Чтение 10–й страницы книги ~Замошье~

бочажину, с ревом полз по бурлящей воде, натужно взбирался на другой
берег, измалывая его гусеницами в черную грязь. По воде плыли радужные
пятна солярки и изжеванные стебли рогоза.

Хорошо было, весело. Но однажды, на ровном дне трактор вдруг
накренился, словно собираясь съезжать в еще одну бочажину. В кабину
хлынула вода, а мотор, хоть и высоко стоит он у ДТ-75, закашлял и,
окутавшись белым паром, смолк. Вася вброд добрался на берег, побежал в
деревню за Лехой. Но когда Леха на своем тракторе приехал к речке от
детешки виднелась лишь верхушка кабины.

- Дурак ты! - ругался Леха. - Должен бы знать, что у фрицев здесь в
сорок первом в этих самых бочажинах танк утоп. Не вытащили. А ты с
трактором. Ну, ныряй, заводи трос. Попробуем.

Вытащить трактор не удалось, а а следующую весну и верхушка кабины
ушла под воду. Но этого Василий уже не видел.

Впрочем, утопленный трактор ему простили. Бригадирша, крутая баба,
изругала матерно, потом складно ругали на собрании для протокола, лишили
всех премий, назначили вычеты из зарплаты в счет частичного погашения
ущерба, но все же выдали новый трактор, стосильный, с большой квадратной
кабиной.

На этом тракторе он и поехал спустя неделю в Погост на танцы.

Совхоз большой, а клуб в нем один - в центральной усадьбе. Поэтому
собирались туда парни с девяти деревень. Сначала заезжали в магазин
заряжаться, а потом катили к клубу. Водка тогда была вольной, так что
заряжались основательно. В дни танцев клуб напоминал МТС, так густо
обступали его тракторы и мотоциклы, на которых приезжали местные женихи.
Парни даже после армии долго ходили холостыми, не было невест, девчонок на
танцы приходило человек пять-шесть. Они и танцевали друг с другом, а парни
терлись вдоль стен. Если кто-то пытался приглашать девушек, то был потом
бит, нахальства не прощали. Хотя и так через раз случались драки,
жестокие, с выдергиванием колов. Но Василию, бывшему героем дня (как же,
трактор на сухом месте утопил - и хоть бы хны!), кольев показалось мало, и
он выхватил монтировку...

- В голову метил, - показала на суде случившаяся тогда неподалеку
бригадирша, - а что по плечу попал - случай.

- Дура ты! - закричал на весь зал Василий. - Мы с Юркой кореши, что
же я его убивать стану? Тебя бы я с удовольствием прибил, а Юрку зачем?

Судьи слышали эти слова и впоследствии расценили как угрозу. А пока
получил Васька за пьяную драку, в которой сломал приятелю ключицу, два
года условно. И почувствовал себя неправильно обиженным. Ему бы затихнуть,
да некому ни одернуть, ни проследить. Мать от огорчения слегла, ее увезли
в район с сердцем. А когда бригадирша послала его не в поле, а в силосную
траншею, утаптывать гусеницами зеленку, Василий и вовсе слетел с нарезки.
С полдня бросил траншею, направил трактор сначала к магазину, а потом
гулять. К деревне подъехал круто за полночь. Припарковал трактор у сенных
сараев, зло сплюнул на сиденье изжеванную беломорину и ушел домой спать.

Разбудил его крик тети Дуси.

- Пожар!.. - кричала старуха.

По потолку плясали красные отблески. Горел трактор, от него уже
взялось сено, и тушить было некому. Приписали Васе поджог из мести и,
учитывая прошлые заслуги, припаяли на полную катушку. Не скоро ему
пришлось вернуться домой.

В родные места воротился совсем другой человек. От прежнего Васьки,
умевшего отбрехаться от чего угодно, и следа не осталось. Воры и драчливые
бакланы скоро приучили его, что прав тот, у кого глотка шире и больше
кулак. Ходил теперь Василий, не поднимая головы, в разговорах старался
отмолчаться и даже выпимши на люди не лез, забивался в угол и замирал там.
Хотел вовсе мимо дома ехать, тем более, что ни матери, ни тетки Дуси в
живых уже не было. Только куда податься? Вернулся в свой же сельсовет,
откуда увозили.

Старухи-соседки сочувственно ахали, глядя на серое васькино лицо,
ловили в широком рукаве тощую, обортанную пустой кожей кость руки,
горевали:

- Ишь, истощал как! Так кормят плохо?

- Кормят как положено, - отвечал Василий, - естся плохо.

Старухи поминали матку, что не дожила повидать сынка, и хоть ни одна
не осудила Ваську напоминанием, отчего прежде срока кончилась мать, но ни
одна и не пустила в дом, даром что полдеревни приходилось ему двоюродными,
троюродными и иными тетками. Приткнуться было негде.

Выручила бригадирша, та самая, что когда-то помогла сесть в тюрьму.
Оставалась она все такой же норовистой и злой на язык. Она уже давно
выслужила пенсию, но власть отдавать не хотела и бригадирствовала
по-старому.

- В центральную усадьбу не поедешь, - сразу определила бригадирша, -
найдется дело и тут. Поселю тебя в бывшей конторе, там уже один твой
дружок живет, вот и ты с ним. А трактора не дам, не надейся. Оформишься
разнорабочим.

Контора, в которой поселили Ваську, представляла собой нелепую
бревенчатую сараину об одной комнате. Торчала в той комнате высокая
голландская печь, быть может и экономная, но в деревне вполне бесполезная.
У печи стоял топчан, а на нем валялся Селеха - новый васькин сожитель,
такой же бедолага, не нашедший себе лучшего места. Вообще-то звали его
Серегой, но неповоротливый Селехин язык перевирал даже собственное имя,
так и получился Селеха.

С Селехой Васька жил мирно, в работе был исправен, пил редко,
стараясь урвать за селехин счет. Разнорабочий много не выколотит, но с
первого же аванса Васька начал откладывать деньги на дом. Знал, что нет в
деревне уважения тому, кто своего угла не имеет. Сбережения, опасаясь
Селехи, дома не хранил, отдавал бабке Зине, одной из своих теток. Селеха
был мужик широкий, получив зарплату, щедро поил Ваську, а потом мог так же
легко пропить и васькины деньги. У бабы Зины было не в пример надежнее.
Прижимистая старуха васину мысль одобряла и переданные ей десятки обещала
вернуть только все разом на покупку. По мелочам же деньги не отдавала и
правильно делала, иначе ничего бы он не накопил. А так за два года отложил
шестьсот рублей.

Пришла весна, время работы. Всех, кого можно, поставили на технику,
отправили в поле. Лишь опального Ваську послали на склад, засыпать
минералку в бункера разбрасывателей. Работа копеечная, но Василий не
протестовал, он теперь все принимал молча. Послушно таскал мешки и к себе
вернулся поздно, весь просоленный вонючей амофоской.

В конторе жарко топилась печь, в усмерть пьяный Селеха валялся
поперек растерзанного, со сбившимся тюфяком, топчана. Стук двери привел
его в себя, он поднял голову и уставился на Василия мутным взглядом.

- А! Плишел, жмот! Я тебя ждал, но не дождался. Тли бутылки были, но
не дождался. Все сам... Так вот... Ты вкалывай, давай, может блигадилша по
головке погладит. А я не буду, мне эта Валентина во где сидит!..

Селеха уже вторую неделю не выходил на работу и, вообще, догуливал
последние деньки, ожидая ареста. Сгубило его великое умение загнать и
пропить любую вещь. Со свойственной ему широтой Селеха раскулачил половину
тракторов, стоявших за конторой и приписанных к отделению. В другое время
такое, может, и сошло бы с рук, но не в посевную. Так что Селеха был
озабочен лишь одним - успеть пропить добытое.

- Ну чо смотлишь? - говорил Селеха. - Думаешь - самый умный? А я
скажу - дулень ты! И дома у тебя никогда не будет, Валентина не позволит.
Думаешь, зачем она в депутаты лезла? Нынче вся власть ейная...

- Я и спрашивать не стану, - отозвался Василий. - Домов на продажу
полно, я прописанный и могу покупать.

- А и купишь, что с того? Кому ты нужен с твоим палшивым домом? Да за
тебя ни одна блядь не пойдет, так и загнешься в своем доме... Вот у меня
пожито... я столько выпил, ты столько и не видал никогда. И еще выпью, а
ты как был шестаком... - Селеха заснул, не договорив.

Васька долго смотрел на его припухшее лицо, на погасший окурок,
прилипший к окантованным щетиной губам.

"У других так и хабарики вовремя гаснут", - всплыла неожиданно
обидная мысль.

Дрова в печке прогорели, рассыпавшись красным мигающим углем.

"Куда так топим, не продохнуть", - подумал Василий не в такт первой
мысли.

Он встал, чтобы закрыть дверцу, но вместо этого начал подкладывать на
угли поленья и смотреть, как они сначала чернеют по краям, затем
занимаются живым желтым пламенем. Через пять минут печь снова была набита
до отказа. Длинные казенные поленья не давали дверце закрыться.

Селеха громко храпел, дергая налипшим окурком. Сбитый тюфяк
свешивался чуть не к самой топке. Три пустых бутылки валялись рядом с
топчаном.

"И ничего ему не делается", - третья мысль легла к первым двум,
словно отдельное полено в поленницу.

Василий поискал на столе и в тумбочке, невесть как попавшей в их
логово. В доме было шаром покати. Вареные картохи, принесенные бабкой
Зиной, и селедку, купленную в Доншине, Селеха схарчил на закуску.

- Пойду к Зине, может покормит, - решил Василий и вышел, плотно
прикрыв за собой дверь.

Конечно, тетка оставила его ужинать. На это у нее был свой расчет:
картошку одной сажать сильно хлопотно, а Васька мужик благодарный и
завсегда поможет.

Василий плотно поел и умиротворенно прихлебывал из кружки горячий
отвар зверобоя, который считался у бабки Зины за чай, когда с улицы
донесся истошный крик:

- Пожар!..