Чтение 159–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

- Наверняка автор бывал у этой стойки, - сказал я. - Стоял вот
здесь же, на этом самом месте...

- Извините, месье, - сказал бармен. - Но месье Фицджеральд никогда
не стоял у стойки, а сидел вон в том углу. У него были слишком
короткие ноги, - добавил он, как бы извиняясь за Фицджеральда.

- Да, - сказал я. - Для этого марафона у него были слишком
короткие ноги.

- Вообще-то за этим столиком не сидят, - сказал бармен. - Но за
пятьдесят франков...

- Старых? - спросил я. Бармен расхохотался.

- Ну, до этого мы еще не опустились, - сказал он. - А вашему
спутнику не вредно и посидеть.

- В лучшие годы мой желудок вмещал галлон виски, - насупившись,
сказал Атсон.

Я взял его за рукав и потащил к столику, огражденному от прочих
красным бархатным шнуром.

- Дайте нам по бутылке очень сухого хереса, - сказал я, - и
что-нибудь поесть - на ваше усмотрение. Мы сегодня с утра на ногах.

- Про галлон я не соврал, - сказал Атсон.

Его телохранитель у входа, выразительно жестикулируя, беседовал о
чем-то своем, профессиональном, со здешним вышибалой.

- Билл, а на кой черт вам телохранитель? - спросил я.

- Таскать кошелек, - расплылся Атсон. - Ненавижу чеки. Государству
ни к чему знать, с кем и за что я расплачиваюсь.

- Вы сражались за это государство, - напомнил я.

- Ну и что? - сказал он. - Это не повод для близкого знакомства, -
он погрустнел и задумался. - Ник, может вы объясните: почему ни в
одном баре, где я сидел, с посетителей не берут по пятьдесят франков
просто так? А вот мы отдали - и не жалко.

- А черт его знает, - сказал я. - Вообще-то надо бы. Одно могу
сказать точно - сам Фицджеральд не имел в этом деле и одного процента.

- Вот суки, - сказал Атсон.

- Писатель должен жить долго, - сказал я. - Особенно в России.

- Кстати о России, - воскликнул Атсон. - Еще во времена своей
молодости я здесь же, в Париже, слышал легенду о русском коктейле,
который так и назывался "молодость"... Говорят, что никто не мог
устоять на катушках после одного-единственного стакана.

- Коктейль "молодость"? - повторил я задумчиво и внимательно
вслушался в звучание. - "Йорз"... А, так вы имеете в виду ерша? Есть
такой коктейль. Секрет его мне известен.

- Поделитесь?

- Секрет за секрет. Кто хлопнул Кеннеди?

- Тоже мне - секрет, - фыркнул Атсон. - Вся деловая Америка знает.
Ник, а почему это вас интересует? Он вам тоже был должен?

- Не он лично. Должок перешел по наследству от Рузвельта.

- А-а, вот вы о чем... Теперь концов не найдешь. И... э-э... О
таких вещах не принято говорить, Ник, но уже, наверное, все равно. Мы
взрослые люди. Сколько вы ему дали?

- Двадцать миллиардов золотом.

Атсон откинулся на спинку стула и громко свистнул. Подскочил
гарсон.

- "Баккарди", - коротко распорядился Атсон. Гарсон упал духом.

- Тогда водки, - сказал я. - Смирновской со льда. Пива темного,
густого, лучше чешского. Нет чешского - тащите немецкое. В крайнем
случае - "гиннес", опять же черный.

- И две дюжины калифорнийских устриц, - добавил Атсон.

- Калифорнийские недавно кончились, - нашелся гарсон. - Могу
предложить португальские - они ничем не хуже.

- Из Паломареса, - сказал я. - Разговаривают с едоком на трех
языках.

- Можно послать за остендскими...

- Пойдемте отсюда, Ник, - заплакал Атсон. - Здесь я опять в
гостях. Подумать только - в Калифорнии любой бродяга...

- А на Волге топят печи сушеными осетрами, - добавил я.

Видя наши поползновения встать, хозяин заведения подбежал
собственнолично с извинениями и заверениями, что все требуемое
доставят немедленно и сразу, а гарсон за грубость будет в присутствии
заказчика кастрирован, расчленен, отлучен от церкви и уволен без
выходного пособия.

Кончилось все тем, что в дальнейший путь мы тронулись втроем с
уволенным и отлученным гарсоном, заявившим во всеуслышание, что во
всем Великом городе он не знает более постыдной, вонючей, паскудной,
отталкивающей, претенциозной, разорительной, низкопробной, позорящей
честь Франции, коллаборационистской, петеновской,
буржуазно-империалистической дыры, чем кафе "На любителя", куда ни
один уважающий себя Фицджеральд сроду не заходил, и даже неприхотливый
Хемингуэй заглянул один раз, постоял в дверях, плюнул и ушел.

Звали гарсона Габриэль, и к своим годам он успел послужить в
Иностранном легионе, поучаствовать в салановском мятеже и поучиться в
Сорбонне - впрочем, не дольше моего. В свободное от вытирания стойки
время он сочинял стихи под Леконта де Лиля и даже издал за свой счет
сборник под названием "Путь Кортеса". Я стал чувствовать, что Земля
мне тесновата.

Освежаясь по дороге в малозначительных, на три-четыре посетителя,
забегаловках, мы просквозили узкую улицу Муфтар, прошли мимо старинной
церкви Сент-Этьен-дю-Мон и лицея Анри Четвертого, веселого короля,
вновь пересекли бульвар Сен-Жермен...

По дороге Габриэль рассказывал нам о майских событиях и проблемах
"нового романа". Странным образом это сплеталось воедино.

- Вот здесь у нас стояла баррикада, - объяснял Габриэль,
размахивая длинными руками. - Здесь была баррикада и в сорок
четвертом, и при Коммуне, и при

Реставрации, и при Второй республике, и при Первой республике, и
при Фронде, а уж про Варфоломеевскую ночь и говорить нечего. И всякая
заварушка в

Париже сводится к тому, чтобы стащить в это место фонарные столбы,
бочки, бетонные балки и старую мебель с чердаков, где она
накапливается как раз для такого случая. Вы не знаете, почему
революция всегда уходит в песок?

- Не только в песок, - сказал я.

- Значит, вы согласны с Сартром? - обрадовался он.

- Я, страшно сказать, даже Бердяева читал, - ответил я.

- Так давайте и зайдем прямо к Сартру! - воскликнул Габриэль. - К