никого. Пусть дети думают, что это они сделали такое. В конце концов, так
оно и есть.
шуме, казался неслышным, но его разбирали все. Постепенно Ганс подводил
пляску к концу. Когда замолкнет дудочка, сумеют ли дети и животные не
испугаться и не испугать друг друга? Беды не случится, в этом Ганс был
уверен. Он чувствовал всех, кто был на поляне. Трое медвежат возились у
его ног, а неподалеку, укрывшись за валуном, недоверчиво и ревниво следила
за ними медведица. Матерый волк-одиночка, зимами разбойничавший на дорогах
вокруг города, пришел и схоронился в кустах. Но сегодня они никого не
тронут: ревность медведицы успокаивается, а неспособный к веселью поджарый
бандит уже собирается зевнуть протяжным скулящим звуком и уйти прочь.
и опасны. Что же, милости просим, дудочка встретит вас, и вы уйдете,
никого не тронув. Сегодня у хищников постный день.
с алебардами на изготовку, выстроились шестеро стражников. От этой группы
веяло такой злобой, враждебностью и страхом, что музыка оборвалась на
половине такта.
распятие. - Запрещаю и проклинаю!
врассыпную. Ганс слышал, как вместе с ними улепетывает трусоватый
Франц-попрошайка.
самозабвенный радостный визг, что минуту назад. Так визжат от страха,
встретив в лесу змею.
заслонить Ганса. Одновременно из травы возникла серая тень и встала у
ноги, словно верный пес. Волк-одиночка, людоед, ужас округи, поднял на
загривке шерсть, напружинился и зарычал. Этого зверя знали все -
вооруженные закованные в сталь люди попятились.
через кусты, подвывая от ужаса. За ним, побросав алебарды, бежали
стражники.
это он привел мне на помощь зверя, с которым даже мне непросто было бы
совладать."
детьми.
там.
прибежал старший Якоб. Ему с трудом удалось улизнуть из взбудораженного
города.
прямо на его глазах обернулся волком.
Фрица с Мильхен. Только их солдаты отвели в магистратуру, а Питера - в
башню.
патера Бэра. Может, меня еще и не тронут.
вместе. Я пойду выручать Питера и остальных.
город - еще римляне знали Гамелу. Богатый город, славный среди прочих
ганзейских городов своими купцами, что сильной рукой держат торговлю со
всей Верхней Германией. Двадцать пять лет назад епископ Минденский
Видекинд пытался отнять у города привилегии, но был крепко побит при
Седемюнде. Искусный город, изобильный мастерами каменотесами, хитроумными
шамшевниками и кузнецами. Быстрый Везер крутит немало мельниц, каждый
второй горожанин зовется Мюллером. Большой город, чуть не шесть тысяч
народу живет в его стенах.
была обведена стеной, но все же здесь не так тесно, как в верхнем городе.
Улицы приходится делать шире, чтобы по ним прошли повозки с товаром, а
площадь между магистратурой и собором святого Бонифация никак не меньше
бременской.
удача, потому что денег у Ганса не было, а с него как с бродячего
мастерового, могли потребовать за вход серебряный грош.
двухэтажные, с нависающим вторым этажом. Сверху, из-под крыши, торчат
балки, на которые по торговым дням прилаживают блок, чтобы поднимать
наверх товары. Главная улица даже вымощена, деревянные плахи мостовой
пляшут под ногами, выбрасывая через щели фонтанчики жидкой грязи. Над
сточными канавами устроены мостики.
взглянув на изрытые ходами стены канав.
хозяевами в городе, где не позволяли жить ни воробьям, ни гибким ласкам,
ни кошкам. Что делать, Гамельн ведет крупную хлебную торговлю. Где хлеб,
там и крысы.
Здесь войска Видекинда фон Миндена едва не вошли в город, и вот уже
двадцать лет магистрат собирается и никак не может снести развалину и
построить вместо нее настоящее укрепление. Ганс осмотрел башню,
прикидывая, куда могли посадить Питера, ничего не придумал и пошел дальше.
Магистратура стояла на площади напротив собора святого Бонифация. Звонили
к вечерне, по площади шел народ. Ганса сразу узнали - очевидно город уже
был наслышан о нем.
малефициуме [Малефициум - в средневековой юриспруденции - действие,
причиняющее вред] и совращении!
магистрата, - вы обвиняете его сами? Ведь тогда вам придется ожидать в
тюрьме, пока обвинение не будет доказано.
верных граждан застали этого бродягу во время мерзкого волхвования. Все
они подтвердят мои слова. Мы своими глазами видели шабаш.
толстую каменную стену он смутно различал шум, детские голоса и плач. Как
мог Ганс старался успокоить детей, но его голос не доходил к ним.
признать обвиняемого не только колдуном и злым малефиком, но и еретиком,
действия которого подпадают под юрисдикцию святой инквизиции и, помимо
отказа в причастии, караются смертной казнью в яме или на костре...
зал, то первым делом сказал, что согласен принять любое наказание и просит
лишь отпустить детей по домам. Но на его слова не обратили никакого
внимания. Судебный процесс двигался по давно установленному распорядку, и
становилось ясно, что Ганс ничего не сможет в нем изменить.
Ференц Майер, дряхлый старик, он зябнул в пышном, не по погоде теплом
кафтане и время от времени засыпал на виду у всех. По правую руку от
бургомистра возвышался тучный патер Бэр, каноник собора, а слева сидел
магистр Вольф Бюргер, тот самый горожанин, что спрашивал, кто обвиняет
Ганса. Темное лицо Бюргера словно вырезано из плотного грушевого дерева;
когда он говорил, то казалось, что губы не движутся.
говорил, стоя за специальной кафедрой, кричал, указывал на Ганса пальцем,
обвинял во всех грехах поднебесной:
штедингцев проник к нам. Стараниями инквизиторов установлены неисчислимые
злодейства предавшихся дьяволу, и никакое наказание не будет слишком
жестоко для них. Если мы не хотим, чтобы завтра в Риме призвали к
крестовому походу на Гамельн, как то было недавно с Бременом, то мы
обязаны пресечь зло сегодня. Все и каждый, кто замечен на бесовском шабаше
у горы Ольденберг, должен быть отдан палачу и повинен смерти!
Корнев Павел
Самойлова Елена
Березин Федор
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк
Влодавец Леонид