них, а потом в мозгу замелькали системы дифференциальных уравнений,
целевые функции с ограничениями по криволинейному ускорению в
четырехмерном замкнутом пространстве, затем промелькнул ряд операторов, и
я перестал уже что-либо воспринимать. А уравнения шли лавиной, вспыхивали
решения, сравнивались с предыдущими, отбрасывались, и вновь стройными
рядами с неописуемой скоростью проносились новые и новые сотни уравнений.
И вся эта масса информации проскочила через мой мозг за какие-то доли
секунды, пронеслась, обжигая своей парадоксальностью, ушла и оставила
после себя одно чрезвычайно короткое, но верное решение. И вот уже
ступеньки лестницы ушли у меня из-под ног, и я ощутил, как на дикой
скорости падаю к противоположной стене, у которой замерли три зловещие
фигуры, мое тело двигалось, а я как бы со стороны наблюдал за всем
происходящим. Ноги наткнулись на что-то мягкое и я, резко перевернувшись в
воздухе, рассек мгновенно отяжелевшими руками пространство слева и справа
от себя, по силе удара отметив, что эти двое уже не подымутся. Третьего
при перевороте я задел ногой, и он был еще жив и даже сжимал в
раздробленной руке реактивный диверсионный пистолет. Да, подготовились они
неплохо, вооружились, как против тяжелого танка - успел отметить я с
каким-то странным удовлетворением, и, услыхав топот толпы, понял, что
настало время покинуть помещение. Левой рукой схватив в охапку ничего не
понимающую Нину, я лишь на миг задержался, чтобы изъять тяжелый
десятикилограммовый пистолет у третьего из нападавших, и услыхал, как он
прохрипел мне в лицо два страшных слова. Рванувшись к выходной двери и
преодолев на максимальной скорости опасное пространство, я наконец-то мог
врубить теллинг. А за секунду до теллинга меня посетила совсем уже
абсурдная мысль о том, что мы не попрощались с Валей и она наверняка
обидится...
судорогой свело левую руку, в которой я все еще держал Нину, а в мозгу
пульсировала одна лишь мысль: "Теперь они от меня не отцепятся!". Слабо
застонала Нина и я, сцепив от боли зубы, разжал руку и опустил ее на
землю. Потом отбросив в сторону невыносимо тяжелый пистолет и услыхав, как
с глухим стуком его платиновая рукоятка зарылась в землю, подумал, что с
ним хорошо охотиться на таркусов, совсем не обратив внимания на то, что
даже думаю я на геннскрите...
по-видимому, самое безопасное место, хотя теперь для меня безопасных мест
не было нигде. Нина тихонько плакала, обняв ствол березки, но это у нее
нервное - это быстро пройдет, а вот то, что по моему телу разлилась
приторная слабость, это уже плохо - это надолго. Голова болела еще
сильнее, перед глазами поплыли красные пульсирующие круги и, чтобы
окончательно не отключиться, я лег на траву у ног Нины. Какие-то неясные
образы выплывали из глубин памяти, но я даже не пытался как-то их
проанализировать. Всепоглощающее безразличие охватило меня и я вдруг
отчетливо понял, что обречен. Я обречен и в этом чужом мире - они и здесь
нашли меня. Нашли, и теперь уже не потеряют, и не отстанут до тех пор,
пока не уничтожат. Время, казалось, остановилось, проверяя возможность
бесконечности боли в человеческом теле. Лишь боль и слабость, и только
где-то на дне затуманенного сознания пульсирует мысль, в такт сердцу,
разгоняющему кровь в истощенные мышцы рук и ног, сведенных судорогами:
"Обречен... Обречен... Обречен...". Это продолжается бесконечно долго, все
остается на своих местах - и боль во всем теле, и тошнота, и Нина,
застывшая у березы, и куда-то спешащий нервный пульс: "Обречен, обречен,
обречен...".
небу, березы, качающиеся в такт порывам ветра, приближающееся лицо Нины, и
еще перед тем, как потерять сознание, я успел ощутить ее влажные губы...
Мертвый город? Сейчас же их известно только пять.
он выдвинул эту гипотезу еще до первой экспедиции, когда была известна
лишь одна точка входа. А после своей самовольной вылазки в Мертвый город,
он обосновал наличие восьми точек входа и даже вычислил координаты четырех
из них.
по пяти направлениям к Центру. В трех они уже продвинулись до пяти
километров вглубь города, - профессор встал и, нервно теребя полы
защитного халата, прошел в противоположный угол комнаты, - в четвертом на
восемь, и лишь в пятой точке, в точке входа второй экспедиции, они
топчутся на месте. Потери в последние дни достигли шестьдесят процентов
личного состава тральных команд, но больше, чем на восемьсот метров, они
так и не продвинулись. А по расчетам покойного профессора Дила - это
наиболее перспективное направление.
представить, что произойдет, если они первыми войдут в Центр?
мы можем сделать, чтобы опередить их? Последний налет мовов на мою
лабораторию отбросил нас если не на пятьдесят, то, по крайней мере, на
двадцать пять лет назад. У нас даже не осталось копии программы по этому
направлению, я лично уничтожил ее, чтобы она не попала им в руки. Я
сомневаюсь, чтобы она осталась в активе какой-либо другой лаборатории.
Дила была введена в память восемьдесят восьмого еще до этого налета.
сейчас не может сделать - программа так и не была активирована. Вот этим
вам и придется заняться. И поторопитесь, до открытия тропы осталось всего
двадцать дней, - профессор медленно возвратился к столу, достал свежую
плитку ала и жестом предложил Дили.
уважишь старика?
беру этой гадости. У меня из-за нее добрая дюжина ребят погибла.
а сколько у тебя осталось бойцов?
двухсот-то человек. А кандидатов?
возьмешь своего человека. Про твоих людей я интересовался, потому что
срочно надо провести две диверсии, а это ведь ваш профиль. У тебя деление
как всегда - по тройкам?
программы, но запомните, в ней нет финальной части.
сейчас я с вами полностью согласен и думаю, что совместными усилиями мы
опередим мовов, - Дили поднялся во весь свой огромный рост и устремил
взгляд своих умных и красивых глаз на экран визира, по которому уже
поплыли контрольные модули последней версии программы пятого направления.
голос: "Опасайся духов и теней", и перед его глазами поплыли радужные змеи
кривых - это начался ввод программы.
слова, смысл которых не проникал в глубины моего мозга. Силы постепенно
возвращались ко мне, неожиданная радость жизни захлестнула меня и мое тело
вновь обрело возможность двигаться. Я приподнялся, обнял Нину за плечи и
осыпал десятками поцелуев такое милое и любимое лицо. Казалось, что ничего
не существует, кроме этого пространства между нашими телами, которое мы
пытаемся заполнить собой. Мы любили...
пробиться сквозь бурю чувств, непостижимым образом вырвалась на волю и,
ужаснув меня своей холодной правдой, выросла в четко сформулированное
решение. Еще не в полной мере осознавая последствия своих действий, я
отодвинул лицо Нины на наиболее удобное расстояние и, с каким-то жутким
чувством горечи и холодной решимости, несколько раз наотмашь ударил ее по
лицу, ударил костяшками пальцев, ударил так, чтобы ей было больнее и
обиднее, и после этого выплюнул самое гадкое из всех ругательств...
выдержать их взгляд с холодной улыбкой, не дрогнув ни единым мускулом
лица? Так вот что такое - уверенность в собственной правоте. Мне казалось,
она никогда не отведет взгляда, но вот спасительные слезы смертельной
обиды хлынули из ее глаз и Нина, резко повернувшись, бросилась прочь...
когда-нибудь забыть э т и глаза, и пусть мне осталось помнить их всего
лишь несколько часов, но и эти несколько часов они будут преследовать меня
на каждом шагу. Да, я обречен, обречен, а ее хочу спасти, но она ведь не
знает об этом. Вот и хорошо, вот и хорошо, что не знает, если бы знала,
она тоже погибла бы. Да, все правильно, но какая это боль! Ну и что я
теперь могу сделать? Броситься следом, по-детски закричав: "Это не я! Я не
Акунин Борис
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Василенко Иван
Емилина Ника