Чтение 30–й страницы книги ~Кесаревна Отрада~

Коней подменных к озерцу пить спустили, сказал азах. Тут ты сверху кобыле на спину, да отлетел и в воду. В дно влип. Вязко там. Успели вытащить... А кобылу убил, да.

Ничего себе, прошептал Венедим.

Другие попадали далековато, не дотянуться было. А кто на камни еще... Ты ж вот в самый раз. На ногу лубок положили, на руки тож. Как, не мозжит?

До этой секунды Венедим не чувствовал ничего, кроме тошноты, а тут налетела боль. Казалось, что правое бедро кто-то выкручивает, выжимает, как хозяйка белье.

Терпимо, сказал он.

Ты, если что, говори. Костоправ велел тебе макового настою не жалеть.

Попозже, сказал Венедим. Что там, на поле?

Плохо... Мы увозили уже тебя, как вестовой от стратига прискакал. Белено всем за Белую отходить... А мостов-то на Белой всего ничего.

За Белую, повторил Венедим. Небо вдруг стало темным, показались звезды. Летящие, как искры костра...

Был момент, когда Рогдаю показалось: еще можно что-то спасти. Но это был только миг, а потом от моря появились степняки, их знаменитая конная пехота: лошадь быстро переносит двоих-троих, которые бьются потом в пешем строю. Они обрушились на растрепанный, понесший главные потери левый фланг, так и не вышедший из плотного контакта с атакующей с фронта тяжелой пехотой... Рогдай видел, как быстро все было кончено. Чрезвычайно быстро. С холма не слышны крики и не видны кровь и смерть всего лишь пропадают цвета, меняются на желтый и серый...

Упование было одно: что опытные сотники не подведут, выведут, вытащат... хотя бы тех, кто там еще жив...

Глава девятая

...Но даже когда вспышки и треск прекратились, Алексей поднялся не сразу и тем более не позволил подняться Отраде. Тянул ветерок, и гнусно пахло гарью. Дым уже не взлетал прямо под облака, и поэтому видимость была неверной, зыбкой. Ни в чем нельзя было быть уверенным. Будто бы неслись невдалеке всадники и вдруг исчезали. Или брел ктото слепо, натыкался на невидимое препятствие и тоже исчезал... И только один, бредущий слепо, не исчез. Человек в обгоревших лохмотьях, со сплошной раной там, где были волосы, с ямами на месте глаз, весь черный... что-то еще было в нем неправильно, но Алексей понял это лишь со второго взгляда. У бредущего не было рук, лишь обгорелые культяпки, как сучки дерева...

Он прошел мимо, упорно, целеустремленно, и только когда он скрылся, Алексей позволил Отраде посмотреть на то, что стало вокруг.

Боже... прошептала она. И это было единственное слово, которое она могла произнести еще долго-долго.

Туча над головой так и стояла, пустая, истончившаяся, вся в белесых тяжах и темных прядях чудовищно длинных волос, и очень высоко, на пределе видимого, порхали белые летучие мыши. Алексей опять попытался вспомнить, с чем связаны в его памяти эти странные твари... и опять не смог.

Но с чем-то ужасным. Куда более ужасным, чем просто огненный ад...

Надо дождаться темноты, сказал Алексей, и повторил, и повторил еще, но очень трудно было пробить глухоту, и пришлось самого себя понимать по губам, хотя звуки какие-то все же попадали, набивались в уши просто в ушах они вели себя своеобразно. Будем. Ждать. Темноты.

Отрада кивнула. Что-то сказала. Улыбка исказила лицо.

Сотник Камен Мартиан к исходу дня смертельно устал, был измучен, но все еще жив. Левую руку, которой держал он щит, разлетевшийся под ударом топора огромного степняка, охранявшего мост, Камен не чувствовал совсем; рука походила на синее полено, из которого торчали врастопырку коротенькие пальцы. Больше он щит подбирать не стал, попросил соседей в минуту передышки содрать, извинясь, с мертвеца кожаную кольчатую рубаху ею и закутал руку. Потом, когда вихрь унес многих, и тысячника Венедима среди них, он тоже отделался легко' его лишь перебросило через реку прямо на колья, да не нанизало, а втиснуло меж двумя... Стрелы попадали в него не раз, но лишь одна нашла непрочное местечко, да и та клюнула на излете. Камен обломил древко, а наконечник вот, в боку под кожей. Пока не мешает

Так что Камен вполне искренне полагал себя невредимым.

Выпроставшись не без труда из щели меж кольями, он поначалу долго стоял, изумляясь небесному огню, полыхающему всего лишь через реку рукой подать от него, потом обернулся. Серые и желтые спины.

У него хватило отчаяния добежать до ближайшего пролома в частоколе и спрыгнуть вниз. Молнии иной раз били в реку или в колья над головой. Вихри побродили здесь изрядно, местами выдрав из земли даже камни с барана размером; аккуратные выемки наполнялись водой. Местами же тела и валуны лежали вперемешку в кучах выше роста...

Камен шел вверх по течению до тех пор, пока молнии не перестали хлестать над головой. Тогда он выбрался на заросший мелкой ивой берег.

И увидел табун коней сотни в две голов оседланных, но без всадников.

Потом он увидел всадников Они повсюду лежали в траве, и по ним ползали змеи.

Он засвистал по-азахски, подзывая коня, но никто не повел и ухом, и Камен понял, что они тоже оглушены близким непрерывным громом и ничего не слышат. Тогда он просто пошел вперед, глядя под ноги и держа наготове тонкий и причудливо кривой степной меч. Он подобрал этот меч у реки, когда вдруг не сразу осознал, что вихрь не только перенес его на другой берег, но и обезоружил. Ничего более подходящего на глаза ему не попалось .

И все же разглядеть в высокой траве змей было немыслимо Одна тут же скользнула по сапогу, вторая в полушаге подняла голову... Змея была зеленого цвета с более темными зелеными же зигзагами. На большой угловатой голове тускло горели желтые глаза. А пониже головы нервно подрагивали зеленые же крылья.

Камену было не до испуга. Он чуть приподнял меч... и змея отшатнулась и скрылась в траве Быстрый зигзаг отметил ее путь...

И как на отмели бросаются врассыпную невидимые уклейки, оставляя длинные рябинки на воде, так и от Камена разбежались в стороны веером слитные шевеления трав.

Тогда он пошел напрямик к легкой рыжей азахской кобыле, взял ее за узду, потрепал по шее, смиряя дрожь, и повел из змеиного круга. Еще две лошади сами потянулись за ним, а остальных змеи отсекли, остановили Отойдя на достаточное вроде бы расстояние, Камен вскочил в седло, коленями сжал бока кобылки и направил ее от реки, в обход слева пологого холматого ли, с которого в полдень готовил злосчастную атаку, не того ли .

Нет, не того. У того холма не было крутого южного склона, поросшего сплошь дикой розой. За тем холмом не стояла прозрачная рощица и не шла дорога. А здесь дорога была, и по ней рысью неслись кони без всадников но рядом с каждым конем, держась за ременные петли, бежали по четыре солдата в желтых рубахах Это просачивалась степная конная пехота.

Камен проскочил сквозь рощицу и попал буквально в объятия знакомых конников.

Сотник! Камен! Ты живой?

Живой! Вы тут стоите .

Через пять минут они уже рубили не успевших развернуться к бою степняков.

Бежавших не преследовали. Приказ был прикрывать переправы.

Черная туча так и висела над тем берегом Кипени, и никто не знал, что произошло с прорвавшимся хором. То есть что значит: не знал... Пасть захлопнулась за теми, кто перешел мосты. Да и на этом берегу все было ясно: остатки левого крыла оттеснены были к морю, где и держались из последних сил по гребню дюн. Правое же крыло Протасий сумел сохранить в относительном порядке, отвел к Белой и стоял там плотно и строго, позволяя вывести обозы и раненых. Солнце висело на краю тучи, вишневый круг. Вот-вот оно скроется, и настанет тьма.

На куплу, к которой прибился Камен, налетали раза три, но без особого напора и усердия. Устали все. И помирать зря никому не хотелось, без того сегодня выпущено было крови на двадцать лет вперед. Так что наскоки эти были больше для формы, и так же больше для формы от них отбивались, не бросаясь преследовать.

Насели по-настоящему уже во тьме, когда почти вся пехота ушла на тот берег...

Кто там остался? спросил Рогдай. Не видно было ничего, только слышно.

Конный заслон, сказал Протасий.

Почему они не отходят? Прикажи им отходить. Пусть высветят спуски к мостам.

Горят же вон костры... Не могут наши оторваться.

Где горят? Это разве горят? Впрочем, костры действительно горели, Рогдай их видел хорошо...

Остаешься пока за меня, бросил он Протасию, повернул коня и скрылся во тьме.

Протасий без слов повернул лицо к кесарю. Тот медленно кивнул и положил ему руку на плечо.

Четверть часа спустя по дальнему левому мосту проскакала сотня. Отчаянные крики вдали. Откуда-то взялись факелы, заметались. Шум боя стянулся туда, к дальнему краю. Потом к мостам стали спускаться по грое, по пять, по десять измотанные боем, падающие с коней всадники.

К мостам степняки прорваться всерьез не пытались.

Через час стало тихо. Мосты подожгли. Рогдая так и не дождались.

До самого утра мимо них кто-то шел. Не все погасло из того, что горело, и изредка на фоне подсвеченного далекого дымного пятна возникал удлиненный силуэт...

На эту землянку, оказавшуюся на самом краю выжженного вплоть до предгорья поля, они набрели чудом или чутьем. Рядом разметало и спалило дотла маленький бревенчатый домик, и кто там прежде квартировал: отшельники, или пастухи, или лесничие, или кто-то еще, осталось неизвестным. Спасибо мародерам: забрав то, что в землянке было (еда, наверное, что еще?..), они оставили открытой дверь.

Как ни был Алексей ослеплен и оглушен за страшный минувший день, мимо такого пройти он не мог.

Последнюю версту он просто нес Отраду на спине. Он нес бы ее на руках, но рана плеча оказалась серьезнее, чем он думал вгорячах. Стрела зацепила какую-то жилку, и поднять левую руку получалось только с предварительным хитрым вывертом.

Они повалились на лозяную плетенку, устилающую пол, и оба вытянулись с одинаковым стоном.

Неужели это... еще... не конец? тихо сказала Отрада. Сколько же... мучиться? Алексей промолчал.

Я так надеялась... Она заплакала. А у него не было ни сил, ни правоты, чтобы утешить ее.

Не знаю, сказал он наконец. Не очень-то я верю в судьбу, и все же раз мы с тобой выжили... буквально одни из всех... может быть, это что-то значит? Может, мы еще нужны... хотя бы друг другу?

Нам не позволят...

А мы назло всему.

Почему ты не успел меня украсть? сказала она совсем другим голосом, голосом маленькой обиженной девочки. Теперь уже поздно...

Она проговорила это и вдруг заснула. Алексей даже приподнялся в тревоге, но дыхание Отрады было ровным и чистым, а рука обхватила его руку и не разжималась.

Я тебя никому не отдам, подумал он яростно. Никому. Полибий, тебе придется ой как покрутиться, прежде чем ты ее получишь, а я сделаю все, чтобы в этом кружении ты растерял последние свои гениальные мозги, дурак.

Потому что я знаю теперь, кому ты служишь. Ты сам этого не знаешь, ты думаешь, что все служат тебе, а я вот знаю. Знаю, кто и как тебя использует. И даже знаю зачем.

А всего-то и надо было: увидеть белых летучих мышей под огневой тучей и уцелеть при этом...

Он смотрел в чуть светлый квадратик окошка, прорезанного в двери. Костры и пожары погасали, наверное, но солнце все еще готово было начать светить, когда придет его час.

(p) United Brainfuckers' OCR Project