имеющий отношение к бритью. Не было тургора у Виктора Андреевича,
изжеванное жизнью лицо с набрякшими веками и мятой кожей глядело из
зеркала, и бритье не придавало ему свежести.
шагнул на кухню завтракать. Еда не лезла в горло, но отказаться он не смел
и послушно жевал разжаренные вчерашние макароны. Таисия уже успела
позавтракать и собиралась на работу, курсируя между стенным шкафом,
зеркалом и продуктовыми сумками. Каждый раз, когда жена появлялась на
кухне, Виктор Андреевич начинал жевать особенно старательно.
причин, жили Малявины мирно, считаясь у знакомых образцовой парой. Но,
разумеется, Виктор Андреевич ни единым словом не выдавал сияющей жизни,
которой жил в действительности, и тайна угнетала, заставляя чувствовать
себя виноватым.
свою биографию, ибо беспамятство, которое мог позволить себе рыцарь
Виктан, не дозволялось Малявину Виктору Андреевичу. Виктор Андреевич
вспомнил, какой сегодня день недели, вспомнил, не машинально действующим
телом, а сознанием, что пора идти на работу, и вспомнил, где он работает.
Выяснил, какой нынче год, и кто такая Таисия. Медленное пробуждение памяти
всегда пугало его, казалось, что сейчас появится кто-то, начнет
требовательно задавать вопросы, а потом заявит во всеуслышание: "Да он не
знает даже, сколько ему лет!" - и тогда... дальше Виктор Андреевич не
решался фантазировать, лишь повторял про себя, готовясь к ежедневному
экзамену:
готовиться к юбилею, подарки искать. Дочь замужем. Сын в армии служит,
сколько же ему лет?.. Девятнадцать..."
Андреевич, поспешно отодвинув тарелку, пошел одеваться.
поездка в автобусе, когда можно успеть все. Обычно, по мере того, как он
вспоминал приметы и дела здешнего мира, роскошная правда Тургора уходила в
забвение, скрывалась, словно ее и не было. Свойство это помогало Виктору
Андреевичу не выдать себя, не совершать странных поступков и не говорить
неуместных слов. Но сейчас он никак не мог забыть о рыцаре Солнечного
Луча, застывшем среди толпы безымянных убийц.
окна, сжало со всех сторон безликой пассажирской массой.
словосочетания. - Я еду на работу..."
стягивающие руки и туловище, натянулись, врезаясь в плоть, но Виктан
устоял, и взмыленным стрегам не удалось бросить его на колени.
Луча. - Что-то ты не слишком весел. А ведь ты хотел встретиться со мной.
Что ж, я к твоим услугам. Давай, поговорим.
Виктан увидел, что у Фартора нет лица. Серая, нездорового вида кожа,
покрытая морщинами - одна складка покрупнее кривится там, где должен быть
рот - и все: ни носа, ни ушей, ни глаз. Почему-то Виктан подумал, что
именно таким и должен быть хозяин Блеклого Края.
ни жалости, ни сочувствия, ни какого-либо иного доброго чувства, но ведь
страх-то в тебе должен быть... Ты сумел пленить меня - случайность и моя
природа помогли тебе, но всех ты не победишь. Отступи.
я взял тебя не случайно, скоро ты убедишься в этом. К тому же, ты не
единственный пленник. Ваша атака отбита, а я не только не понес потерь, но
стал непобедим. Я могу уже не скрывать своих планов. К тому же, без этого
разговора моя победа будет неполной, я должен рассказать обо всем,
рассказать именно тебе - поверженному противнику, чтобы насмеяться над
тобой. Вчерашний старик говорил, что в Блеклом Краю никто не живет,
поскольку тут нет никаких качеств. Это не так. Я всегда жил здесь, и одно
качество у меня было. Зависть! У каждого из вас есть что-то свое, то, что
вы считаете самым лучшим; вам незачем завидовать друг другу, поэтому вся
зависть мира досталась мне. А это - великая мощь. Я бродил вокруг чаши, не
замеченный никем, завидуя каждому из вас, но не смея приблизиться к
источнику, из которого вы так щедро черпали. Запах меда сводил меня c ума,
но я не имел ни сил, ни решимости - ничего кроме зависти. Зависть не
чувство, а мировоззрение. Говорят - она бесплодна, но именно из нее
родился иссушающий пух. И когда черная вьюга закружила вокруг моей головы
- я решился. А потом явились вы - гордые, самоуверенные и... беззащитные.
Я вдоволь попил вчера вашей крови, вы напитали меня своей силой и
уверенностью. Сразу явились неприступные стены и непобедимое войско.
Против вас сражается то худшее, что есть в вас самих. А оно непобедимо.
Видишь, я ничего не скрываю от тебя, потому что мне приятно видеть твое
отчаяние.
слышу, что бой продолжается.
ударам, а потом, пренебрежительно отмахнувшись, произнес:
который вы привели с собой, и впрямь неукротим и почти неуязвим. Его можно
лишь строгать как полено, я так и поступлю, хотя подойти к нему с ножом
трудно. Но один он ничего не сможет сделать. Никто из вас ничего не сможет
сделать. Кого не взять силой - будет взят измором или хитростью. Я не
сумел добыть крови подземного слепца, панцирь его прирос к коже, тогда я
воспользовался умением, похищенным у рыцаря Грозы, так что ваш слепец
вдобавок оглох и сейчас безобидно крошит камни вдалеке от битвы. К каждому
рыцарю я подобрал ключик, для этого у меня было много времени. Теперь ты
понял, что проиграл? Молчишь? Ты правильно сделал, что замолк...
сидящий был похож на Гоэна словно брат-близнец, лишь пустой взгляд выдавал
подделку.
таком виде, то сумел бы посеять в твоей душе смятение. Но мне захотелось
говорить с тобой от своего имени, и я могу, наконец, позволить себе это. А
хочешь, - Фартор усмехнулся, и страшно было видеть на знакомом лице рыцаря
Опавшего Листа чужую и мертвую усмешку, - хочешь я покажу тебе Виктана?
Такого, каков он на самом деле? Хотя тебе это не интересно, ты, пожалуй, и
не узнаешь себя. Тебя волнует иное: зачем я начал борьбу, и что собираюсь
делать дальше. Что же, я отвечу и на эти вопросы. Я хочу забрать себе мед.
Весь до последней капли. Пусть он зреет, а потом я не дам ему пролиться. Я
буду есть мед, макать в него свой хлеб, а вы будете завидовать мне, как я
когда-то завидовал вам.
изобрести бессильная зависть? Тебе лишь кажется, что ты стал силен и сумел
пленить меня... - Виктан напряг мышцы, пробуя на прочность опутывающие его
цепи.
самолюбию, их несложно порвать. Ты связан иначе, хотя и не догадываешься,
как. Дело в том, что мне известна твоя тайна. - Фартор поднялся и
прокричал в лицо Виктану: - Ты побежден, потому что проехал свою
остановку!
Андреевич увидел, как мимо проплывает проходная завода, табло над входом
показывает без семи минут восемь, и, значит, уже нет никакой возможности
успеть на работу без опоздания. Виктор Андреевич в отчаянии привалился к
дверям. Опустевший автобус, дребезжа, набирал ход.
опоздал на целых двенадцать минут. Еще год назад на такую задержку никто
не обратил бы внимания, кроме, может быть, Антонины Мадарась - злыдни и
доносчицы, но теперь, когда управленцы ожидали сильного сокращения штатов,
Виктора Андреевича встретило недоброжелательное молчание и изучающие
взгляды. Виктор Андреевич промямлил что-то напоминающее одновременно
приветствие и попытку оправдания, уселся за стол и придвинул папку с
бумагами. Предстояло выяснить, что там внутри, вспомнить, какими
неприятностями чреват грядущий день. Ничего срочного в папках не
оказалось: какие-то заявки, отчет за прошлый квартал, докладные записки о
перерасходе электроэнергии - весь тот бумажный хлам, что скапливается на
столе, создавая видимость работы.
"два-тире-два". В ответ ему продиктовали расход электричества за прошлую
смену. Цифры эти предстояло просуммировать и о результатах сообщить в
Горэнерго. Ежедневная будничная деятельность, не требующая ни малейших
усилий. Виктор Андреевич выписал цифры в колонку, вздохнув, поднял голову.
Светочка Соловкова, сидящая за столом напротив, была погружена в расчеты,
наманикюренные пальчики летали над клавишами калькулятора. Виктор
Андреевич вздохнул еще раз.
так что он и сам не мог бы сказать, была бы у него седина в бороде,
вздумай он эту бороду отпустить. А вот бес в ребро впился прочно, и звали
его Светочка Соловкова. Была она на два года младше собственной дочери
Виктора Андреевича, у мужчин пользовалась успехом, так что никаких надежд
Контровский Владимир
Грабб Джеф
Адамов Григорий
Перумов Ник
Муркок Майкл
Нортон Андрэ