейский тряс бутылкой,
силясь добыть еще хотя бы каплю. Я встал - тело ныло, как после тяжелой
продолжительной болезни, сердце неслось куда-то в третьем режиме - и достал
литровую бутыль "Хасана". Это, конечно, пойло, травяной настой, но он хорош
тем, что после него не болит голова. Вот - русский человек! - воскликнул
проводник, простирая руки. - Он понимает душу любого - русского, немца -
любого!.. Я не русский, сказал я. Я полуполяк, полуиспанец. У меня мама -
Родригес. Все равно, ты русский! - настаивал проводник. - Ты думаешь
по-русски, и ты понимаешь русскую душу. Разве что, согласился я. Теория
крови - это блеф, веско сказал полицейский. Партия разобралась и дала
бредням Розенберга суровую оценку. Бредни Розенберга разоблачены, разоблачен
и сам Розенберг. Верно, Зепп, все люди братья, подхватил проводник, давай на
брудершафт! Стали пить на брудершафт. Полицейский с проводником, я с Р-147.
От таких губ тоже должно бить током. Но почему-то не било. Р-147 откинулась
назад и издала слабый стон - будто где то далеко, в каменной пустыне,
взывает о помощи живое разумное существо. Налили еще по одной, теперь была
моя очередь целоваться с проводником. Это оказалось не так ужасно, как
представлялось. Глазки у проводника были уже как у вареного поросенка. Р-147
целовала полицейского взасос, правая рука ее скользнула вниз по мундиру,
нашла ширинку - и замерла в восхищении. За окнами прогрохотали фермы моста -
мы переезжали Тобол. Гроза осталась позади, из-за туч выскользнуло солнце и
заплясало на зеркальном куполе "Евразии"; из светящегося тумана проступил
похожий на перевернутую букву "у" силуэт "Самсона" - знаменитого курганского
небоскреба. В прошлом году мы работали в нем и вокруг него: "Дети Адольфа"
пытались добраться до сейфов "Сибнефти", захватили заложников... В простоте
душевной они считали, что снять их со сто четверт
Он уже ничего не понимал. Р-147 заставляла проводника слушать, как у нее
бьется сердце. Братские чувства ее просто переполняли. Колеса снова
застучали на стрелках, и тут в проводнике шевельнулись профессиональные
навыки. Едем, что ли? Ну да, едем... Он подобрался к окну. Поезд задрожал и
остановился. Неверными шагами проводник двинулся в коридор, но тут же
появился вновь, пятясь, сжимаясь во что-то маленькое и незаметное. Вошли и
замерли в глубокой растерянности три полицейских офицера. Наш полицейский
встал, оправил мундир, нашел фуражку и с третьей попытки надел ее.
Повернулся ко мне, покачал толстым пальцем перед носом, сказал строго: Зепп
Клемм не оккупант! Запомни и передай всем - Зепп Клемм не оккупант! На вот -
чтобы помнить... Он снял часы и стал надевать их мне на руку. Не оккупант,
повторял он, не оккупант, не оккупант...
жеребятину? Ну, в самом-то деле - зачем? Дурака валял? Воистину дурака...
Пытался расслабить тело и заставить мозги подумать о деле - тоже не
получалось. Тот мизер информации, что у нас был, уже давно усвоен, и нового
из этого ничего не выжмешь. Надо просто там, на месте, натянуть хорошую
паутину, сесть поудобнее и ждать. И все. Техника заброшена, люди все на
месте, времени у нас вагон... Р-147 как прилегла в Кургане, так и не
пошевелилась до сих пор. Я прикрыл ее пледом - она сморщилась обиженно, и
все. Интересно, какая у нее в этой игре роль? Если, конечно, в этой игре...
и если я не обознался. Я тихонько встал, наклонился над ней. Спит... но
Посняков Андрей
Василенко Иван
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Лукин Евгений