Юлия ЛАТЫНИНА
КОЛДУНЫ И МИНИСТРЫ
в зале Ста Полей государь Варназд подписал указ о назначении господина
Ханалая наместником провинции Харайн.
океана; поле зеленое, как весенняя трава; поле белое, как горная вершина;
поле черное, как тучная земля и поле красное, как земля бесплодная; а с
колонн, прозрачных, как солнечный луч, свисают плети нефритового
винограда, и солнце, звезды и луна глядятся в грани яшмовых полей, и весь
мир видит в них свое отражение, и драконы и пеликаны, украсившие золотые
стропила, поднимают голову так высоко, что заглядывают на небеса.
образу и подобию залы Ста Полей, а дальше - город и мир, сотворенный по
образу и подобию Дворца; и в мире - изобилие, справедливость и процветание
с той поры, как две тысячи лет назад государь Иршахчан отменил "твое" и
"мое", и из ойкумены исчезли зависть и злоба, ревность и ненависть,
наглость и распущенность, и причина их - пагубная страсть к стяжанию.
деревом с золотым стволом и серебряными листьями, и глядел на нового
наместника с улыбкой. Это было нетрудно, так как на лице государя была
тонкая рисовая маска.
круглым воротником, шитым облаками и звездами. С левой стороны на кафтане
были изображены пеликаны, с правой стороны - единороги. Тело у нового
наместника было крепкое, кулаки крупные, а глаза - черные, как донышко
закопченного котла. Он был на голову выше других чиновников. Золотая
повязка на его голове, по особому распоряжению государя, была не в четыре,
а в шесть пальцев шириной. Новому наместнику лучше было носить повязку на
два пальца шире установленного, потому что восемь лет назад нового
наместника, бывшего разбойника Ханалая, заклеймили в лоб за грабеж и
изнасилование.
распустились рубиновые цветы. "Созрейте" - молвил государь Варназд, - и
цветы превратились в золотые гранаты справедливости. Новый наместник
хлопнулся на колени и заплакал от счастья, уткнувшись лицом в государев
башмак. Повязка в шесть пальцев шириной сбилась набок. Государь, улыбаясь,
протянул руку и, обняв голову Ханалая, незаметно поправил повязку,
поднимая его.
Харайна, изменник Вашхог, задумал отпасть от империи, пригласил на помощь
горцев. Заговор раскрыл господин Нан, посланный инспектором в провинцию, и
он же обещал прощение Ханалаю, ежели тот, за неимением правительственных
войск, разобьет варваров. Государь чуть не закусил губу, вспомнив
предсмертную записку этого Вашхога, развратника и самоубийцы: "Говорят,
государь, вы разгневались, промокнув на охоте, на Левую Реку, и велели,
чтоб отныне в ней не промокла даже курица. Вы увели двадцать тысяч
крестьян из моей провинции, чтобы реку под столицей разобрали на каналы.
Земли провинции Харайн опустели, земли под столицей превратились в болота.
Когда каналы строят, чтобы заболачивать землю, а не чтоб орошать - это ли
не знак времени?"
серебряную кисть. Разбойник Ханалай от счастья разинул рот. Из пастей
драконов на золотых балках посыпалось жареное зерно. Господин Нан, новый
начальник парчовых курток, внес, кланяясь, поднос со съедобной печатью,
испеченной из шести видов злаков, и протянул его новорожденному
наместнику.
змея глотает бурундучка со шкуркой. Тут уж многие из дворцовых чиновников
стали улыбаться, глядя на удалого молодца. Ханалай понял, что сделал
что-то не то, крякнул и в замешательстве сунул палец в рот. Молодые
чиновники так и прыснули.
Ханалая, а на бывшего инспектора господина Нана. Ему очень не нравилось,
что Нан протащил этого разбойника на должность наместника, потому что
Ишнайя уже продал эту должность другому человеку за два миллиона, и ему
было ужасно досадно возвращать этакие деньги. Гневно указывая на Нана,
первый министр промолвил:
превращаются в разбойников. Когда чиновники превращаются в разбойников,
государство разрушается, как истлевший зуб. Когда государство разрушается,
как истлевший зуб, каждый делает то, что кажется ему правильным в
собственных глазах.
смотрел на Нана, а не на Ханалая: ему было неприятно, что из-за этого дела
в провинции Харайн его друг Нан слишком уж возвысился во мнении государя.
А господин Мнадес был человек мелкий и завистливый, совести в нем было
меньше, чем костей в медузе, он делал множество неправд в государственной
казне и полагал, что глупо не изменять убеждениям, но еще глупей - не
изменять друзьям. Зять Мнадеса, Коркинна, перехватил его взгляд и тихо
сказал:
чем менять существующие порядки. Ибо едва лишь начинают ломать
существующее во имя добра, как тут же приучаются ломать существующее во
имя зла.
по себе, но все - смотря по обстоятельствам.
и на Нана, и завидовал людям, о приключениях которых говорит народ и
чиновники, - а он, государь скучает в нефритовом дворце под небом в
серебряной сетке.
в личные покои, и место его заняли два тоненьких, услужливо выгнувшихся
секретаря-месяца. Пробили третью стражу.
человек в арестантской одежде. В лунном свете он был виден очень хорошо.
Это был юноша вряд ли старше двадцати лет, с белокурыми волосами, бровями,
изогнутыми наподобие ласточкина крыла, и холодными, навыкате голубыми
глазами. Плечи его были чуть широковаты. Он был очень красив. Звали его
Киссур. Киссур вынул из-за пояса веревку, приладил ее к зубцу и
соскользнул вниз. Если бы сторожа караулили стену, они бы, бесспорно, его
заметили. Но сторожа в эту ночь выпили по три тыковки на брата, радуясь и
удивляясь тому, что настали сказочные времена и справедливый разбойник
получил в управление провинцию. Теперь сторожа спали и видели во сне, как
они разбойничают в темных лесах: ибо, несомненно, никакого более
вероятного пути к чину наместника им не было.
Двор был мощен гранитом, в гранит въелись медь и железо. Триста лет назад
тут был монетный двор, но государь Иршахчан преобразовал его городскую
тюрьму. Киссур дошел до гранитной стены и полез по ней вверх, как ящерица.
Веревка ему не могла помочь, потому что стена была в три раза выше
веревки, зато помогали стальные когти на руках. Киссур дошел до верхушки
стены и осторожно перевесился через зубец. Стена была широкая, поверх шла
крытая дорога, на которой могли разъехаться две повозки установленной
ширины. На дороге никого не было. Киссур пересек дорогу, прошел по узкому,
с ладонь, парапету за выступ угловой башни, зацепил веревку и через
мгновение повис на ее конце. Далеко внизу плескался грязный канал.
Противоположного берега в ночи не было видно. Киссур раскачался на
веревке, чтоб не упасть близ берега, и прыгнул.
замотал, тихо отфыркиваясь, головой. Ему повезло, что он не ударился при
падении о тряпку, доску, выеденную тыкву, словом, о любой жизненный отход
самого большого города ойкумены, города, где живет сто тысяч чиновников и
еще миллион человек.
землю у опоры моста, достал что-то, завернутое в ветошку, сел на берегу и
задумался. По правде говоря, он не знал, как быть дальше.
совсем по-другому и через месяц. Доброжелатель этот сейчас уехал
инспектором в провинцию. Но заключенный увидел вечером снаружи своей
клетки пьяного стражника и не устоял перед искушением: зацепил стражника
крючком, подволок к прутьям, просунулся сквозь них, придавил, вытащил
ключи и бежал. Но что делать дальше, он не знал. Он, правда, смутно
слышал, что в столице недавно завелось место, называемое рынком, где
продаются поддельные документы и другая жизненная снасть.
взобрался по гранитной стене канала. Перед ним открылась площадь, а на
площади статуя государя Иршахчана, в окружении двух крыльев городской
управы. Киссур забился под корни огромного платана напротив и стал ждать,
глядя на идола. Это была небольшая, еще прижизненная статуя, и поэтому у
нее было человеческое лицо. В одной руке государь держал меч, а в другой
книгу. Киссур знал, что ровно в полночь государь вздрагивает и
переворачивает каменные страницы книги, и в этот миг можно у него
чего-нибудь выпросить. "Дай мне встретиться с государем Варназдом" -
загадал желание Киссур. Он терпеливо сидел и ждал. Однако каменная статуя
Флинт Эрик
Сертаков Виталий
Доценко Виктор
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр