Святослав ЛОГИНОВ

МИКРОКОСМ

И о составе вещей говорить с пониманием дела,

И рассуждать, наконец, о собственных первоначалах.

Лукреций Кар "О природе вещей"

- ...есть и иные авторы, но все они подобны названным. Слушай, я
читаю: "Возьми по части сладкой соли, горькой соли, соли каменной,
индийской, поташа и соли мочи. Прибавь к ним хорошего нашатыря, облей
водой и дистиллируй. Поистине, выходит острая вода, которая сразу же
расщепляет камень". - Стефан Трефуль поднял голову и, глядя в полумрак
перед собой, сказал: - Я не проверял рецепта, но думаю, что он верен. То,
что артист производил сам, можно легко отличить по ясности письма. Но даже
у честного адепта внешняя цель - делание золота - оттесняет цель высокую -
познание истины. Нетерпение рождает ошибку, и тогда является камень,
красный, белый или же иной, от ртути, урины или тартара, и, по словам
адепта, совершает превращение неблагородного в прекраснейшее. "Возьми на
фунт свинца унцию тонкого серебра и положи туда белого камня, и свинец
превратится в серебро, коего количество будет, смотря по доброте камня".
Этот рецепт я повторил и получил металл белый и твердый, коим можно
обмануть незнающего. Испытание же крепкой водой показывает прежний свинец
с малой долей серебра. Не зная натуры, мастер принял мечту за истину.
Всякое алхимическое сочинение страдает тем же смешением. Отсюда заключаю:
все изложенное здесь - ложно!

Стефан ударил ладонью по груде книг и манускриптов, отчего поднялся
столб пыли, а одна из свечей погасла.

- Сильный тезис, - признал Мельхиор Ратинус.

Из узкогорлого кувшина, стоящего в неостывшей золе очага, он налил в
кружку горячего вина с пряностями, попробовал и, как это делал всегда,
добавил сахара, процитировав одну из бесчисленных "Диетик": "А сахару
много есть не повелеваем, но в скорбности..." - и лишь затем закончил
начатую ранее фразу:

- Чем же ты собираешься заменить столь решительно отвергаемое тобой
знание?

Был вечер четверга. Вот уже много лет кряду еженедельно по четвергам
профессор и доктор канонического права Мельхиор Ратинус приходил в гости к
своему коллеге и приятелю Стефану Трефулю и проводил вечер, беседуя о
тайнах естества и неторопливо прихлебывая из серебряной кружки пиво, если
дело было в жаркую пору, либо, когда на дворе стояла стужа, горячее вино,
которое Стефан собственноручно варил в одной из печей своей лаборатории.

Обычно приятели обсуждали проблемы чистой науки и в тому времени,
когда в кувшинчике показывалось дно, доходили до парадоксов и неразрешимых
противоречий. Последнее очевидно, если учесть разницу привычек и
темпераментов. Мельхиор Ратинус был поэт, весьма искусившийся в
героическом латинском стихосложении, и все свободное от наставничества
время проводил в тесных книгохранилищах аббатства Сен-Мишель. Стефан
Трефуль читал школярам натуральную историю, а среди горожан прославился
как алхимик, близко подошедший к открытию тайны. Только двое учеников и
друг Ратинус знали, что Стефан ищет среди реторт не золото и серебро, а
истину. Поэтому Мельхиор и был удивлен неожиданным выводом Стефана.

- В книгах нет правды, - сказал Трефуль, - что и другие признают.
Парацельс пишет: "Ежели мастерство не изучено будет у искусившегося
художника, то через чтение книг оно не приобретется". Однако и в опыте не
отыщешь абсолютной истины, ибо руки и глаза имеют свойство ошибаться. Но
можно заставить говорить саму природу, она не умеет лгать, надо лишь дать
ей уста.

- И как ты это хочешь сделать?

- Вот здесь, - Трефуль поднялся, - в этой самой лаборатории, от
ветра, воды и камней я создам иной микрокосм, искусственного человека,
вполне совершенного гомункулуса, всезнающего и открытого!

Мельхиор уважительно оглядел смутно освещенные стены, шкафы, набитые
приборами, печи, жернова ручной мельницы, остов хищной птицы у потолка.
Да, здесь могло произойти всякое, но все же въедливый профессор усомнился:

- Чтобы синтезировать гомункулуса, нужно владеть камнем, состав
которого ты собираешься узнать у самого гомункулуса. Нет ли здесь
противоречия?

- Камень ищут одни златолюбцы, - сказал Трефуль, - камень не может
быть живым, а мне нужно живое.

- Тогда повторю вопрос: как ты намереваешься этого достичь?

- Я еще не знаю. Ясно лишь одно - ничего совершенного нельзя сделать
иначе, как подражая природе. О дальнейшем - молчи.

Ратинус приложился к напитку и, переводя разговор на другую тему,
сказал:

- Стефан, я слышал, будто у твоей племянницы появился воздыхатель.

- Мне об этом ничего не известно, - сказал Трефуль, - но если это
правда, то я дам Кристине приличное приданое, чтобы она могла честно выйти
замуж.

- Я думал, ты бережешь ее для себя.

- Я берегу ее для искусства! - отрезал Трефуль.

Кристина была бедной девушкой, которая три года назад пришла учиться
медицине, чтобы потом сдать экзамен перед собранием цирюльников, принести
присягу и стать, так же как и ее мать, "присяжной бабой" - повитухой для
богатых.

В коллегию, где Трефуль читал краткие курсы анатомии и фармации,
женщины поступали довольно часто. Это были либо потомственные акушерки,
которым судьба не оставила иного пути, либо постаревшие университетские
проститутки, не желающие терять привилегий. Ясно, что Трефуль смотрел на
учащихся женщин с легким презрением, но... Теперь он сам не мог вспомнить,
как случилось, что он, прежде не имевший учеников, разрешил Кристине
появляться в лаборатории, а потом даже объявил ее своей племянницей -
незаконной дочерью покойного брата.

За три года Стефан привык к помощнице, которой можно было доверить
многое. Новость, принесенная Мельхиором неприятно поразила его, хотя, по
совести говоря, Стефан не слишком в нее поверил. То есть воздыхатель,
конечно, мог появиться, но вряд ли у него серьезные намерения, все-таки,
Кристина дочь акушерки. А на легкую интрижку девушка не согласится, в этом
Стефан был уверен.

Кроме Кристины, в лабораторию имел доступ еще один человек - Пьер
Тутсан, уличный мальчишка ловкий в работе и мелком жульничестве. Он не
верил ни во что и не признавал никого, кроме своего мудрого и всеблагого
хозяина, который отыскал когда-то Пьера на городской свалке, накормил,
вымыл, одел маленького звереныша и с помощью ласки, окрика, а порой и
трости превратил его в человека. В ведение Пьера были отданы горны и печи,
заплесневелые бочки для мацерации и широкие плошки для хрусталлизации соли
- все то, что не требовало опытности, а лишь постоянного догляда.

К ломкому химическому стеклу Пьер относился благоговейней, чем к
святым дарам, а Стефана почитал за природного своего господина. Однажды,
когда в пылу полемики Мельхиор Ратинус допустил не вполне корректное
высказывание, обозвав Стефана безмозглой скотиной, Пьер, как оказалось,
притаившийся за креслами, выскочил оттуда и молча вцепился в обидчика.
Оторвать его от жертвы удалось лишь с большим трудом, и с тех пор Трефуль
не позволял Пьеру присутствовать в зале во время четверговых
собеседований.

Придя к Трефулю во второй четверг марта, Мельхиор Ратинус обнаружил в
лаборатории изрядные новшества. Самый зал, казалось, разросся в размерах
от неожиданной чистоты и порядка. Все малые печурки, керотакисы, горшки
для кальцинации и пробирные тигли куда-то делись, зато немало появилось
приборов из прозрачного, непомутневшего еще стекла - признак, указывающий,
что совсем недавно ловкий стеклодув произвел эти причудливой формы
склянки.

- Стефан! - воскликнул Ратинус. - Ты нашел путь?

- Нашел, - сказал Стефан. - Садись, Мельхиор. Вот твое кресло, вот
вино, вот сахар.

- Ты открыл его сам или все же отыскал в книгах? В чем он
заключается? Не бойся, я стар, толст и ленив, я не украду твоего секрета.
Но я любопытен, Стефан! Отвечай скорее, иначе моя селезенка лопнет от
нетерпения.

- Чем совершеннее вещь, тем ближе она к совершенству, - задумчиво
произнес Трефуль. - Не так ли?

- Истинно так! - подхватил Ратинус. - Стефан, ты великий софист!

- Безупречный гомункулус, - мерно продолжал Трефуль, - должен быть
составлен из самых чистых, самых благородных и совершенных сущностей,
взять которые можно лишь из того, что и так совершенно. Глядя на три
царства природы: минеральное, прозябающее и животное, видим, что
последующие из них благороднее, а значит, и чище предыдущих...

- Твое утверждение легко оспорить, - вставил Мельхиор, - однако
большинство писателей согласно с таким мнением, ведь именно в этом порядке
творил господь, а никто в работе не переходит от более совершенного
изделия к менее совершенному.

- Венцом же творение справедливо почитается человек, значит, именно
из него можно извлечь нужные в работе чистейшие эссенции.

- Мысль старая, как сама алхимия, - заключил Ратинус.

- Но из ее делали неверные выводы! - возвысил голос Трефуль. -
Невежды вываривали эликсир из урины, ковыряли живую серу в ушах и
извлекали философскую ртуть из выделений носа. А ведь это все отбросы, то
нечистое, что уходит из тела! Чистое остается. Вот где путь! Гомункулус
может быть получен только из человека, не от ветра, вод и камней, а от