пошедшего на его сооружение, и всякому символу отъединенности полагалось
иметь двухметровую ширину.
насторожив уши. Они стерегли, как и века назад, иной мир монастыря, и
фотоэлементы придали их глазам новую зоркость.
колонны фасада. Стебли складывались в картины, линии - в буквы; поддакивая
друг другу, они называли мир видимостью и уверяли, что в их переплетениях
именем Ира запечатлено все бывшее и будущее. Нан глядел на упорядоченное
безумие узоров и думал о том, что разрушило планы Роджерса: все могущество
случайности или всемогущество Ира?
невнятное: мол, беспокоиться о безопасности монастыря не стоит. Снет -
такой человек, брось его в воду - вода протухнет...
аравана? Устояли б вы от искушения подать доклад о гнусных замыслах
любителей социальной справедливости, даже если б для вящей убедительности
пришлось запутать в это дело желтого монаха?
душу уверением, что на свете нет ничего нового. Красота линий ручалась за
убедительность слов, и красоту нельзя было упечь за лжесвидетельство...
Нан отвел глаза от колонн. Вопрос Келли ему ужасно не понравился.
Нарай - потомственный чиновник. Он не хочет быть пешкой в руках
предпринимателей, как здешний наместник. Притом он достаточно начитан,
чтоб знать, как внезапно и страшно кончаются времена корыстолюбцев. Стать
во главе бунтовщиков - возможно, неплохой способ спастись, а быть сыном
Ира - вероятно единственный способ остаться во главе бунтовщиков...
Нарая, - в бескорыстном стремлении к справедливости или корыстолюбивой
жажде власти?
выметен и ухожен, вытоптанные клумбы усажены новыми цветами, поломанные
кусты инча были подрезаны и лишь сильнее от этого пахли.
вот почему не было Меллерта? - спросил Нан, не ответив Келли.
спуститься туда, где правит Бог мертвый? Разве может Бог стать человеком в
мире, где Богом стала вещь? Абсолютная автономия духа - вот залог всех
будущих автономий, от автономии личности до автономии провинции. Джозеф
Меллерт и не собирается молиться дьяволу.
на укрощенном дьяволе к заутрене в Иерусалим?
- я сам об этом задумывался. Только это уж моя забота.
спадала жара. Нан прислонился к стене спиной: толстенький, заплывший
жирком сырцовый кирпич был теплее воздуха.
расспрашивал монахов, - сказал он.
раз. Потому что вы выясните меньше моего, - два, а нервы вам истреплют
вконец - это три. Ученые здесь едины только в одном - они чиновников не
любят, а вейских особенно.
землянина, который ведет себя, как вейский чиновник. Вас станут
спрашивать, как это можно сделать такую блестящую карьеру к тридцати
четырем годам, сколько взяток вы брали и сколько давали, скольких посадили
за ведовство и скольких выпустили по блату, и вообще по тем или иным
причинам станут ругать Вею. И если вы не выдержите и заявите, что, мол,
всякий балбес, провалившийся на экзамене, ссылается на коррупцию, а меж
тем половина высших чинов империи - из самых низов...
собеседнику тем громче, чем больше вы с ним не согласны.
Ирова дня, но невыдернутые по лености корневища уже разворошили дерн и
целеустремленно поперли вверх.
полковник боялся не за его душевное равновесие, а за сам монастырь.
Недаром он давеча невольно дал понять, что не сомневается: господин Нан
вполне способен употребить кое-какую информацию, доступную Дэвиду
Стрейтону, на придворные интриги. И даже, чего добром, разорить весь
монастырь, ежели он угрожает безопасности империи. Нет, в монастыре было
еще много грязного белья, но полковник собирался отстирывать его сам...
Что бы ни внушал отец Сетакет аравану Нараю, - добраться до Ира имел
возможность лишь Нарай.
катастрофы, так же как донос в управе может быть поводом, но не причиной
опалы. Лунный Брат был всемогущ и потому - нереален. Реален был затвор
Айцара, реальна была угроза со стороны Маанари, реальны были люди пышного
хлеба, и всех реальней был народ. Народ, который почитал императора богом,
потому что он давал ему хлеб; и гроша ломаного не дал бы за бога, не
справившегося с должностью. Народ, который был научен числить государство
причиной всего сущего - и теперь считал государство причиной своих
несчастий...
случилось с перстнем-гелиодором, который вы подарили наместнику? Он
сначала любовался им, а потом услышал, что вы были у Нарая. Тогда он
швырнул его на пол и чуть не скормил рыбам, а сын упросил вместо рыб
отдать перстень ему. Его сын, по-моему, очень высокого о вас мнения, - и
как о чиновнике, и как о колдуне.
слежка за шустрым посыльным наместника была вполне оправдана интересами
дела... И теперь, задумчиво повертев в руках перехваченную шпионами
записку от Ишмика к Ните, он решил, что что-то в записке не так:
спешность, с которой ее отправили, мрачноватый священный лесок, выбранный
местом встречи.
себя, всматриваясь при лунном свете в подробности любовного свидания и
последовавшей за ним семейной сцене.
и даст лицензию на лавку. Нита плакала и твердила, что принесет в дом
несчастье и замуж за Ишмика не пойдет. Ишмик сначала удивлялся, потом
матерился, кричал, чтоб она не слушала брехню о его обязанностях при
наместнике, воздевал руки к небу:
берега, а Нита, всхлипывая, запрыгала вверх по травяному склону, стражники
обнаружили, что они были не единственными ее зрителями.
двое, зажав рот и захомутав шею веревкой. Стража сочла нужным вмешаться.
Веревка, захваченная в руках злодеев, изобличала попытку инсценировать
самоубийство. Ишмик, воротившийся из-за поднявшегося в леске гама, признал
в них сослуживцев.
потерянной лицензии. Он не понимал, что произошло. Наместник и вправду
очень отличал Ниту, Ишмик так этому радовался. Он недоумевал: почему
наместник сам за нее не вступился. После визита инспектора Ишмику пришлось
во всем признаться, но и тогда наместник, против обыкновения, не гневался.
Наоборот: засмеялся и похвалил за храбрость. Потом продиктовал записку и
сказал, что даст денег на выкуп и устроит лицензию.
привлекательном выражении лица, как плачут недавние крестьянки. Да,
господин наместник хорошо ее знает, будь он проклят. Он часто звал ее на
праздники в свой дом и в загородное поместье. И ничего не платил - такие
чем сквернее себя ведут, тем меньше платят.
нет, - усмехнулась Нита.
две монеты и сказал, что, коль скоро ему пришлось провести ночь в этом
проклятом месте, то уж лучше с Нитой, чем одному. Стражники начали было
совестить наместника, сказали, что этакое дело да в такую ночь - страшный
грех, но наместник сказал им, что бог далеко, а он, наместник, близко, и
что как бы их не сослали на границу.
грешникам не придумано, не бывало таких грешников. А что ей было делать?
чтобы такое святотатство не осталось безнаказанным. А мне теперь замуж
нельзя, только в воду можно...