Чтение 62–й страницы книги ~Сто полей~

Когда Даттам прискакал в деревню, из графского замка на скалы уже
выехали вооруженные люди. Вокруг замка все было выжжено. Даттам
принюхался: пахло паленой шерстью; а шерсти был весь годовой сбор. Еще
пахло жареным мясом. Даттам подумал: нищенский бунт, как нищенская
свадьба, и длится меньше суток, и вещей истребит - годовой запас. Единый
бог управился с конфискацией быстрее, чем единое государство, благо
трудился не пером, а мечом.

Тодди Вывороченный Кафтан заперся с другими на мельнице и сказал:
"Горе мне, ибо я не сумел возвестить истину достаточно громко". Дрался он,
по общем мнению, очень хорошо, и не будь он колдуном, следовало бы
сожалеть о его гибели. Говорили, что мельничные колеса завертелись от
крови. Даттам был зол на то, что пришлось сжечь над человеком мельницу,
плюнул и сказал:

- Какая разница, отчего вертятся, лишь бы вертелись.

Некоторые крестьяне убежали в лес и горы, а остальные сыпали себе на
волосы грязь и ложились на обочину, раскинув руки.

Лиддин Черноногий, племянник графа, сказал:

- Надо сжечь деревню и засеять место это солью.

Чужеземец Бредшо принялся говорить ему громкие слова и под конец
заявил:

- Сначала вам придется иметь дело со мной.

Лиддин очень удивился и сказал:

- Его, наверно, околдовали, пока он висел на скале. Я думаю, деревню
надо сжечь, а с вами, господин Бредшо, я сочту за честь драться через
неделю, когда пройдет ваша рука.

Тут подъехал Даттам от горящей мельницы, весь в грязи и крови, узнал,
в чем дело и сказал Лиддину:

- Я обязан господину Бредшо жизнью. Стало быть, обязан поддержать его
просьбу. - Опустил глаза и прибавил: - Помилуйте! По всей стране будут
петь: Лиддин Черноногий дрался с юродивыми, чтобы отомстить за убыток,
справлял тризну по амбарам.

Лиддин смутился, и больше его имя в этой истории не упоминается.

А граф проехал в окружении своих людей по деревне и объявил, что не
преступит рамок закона. Он был зол и задумчив, потому что ржаные корольки
раньше были хорошими работниками.

По закону, если в местности совершено преступление, а преступник не
пойман, правосудие обязано арестовать местных жителей в количестве,
достаточном для того, чтобы их односельчане сами разыскали и представили
виновника. Люди графа стали вязать крестьян из уважаемых дворов: те,
впрочем, сами протягивали руки и выходили распоясанные. Суд назначили на
вечер.

К вечеру о бунте стало известно в соседних селеньях, и многие
прискакали на помощь Даттаму, большею частью для того, чтобы выпросить у
него подарки за вассальную службу. Были, однако, и такие, которые стояли
кружком и роптали, что раньше крестьяне не бунтовали, и не проклятая ли
шерсть тому виной?

После этого люди Даттама поехали по полям и вскоре набрели на отряд
из троих рыцарей, охранявших какого-то человека на ослике, и один из
дружинников Марбода Кукушонка сказал, что это тот самый проповедник,
которого они убили в Золотом Улье. И так как дружинникам показалось
подозрительным, что убитый проповедник воскрес, они решили, что без
колдовства тут дело не обошлось и потащили его в замок.

У стен замка они повстречали Даттама, - тот ехал на лошади. К уздечке
лошади была привязана длинная веревка, а к веревке были привязаны за шеи
десяток бунтовщиков. И как только один из бунтовщиков увидел человека на
ослике, он сказал:

- Этот проповедник - и вправду колдун. Я почему ему поверил? Я пахал
барское поле, работы на два дня. Вдруг стоит, откуда ни возьмись, этот:
"Давай пособлю". Я прилег под куст, - глядь, все уже вспахано и засеяно...

Тут один из рыцарей, сопровождавших человека на ослике, спешился и
сказал:

- Все те из нас, кто верит в единого бога, знают, что этого человека
зовут Белым Ключником, и он не колдун; а вера наша запрещает убийства и
насилия... И еще я готов свидетельствовать, что три года Белый Ключник
проповедовал в столице, а неделю назад вернулся сюда, ушел в скит и никого
к себе не допускал. А еще я хочу сказать, что в Золотом Улье Марбод
Кукушонок рассек мечом не его, а его брата. И мертвец, конечно, не ожил:
разрубленное тело, однако, сползлось...

- Снимите его с ослика и привяжите к хвосту моего коня, - сказал
Даттам.

Это не всем понравилось, и люди сказали:

- Он не делал зла.

- Он-то и виноват больше всех, - возразил Даттам, - потому что прочие
только рубят головы, а этот навязывается в советчики мирозданию. Отдайте
мне его. Это он везде говорит, что добро должно бороться со злом, и из
этой веры и произошло давешнее восстание.

Рыцари зашептались. А в этих местах у многих были управляющие из
ржаных корольков.

Проповедник поглядел на него, а потом сказал:

- Вы, господин Даттам, человек хищный и страшный, но и вы знаете, что
наша вера воспрещает насилие. А когда мы говорим о борьбе добра и зла, мы
имеем в виду борьбу между тем, что существует, и тем, что не существует, а
тайная борьба происходит только в душе человека, если она у него есть. А
вы, господин Даттам, человек бездушный. И бог ваш, Шакуник, о нем и
говорить-то нельзя, как сорока, любит грязь и золото.

Даттам поднял брови:

- Может, о Шакунике и нельзя говорить, однако он есть то, что делает
возможным речь. Он предшествует миру и творит мир, предстоит субъекту и
объекту, действию и состоянию. Как же может творец презирать свое
творение? Как же золото, или хороший меч, или красота замковых стен может
быть ему чужда?

- Золото, - сказал проповедник, - и вправду ему понятно. Вот что,
однако, чуждо твоему богу: различение добра и зла.

- Славно же различали давеча твои ученики добро и зло!

- Это - ересь! - закричал Белый Ключник.

Даттам захохотал.

- Ах, так! Сначала ты тех, кто не верует в Единого, называешь
хищниками и злыднями, а потом ты хищниками и злыднями готов назвать всех,
кто не верует, в точности как ты, в твоего без...евого бога.

Невозможно сказать, как именно выразился Даттам о Едином боге, и на
отсутствие какой части тела он указал. А только известно, что слово,
произнесенное Даттамом, Арфарра не велел включать в составляемый им
словарь аломского языка, по причинам приличия.

- Чего ты брешешь, собака, - заорал проповедник, и как ты смеешь
называть Единого!

- Это не я его называю так, а ты, - покачал головой Даттам, - ведь ты
говоришь, что он бесплотен?

- Да.

- Ну, а раз он бесплотен, то и безнос, и безглаз, и х... у него тоже
нет. Экий калека!

Все рыцари вокруг прыснули. Идея бога бесплотного многим из них была
по душе. Но что у бесплотного бога нет, простите, той штуки, которой
делают детей, и что он хуже самого последнего мальчика-евнуха, они как-то
не думали, и когда Даттам сказал им такую разумную вещь, их любовь к
бесплотному богу как-то сникла, как эта самая штука после соития.

А Даттам, улыбаясь, продолжал:

- Ты мне объясни, однако, как же можно различить добро и зло, если
бог один? - И оглядел всех столпившихся вокруг: а уже много народу
прискакало, прослышав о том, что Даттам сцепился с Белым Ключником, и не
все прискакавшие были на стороне Даттама.

- Говорят, - продолжал Даттам, - боги часто ссорятся. А люди
принимают сторону то одного, то другого бога, и это, в сущности, и есть
свобода воли. В каждой песне поется о выборе: и герой - это тот, кто сам
выбирает бога и судьбу. Ну, а если бог един - то и свободы воли нет, и
добра и зла нет, и все позволено. И в любом своем зле я, лишенный выбора,
справедлив, а бог, карающий меня, несправедлив, потому что зло я не мог
совершить помимо его воли. И вот вы хотите сделать мир, где нет героев, а
есть только божьи крепостные! Права выбирать у них нету, есть только
обязанность грешить и страдать.

Тут многие рыцари заволновались, потому что Белый Ключник никогда не
говорил им о божьих крепостных, а только о божьих воинах.

Проповедник сказал тревожно:

- Ты говоришь о противоречиях между свободой и необходимостью. Но
разум бога не знает противоречий, они возникают лишь в разуме человека.

Даттам прищурился:

- Если в боге не различать свободы и необходимости, как же в нем
различать единство и множественность?

Тут проповедник закусил губу и ответил:

- Я многое бы мог тебе возразить, но зачем? Ибо вижу я, что в этом
споре меня интересует истина, а тебя интересует, как меня повесить.

- Да, - сказал Даттам, - я тебя повешу! Я тебя повешу за убийства и
грабежи, вызванные твоей проповедью. А за что бы ты меня повесил? За
жадность, за гордыню? Да остался ли рассудок у тех сеньоров, кто тебя
слушает? Король Ятун лазил с колодками в людские души, рушил стены замков,
грабил сокровища и наполнял ими храмы, и в стране было преступлением - не
думать, как король! А теперь у вас повыдирали зубы, вы и стали