был потомственный цэрэг, глубоко убежденный в своей исключительности, а на
самом деле глуповатый и беспомощный во всем, кроме поединка на коротких
копьях или ножах. Выросший в алдан-шаваре под заботливым присмотром,
Турчин чрезвычайно страдал от сырости, вони, жгучего нойта, но больше
всего - от невозможности прилечь. В своих бедах он винил илбэча, из-за
которого расплодилось столько бандитов.
живот... или нет, сначала плеткой шкуру со спины спущу, нойтом намажу, а
потом...
сами тянулись к копью, - ложись, лучше, спать. Ночь скоро.
ли?..
спят. Мы их караулим, а они дрыхнут. Вот, смотри, как это делается, -
Шооран раскатал на камне кожу, загнул края, скрепил их костяными зажимами
и улегся в широкую, как корыто колыбель. - Вот и все, спи как в
алдан-шаваре.
дам, но чтобы никто не знал - мы все-таки на посту. Уйдут изгои - лови их
потом.
раз повернулся, пожаловался недовольно:
очередь. Один пусть наблюдает.
караулить.
поэтому он с готовностью согласился метнуть жребий, и ничуть не был
удивлен, когда ему выпало дежурить первому. Поворчав для виду, что
страдает за свою доброту, Шооран помог напарнику улечься поудобнее и через
минуту услышал его храп.
тревогу, но все же он честно выждал два часа, пока не сгустилась
непроницаемая тьма, и тогда разбудил сочно похрапывающего Турчина.
начнет светать.
затих. Турчин потоптался немного, на некоторое время застыл, опираясь на
копье.
пробормотав что-то. Турчин вздохнул, прошелся было по поребрику, но
споткнулся о расплывшийся в темноте камень, выругался, наощупь отыскал
свою постель, из которой его так безжалостно вырвали.
ломать, а не бегать. Часок можно и поспать. Никто и не узнает.
верно, наплевать, а если явится Ёроол-Гуй? Тогда уж точно никто не узнает,
как проводили время дозорные.
чмокала грязь, хлюпал нойт. Мертвенно опалесцировал далайн, близкий, очень
близкий...
далайну, раскрываясь ему навстречу, схватывая мыслью тяжелую влагу и
беспредельную глубину. Далайн вздрогнул и сдался, затвердев оройхоном,
погасло призрачное свечение, холодная влага отступила, изгнанная землей.
Шооран нашел свою постель, повалился в нее и уснул. Теперь можно было
спать спокойно - оройхон, на котором они находились, стал недосягаем для
Ёроол-Гуя, а караулить изгоев Шооран не собирался. Главное же - разбудить
его должен был бессонный Турчин. Чтобы тот не проспал, Шоорану пришлось
оттащить кожаную постель на пару шагов в сторону, в ложбинку, где ее
должна подтопить выступающая вода, шум которой уже был слышен.
Там!..
утренний туман. Протрубив, Турчин заметался, не зная, что делать дальше.
было переходить в атаку.
был кто-нибудь?
сомкнул.
особенно если станет известно, что другой спал.
- Туман вон какой густющий, за дюжину шагов ничего не видно.
Труби еще!
едва подбеленный утренним светом туман. На границе нового оройхона Шооран
предусмотрительно остановил напарника и здесь, на пересечении поребриков
они и метались, пока не услышали стук оружия и топот бегущих на помощь
цэрэгов.
даром и, едва рассвело, ушли через новый оройхон. Преследовать их казалось
бессмысленным, тем паче, что появились более важные дела. Оройхон, ставший
сухим в предутреннюю ночь, располагался исключительно неудобно - он
касался остальных сухих земель лишь одним углом, а со всех остальных
сторон был окружен мокрыми оройхонами. Разумеется, об отделении этого
оройхона не могло быть и речи, его ограждала не узенькая мертвая полоса, а
легкопроходимый и широкий перешеек, тем не менее, одонту Ууртаку надо было
заверить вана в своей преданности и, по возможности, извлечь из ситуации
выгоду.
казенные дюжины и войска, присланные другими одонтами, остались беречь
провинцию. За неделю дальновидный Ууртак убедил вана, что не стоит из
одного оройхона создавать новый округ, который, конечно же, захочет
самостоятельности, а гораздо лучше отдать оройхон верному Ууртаку. Шооран
за эту неделю вернул изгоям долг, поставив еще один оройхон,
вклинивающийся в далайн, и как бы восстанавливающий земли изгоев.
высохший оройхон и выделил для его охраны двойную дюжину цэрэгов, среди
которых оказался и Шооран. Делать на пустом оройхоне было нечего, цэрэги
продувались друг другу в кости, рассказывали, кто умел, истории и скучали
по оставленным семьям. Грустил и Шооран. Представлял, как он приводит
Яавдай на берег и словно безумный илбэч говорит: "Смотри!" - и перед
изумленным взором девушки рождается земля. Лицо Яавдай останется
неподвижным, но черный огонь в зрачках полыхнет с небывалой силой. А потом
он покажет, как умывается земля, освобождается от яда и грязи, покрывается
свежей травой, как проклевываются сквозь жирную землю резные ростки
туйванов. Он скажет: "Эта земля для тебя. Живи", - и на лице Яавдай
появится неуверенная улыбка.
опустевшие мокрые земли к далайну. Его никто не заметил, да и сам остров
был обнаружен лишь к концу дня, когда Шооран стоял на посту, охраняя
перешеек.
понять: мечты его не о новых землях, а об Яавдай. Шооран затосковал. Он
шептал слова легенды, которые, казалось, знал, когда еще не умел говорить:
"Я проклинаю илбэча! Он нигде не найдет покоя и не встретит счастья. У
него не будет друзей, и даже родственники станут издеваться и мучить
его..." Шооран шептал, пока слова не начинали терять смысл, а перед
глазами стояло лицо Яавдай. Нет, она не способна издеваться, этого просто
не может быть, здесь бессильно даже проклятие Ёроол-Гуя. Она обещала
ждать... Короткое "да", сказанное на заданный между делом вопрос, обрело
для Шоорана важный смысл. Шооран убеждал себя, что никакого проклятия и
вообще нет, ведь была семья у старика, даже когда он стал илбэчем, а
потомки илбэча Вана правят целой страной.
войска, так никого и не поймавшие, начали собираться домой. Однако, той
дюжине, что посылал на запад Моэртал, отдыхать не пришлось. Наместник,
поняв, что илбэч ускользнул, решил хотя бы расправиться с изгоями и
бунтовщиками, так что вернувшейся дюжине пришлось немедленно занимать
позицию вдоль мокрого оройхона.
от далайна и вмешаться в события не мог. Передовые дюжины вошли на