были перенаселены.
дары пришедшим людям. Шооран к тому времени был на центральном мысе. Там
они с Ай и провели весь мягмар, занимаясь привычным ремеслом: охотой и
разборкой завалов. Жаль, что никто пока не соглашался менять кожу и кость
на хлеб.
заготавливали наыс, мужчины правили инструмент и караулили урожай. Шооран
и Ай остались на берегу одни. Через неделю-другую, когда схлынет грибная
страда, здесь снова появятся люди, а пока можно работать безбоязненно.
уговорам Ай, ушел на запад, в землю изгоев. Ему и самому хотелось узнать,
как там обстоят дела, а может быть и помочь знакомым, которые еще
оставались в тех местах. Хотя, чем он мог помочь? Только строить землю,
как и всюду. А потом снова идти вокруг сужающегося далайна. И снова
строить, и идти дальше, не зная, куда приведет его кружение на месте.
Ёроол-Гуя большей мечты, чем поймать и пожрать илбэча Вана. Но когда бы ни
выныривал Многорукий из мутных волн, Ван был наготове и успевал уйти от
жадных рук, перепрыгнув через неприступный для владыки далайна поребрик. И
однажды, устав от бесплодной погони, Ёроол-Гуй сказал:
победа все равно останется за мной? Ведь я вечен, а ты скоро умрешь. Зато
в моих руках смерть будет быстрой и не такой мучительной, как от старости
и болезней.
умирать. И вообще, я не хочу, чтобы ты меня ел.
хотел получить в обмен на то, что позволишь себя сожрать?
хочешь сильнее, чем прожить до конца свою бесконечно короткую жизнь.
правда ли, что у далайна нет дна?
если его нет, то что там есть?
конца в конец?"
Вану:
брошенный мне в жертву самым первым человеком в самый первый день далайна.
Камень все еще падает в бездну.
и глубина далайна не иссякла. Ты не смог доказать, что у далайна нет дна.
Ступай и нырни как следует.
по исходе года он вынырнул и позвал илбэча.
влага там сгустилась как плотное тело. Когда камень достигнет тех глубин,
он повиснет, не в силах падать дальше.
поплыл сквозь эту густую влагу и спускался еще двенадцать недель, но не
видел никакого дна.
далайна не иссякла.
- вскричал Ёроол-Гуй. - Найти можно только то, что есть, а если дна нет,
как я докажу тебе это?
века! За это время ты успеешь умереть своей смертью. Только вечность еще
глупее дурной бесконечности. О них славно думать, сидя на алдан-тэсэге, но
нырять в угоду тебе я больше не стану!
спрыгнул с поребрика и ушел на дальние оройхоны, насвистывая песню и
сбивая пыльцу с метелок цветущего хохиура.
он создавал свою страну, он знал, чего хочет достичь. Кроме того, в те
времена создание оройхона представлялось новым и трудным делом, и если в
какой-то день он ставил два оройхона, то потом приходилось долго отдыхать.
Теперь и три оройхона не казались сложными, но не ставить же себе
ближайшей целью застроить весь далайн?.. Конечно, задача выполнима, но
пока за десять лет он не решил ее и наполовину.
происходило оттого, что людей не было рядом. Теперь вокруг были толпы
народу, но он оставался один. Бессловесная Ай заменяла ему все
человечество. Хотя на одиночество Шооран не жаловался: может быть, просто
привык или боялся потерять единственное близкое существо. Со времени
освобождения из тюрьмы Шооран ни разу не взглянул ни на одну женщину. Те
ночи, когда не надо было спешить к далайну, он проводил рядом с Ай, и
иногда, проснувшись среди ночи, прислушивался в темноте к дыханию
уродливого бесполого существа и с нежностью думал, что вопреки всем
проклятиям, он не одинок.
люди жили впроголодь, Шооран не появлялся у Тамгай и вообще старался не
выходить на сухое, тем более, что такое хождение могло обернуться плетьми.
Зато строил он чуть не ежедневно.
жители стали беспрекословно выполнять введенный еще Суваргом закон, и в
запрещенные дни на мокром никого не было. К тому же, и Ёроол-Гуй за месяц
не появился ни разу, очевидно махнул на эти гиблые места всеми своими
руками и предоставил илбэчу творить здесь все, что угодно. Вскоре почти не
оставалось мест, куда можно было бы пристроить новый участок суши. Тогда
взор Шоорана обратился на оконечности заливов. Два узких рукава
по-прежнему отделяли страну изгоев от вана и разоренных добрых братьев.
Конечно, на границе давно не было огненных болот, но все же перешейки
оставались довольно узкими. Когда-то это позволяло стране уцелеть. Теперь
ей предстояло научиться жить.
заключал. Просто братья были уже неспособны вести войну, их отряды
превратились в банды, грабящие собственную страну и согласные помогать
любому, кто даст хлеб, мясо и вино. Но ни изгои, ни Моэртал не спешили
захватывать всю страну. Правители прекрасно понимали, что эту землю надо
не завоевывать, а осваивать. Мирные жители, развращенные "ничейностью"
земли, были здесь гораздо опаснее, чем воинская сила.
братьев еще на пару оройхонов вглубь и остановился. Теперь граница
проходила как раз по развалинам каторжных мастерских. Идти дальше, на
широкий простор, который было невозможно оцепить солдатами и хоть как-то
изолировать, Ээтгон не решился. И Шооран задумал подтолкнуть его на этот
шаг. Все равно, рано или поздно, узкие заливы придется уничтожать.
сухое и объявиться у Тамгай. Вдова сушильщика пережила голодное время
довольно благополучно. Неделю Шооран отдыхал, работая на поле, помогая
управиться с первым после мягмара и потому обильным урожаем. Вечерами пел
для живущих в округе земледельцев, рассказывал сказки и правду о том, что
творится на другом конце мира, который он обошел кругом. Возился с
сынишкой Тамгай и даже смастерил подрастающему тезке маленький, но вполне
настоящий суваг. А потом выбрал время и с мешком сырого харваха отправился
к аварам. Ведь уже наступил новый год и вновь надо платить огненный налог.
разделив его на две равные части. При виде харваха Тамгай расплакалась, а
вечером долго вспоминала Койцога и все старалась угостить чем-нибудь
вкусненьким Ай. Ай сидела неестественно прямо, время от времени
поворачивала голову, словно и здесь высматривала грозящую опасность.
Рассказы выслушивала молча со всегдашним сосредоточенным видом, а к
угощению не притронулась. Тамгай вздыхала и гладила Ай по голове, пытаясь
расчесать редкие бесцветные волосы.
полной темноте прокрался к палатке, приподнял угол навеса и замер, услышав
негромкий и очень спокойный голос Яавдай: