Чтение 82–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

мнению, переводе "Фауста" зацепился рукавом за крючок: восемь строчек
из монолога

Мефистофеля. Но "красные маги" после пятьдесят третьего были уже
не те.

Теперь они казались сродни скорее своим средневековым
тезоименитам: "красными магами" во времена Альберта Великого
именовались иллюзионисты и престидижитаторы:

В день похорон они стояли вокруг могилы, бросаясь в глаза даже
среди двухтысячной толпы, каждую секунду готовые неизвестно к чему. То
ли они ждали, что дьявол утащит тело, то ли - что ангелы вознесут. То
ли - что встанет покойник, обежит всех взглядом и скажет: " Вот ты, и
ты, и ты:" И немудрено, что даже самая обычная, но незапланированная
надгробная речь философа

Асмуса привела невежественных часовых астрала в трепет...

Коминт развернулся широко. Капот "москвича" был распахнут,
какое-то мерзкое ведро стояло рядом, обрывки проводов свисали, как
макаронины, из-под машины высовывались старые сапоги хозяина, а сам он
сидел на порожке и мрачно курил.

- Ну, что?

- Пока тихо:

И как бы в ответ на слова Коминта в стороне фединской дачи
раздался дикий лай, звон стекла и одинокий выстрел.

- Если они его зацепили, я спалю на хрен весь этот поселок, -
сказал Коминт совершенно серьезно.

Лай перешел в какой-то сумасшедший визг. Кричали люди. Минут через
пять неторопливо вернулся Гусар, уселся на задницу и стал с
удовольствием слушать.

Еще минут через десять около "москвича" тормознул милицейский
"газик". Как раз в это время Николай Степанович наполнял водой из
Святого колодца полуторалитровые пластиковые бутыли. Так делали
многие.

- Сержант Пушков. Документ попрошу, - вяло козырнув, сказал
мокрогубый сержант.

Коминт подал права.

- Вы не внук полковника госбезопасности Пушкова Владимира
Казимировича? - с надеждой спросил он.

- Ходил бы я с таким дедом в сержантах, - обиженно ответил
мокрогубый. - Что вы тут делаете?

- Искорку ищем, - вздохнул Коминт.

- Мимо никто не проезжал?

- Все время проезжают.

- Я имею в виду: подозрительно не проезжал?

- Как бы убегая?

- Вроде того.

- Отстреливаясь?

- Ну.

- Нет, никто.

- А кто это у вас под машиной?

- Сапоги, - честно ответил Коминт. - На случай, если мне поссать
отойти понадобится.

- Ловко, - сказал сержант. - Ну ладно, наблюдайте.

Он откозырял и полез в машину.

Прошел час. Потом еще час.

Вернулся "газик" с сержантом.

- Никто не проезжал?

- Подозрительно?

- Ну.

- Нет, никто.

- Искру не поймали?

- Поймаем.

- Ну, ловите.

- И вы ловите. "Газик" уехал.

- Слушай, Степаныч, - сказал Коминт. - Я уже беспокоиться начинаю,
на случилось ли с нею чего?

- Я вот тоже:

Николай Степанович выбрался из "москвича", подошел к колышку.
Недавно красный, знак Иджеббала Зага почернел.

- Случилось, - сказал он, возвращаясь. - Поехали обратно.

Возвращаться было легче: в обеденное время пробки не те, что
утром.

:Черный "мерседес", изрешеченный пулями, стоял на выезде со
стоянки. Толпа зевак держалась поодаль. Пять машин с включенными
мигалками окружали место происшествия. Но и оперативникам тоже
приходилось держаться на почтительном расстоянии от "мерса": черные
крысы копошились в салоне, вылезали на крышу, на багажник, не боясь ни
фотовспышек, ни, тем более, людей:

- Покойная пользовалась чрезмерным успехом, - сказал Николай
Степанович. -

Не у одного меня извращенный вкус:

Между числом и словом (Полесье, 1942, ноябрь)

- Не стреляйт! - кричали они через болота. - Николай Степановитш,
не стреляйт!

Парламентирен! Парламентирен!

Филипп засопел рядом.

- Постой,- сказал я.- Положить мы его всегда успеем. Послушаем
сначала:

На нелепых болотных лыжах, высоко неся белую когда-то тряпку,
пробирался меж кочек и бочагов очкастый маленький человечек в серой
полевой форме. Я поднес к глазам бинокль, присмотрелся. Нет, лицо его
было совершенно незнакомым.

- Серую мышку послали, - сказал я. - Для опытов.

- Да я его помню, - сказал Филипп.- Густав Штычка. Мы у него
лекарствами разживались.

Мы дождались, когда он приблизится, и вышли навстречу.