Святослав ЛОГИНОВ

СЛУЧАЙНОСТЬ

Каждый год Адольф фон Байер, профессор химии Мюнхенского
университета, получал от магистратуры пригласительный билет на городской
бал, внимательно его прочитывал, благодарил рассыльного и никуда не ходил.
Но недавно кто-то рассказал ему, что Юстус Либих, чью кафедру он занимает
вот уже пятый год, считал своим долгом всегда присутствовать на празднике.
И Байер тоже решил пойти.

Бал начинался в одиннадцать часов вечера, так что день у Байера был
таким же трудовым, как любой другой. С утра он раздал задания лаборантам и
практикантам, поговорил с сотрудниками и ассистентами, ведущими
самостоятельные работы. Потом читал лекции студентам, сходил домой
пообедать, опять вернулся в университет, ответил на письма, выправил
корректуру статьи для журнала и... совершенно забыл о бале.

Вспомнил о нем только когда давал инструкции лаборанту Францу. Тот
оставался на ночь, следить за синтезом, поставленным еще с утра. Обычно
Байер старался не оставлять Франца одного в лаборатории, Франц был
человеком ненадежным: лаборантом он лишь числился, а на самом деле был
обычным наемным служителем, но поскольку в этот день были поставлены давно
отработанные синтезы, не грозящие никакими сюрпризами, Байер решил
рискнуть. Он объяснял предстоящую работу, а Франц слушал, почтительно
кивая на каждой фразе.

- Особое внимание прошу уделить горелкам, следите, чтобы кипение было
тихим, без толчков, нагрев контролируйте по термометрам... Хотя, так вы
все позабудете. Я сейчас запишу... - Байер схватил со стола первую
попавшуюся бумажку. Это оказался пригласительный билет. - Мой бог! Совсем
забыл! - воскликнул Байер.

Тем не менее, он сначала закончил наставления, проверил, чтобы все
было в порядке, и только потом поспешил к дому, чтобы переодеться.

Разумеется, он опоздал, праздник был в самом разгаре. Распорядитель
ввел Байера в зал, торжественно возгласил:

- Адольф фон Байер, профессор!

Теперь Байер считался представленным присутствующим и мог начинать
веселиться самостоятельно. Но, во-первых, он не знал здесь ни одного
человека. Открывавшие бал почтенные люди, с которыми Байера водил
знакомство, уже ушли, и в древнем "зале пиров" гудела незнакомая толпа. А
во-вторых, Байер решительно не представлял, что он должен здесь делать,
ведь он, по примеру великого Либиха, собирался прийти только на открытие.

Однако, к нему почти сразу подошел заплывший жиром толстяк, втиснутый
в узкий сюртук. Он остановился против Байера и громко спросил:

- Это вы доктор фон Байер?

- К вашим услугам, - отозвался тот.

- Краппп? - рявкнул толстяк.

- Простите? - не понял Байер.

- Ведь это вы сделали искусственный крапп?

- Ализарин, красящее вещество краппа, - лекторским тоном произнес
Байер, - получен Гребе и Линнеманом в то время, когда эти два ученых
работали в моей лаборатории.

- Все равно, - отмахнулся толстяк, - весь город говорит, что крапп
сделали вы, - он замолк на несколько секунд, а потом, решив, что
собеседник усвоил комплимент, спросил: - А сейчас вы чем занимаетесь?

- Индиго, - коротко ответил Байер.

- О-о-о!.. - уважительно протянул толстяк. - И давно вы за него
взялись?

- Не очень, - рассеянно ответил Байер.

Он вдруг вспомнил, как впервые познакомился с таинственным веществом
индиго. В то время Адольф Иоганн Фридрих Вильгельм фон Байер был худеньким
бледным мальчиком и его звучные имена казались насмешкой. Отец его, в
юности воевавший против Наполеона, хотел, чтобы сын стал военным, мать
мечтала видеть его литератороом. А двенадцатилетний Адольф читал и
перечитывал случайно попавший ему в руки научный трактат Фридриха Велера -
человека, впервые ситезировавшего органическую субстанцию из
неорганических веществ. Больше всего в этой книге потряс мальчика рассказ
о красках. Только теперь он понял, как неярко одеваются живущие вокруг
люди. Материи были белыми, серыми или выкрашенными в некрасивый бурый цвет
дешевой краской "кашу". Все остальные красители привозились издалека и
были дороги. Даже сами их названия звучали словно имена сказочных
восточных городов: шафран, кошениль, хна. И, конечно же, царь красок -
синее индиго. Цена этой чудесной лазоревой краски была столь велика, что
некогда германские правители даже запретили ввоз индиго в страну,
опасаясь, что Германия разорится, если немцы будут носить платье,
выкрашенное в синий цвет. И даже французский император, с которым так
храбро сражался отец будущего химика, не смог одеть в синие мундиры
любимую старую гвардию.

Прочитанная книга не давала покоя, и когда в день тринадцатилетия
родители подарили Адольфу два талера, он, зажав серебряные монеты в
кулаке, побежал в аптеку и купил там порошок индиго, чтобы повтоорить
описанные Велером опыты. Неделю Адольф ходил с синими руками и с тех пор
твердо решил, что будет химиком и обязательно научится изготовлять индиго.

Байер тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Он
сообразил, что все еще стоит в зале, а толстяк назидательно говорит ему:

- Не кажется ли вам, что ваши исследования, в некотором роде,
являются как бы безнравственными?

- Это в каком же смысле, позвольте спросить?

- А то, что крапп прежде стоил двести марок за килограмм, а ваш
ализарин, хотя красит и лучше, но стоит всего шесть марок. И если индиго
научатся фабриковать из каменноугольной смолы, то его ждет та же участь!
Ведь тогда любая крестьянка сможет надеть цветную юбку! Падет уважение к
богатству.

- Вот и прекрасно, - сказал Байер. - Быть может, тогда люди научатся
отличать друг друга не по цвету штанов, а по содержимому головы.

Толстяк изумленно глянул на профессора и отошел, обиженно сопя. Байер
молча развернулся и ушел.

Домой он вернулся поздней ночью, однако это не помешало ему подняться
до света, чтобы отправиться на прогулку. Ему и раньше приходилось,
вернувшись из лаборатории под утро, даже не ложась спать, уходить на
утреннюю прогулку, которая была непременной частью его образа жизни.

- Химик слишком много дышит парами вредных веществ, - говорил он, - и
должен в виде возмещения ущерба побольше дышать чистым воздухом.

Но на самом деле Байер просто любил ходить по улицам спящего города,
и лишь когда ему попадался первый тяжело гремящий вагон конки, он
поворачивался и шел не домой, а к университету, в свою лабораторию. И
прежде, чем появлялись сотрудники, Байер успевал войти в курс работы и
обдумать, что и как он будет делать сегодня. В этом и заключался секрет,
благодаря которому он успевал так много.

А он действительно сделал немало. К восемнадцати годам закончил
математический факультет Берлинского университета, а потом, с трудом
добившись согласия отца, уехал в Гейдельберг к Бунзену. Ничего не скажешь,
Бунзен научил его работать, но Байер хотел заниматься органической химией
и потому вскоре покинул творца спектрального анализа и отправился в Гент,
где поступил в лабораторию Августа Кекуле.

Среди немецких химиков Кекуле был самой эксцентричной фигурой, и по
характеру и по области исследований. Занимался он в то время проблемой
непонятной стабильности ароматических соединений. Кекуле предположил, что
атомы углерода в этих веществах соединяясь друг с другом одной или двумя
связями, образуют кольца, которые укрепляют молекулу. Теория эта вызвала
удивление и вряд ли была скоро признана, но уже через год на всю Европу
прозвучал голос российского химика Бутлерова, выступившего с теорией
химического строения, и теория Кекуле вошла в нее как частный, хотя,
возможно, самый интересный случай.

Но как обычно бывает со всеми теориями, вскоре обнаружились факты,
которые не укладывались в отведенные им рамки. Среди ароматических
соединений нашелся плохоизученный класс веществ, носящий длинное название
"ароматические гетероциклы" и не желающий подчиняться теории строения.
Вещества этого класса показывали признаки ароматичности, в том числе и
равнозначность всех двойных связей, а согласно Кекуле, связь,
принадлежащая азоту или другому неуглеродному атому, должна была сильно
отличаться от остальных.

Здесь-то интерес Байера к красителям вспыхнул с новой силой, ведь
почти все органические краски - природные и немногие уже полученные
искусственно, были ароматическими гетероциклами.

Но по-настоящему заняться индиго удалось только в 1865 году, когда
Байер занял кафедру химии в Берлинской ремесленной академии. С тех пор все
его работы тем или иным образом имели отношение к химии красителей. Его
ученики - Гребе и Линнеман получили ализарин. Братья Фишер - тоже его
ученики - подарили миру дешевый розанилин и красивую горькоминдальную
зелень. Только сам Байер пока не дал промышленности никаких новых
красителей. Кто делает большой труд - работает долго.

К тому же, Байер предпочитал браться за проблемы, имеющие не только
практический, но и теоретический интерес, хотя в конце работы неизменно
возвращался к индиго. Найти универсальный метод анализа кислородсодержащих
соединений - и доказать, что индиго есть производное индола. Заняться
проблемой ароматичности - и приложить полученные результаты к азотистым
гетероциклам: индолу, изатину, индиго...

Кроме того, много времени отнимают ученики. Их привлекала к нему не
только слава крупного теоретика и смелого экспериментатовра, не только
память о том, что прежде здесь работал Юстус Либих. Гораздо важнее
оказывалось то, что Байер был честен. Именно это качество объединяет всех
ученых, сумевших создать свои школы. В конце концов, кто такие Гребе и