Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИН

ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ

Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за
что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой
короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калогер.

Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.

- Банк времени слушает, - незамедлительно отозвался любезный женский
голос.

Калогер молчал.

- Банк времени слушает, - повторила женщина, не изменив интонации ни
на йоту.

Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.

- Банк вре... - Голос оборвался, и и недрах автомата что-то негромко
звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.

Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом
резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно
одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на
Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.

- Извините... - пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим
неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.

Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в
спину. Глупо... Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил...

Да, раз уж позвонил, то будь добр - доведи дело до конца и выслушай
неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету
у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни.
Или около того...

Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно
высасывает его изнутри: миг - и хрупкая оболочка - все, что осталось от
Калогера, - схлопнется и косо опадет на асфальт.

- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!

Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается...

"Успокоился? - с отвращением спросил он себя. - Утрись и следуй
дальше..."

Два месяца... Невероятно. Последний раз он интересовался своими
капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится,
оставалось еще лет десять... Нет-нет, в этом надо разобраться... Ну,
работал, конечно. Без роздыха. На износ. "Испепеленные", "Нигромант",
"Медь звенящая" - что ни книга, то каторга... И все равно: десять лет за
три года? Невероятно...

День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы.
Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный
клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все
отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.

И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые,
полузнакомые... Пожиратели чужого времени... Ладно, Калогер, хватит.
Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.

Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату.
Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой... Нет, двадцать. Хватит
с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые поводыри" - это страниц триста
как минимум...

У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком
газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку "Жупела" и на
десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево - это еще дня три, не
меньше... С чем остаешься, Калогер?

Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал
смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову
серебристые тополя.

Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез
уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят... Врут, собачьи
дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно
время кончается...

Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит
и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у
телефона-автомата. Так... Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо,
базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые,
равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон,
состроченный из цветных клиньев.

"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он. - Знакомые,
незнакомые, полузнакомые... Почуяли. Последний автограф Калогера... Ах,
дьявол, сейчас ведь подойдет!.."

Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно
крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может
бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.

- Вы - Калогер?

Голос - хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема.
Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.

- Чем обязан?

- Спасибо вам за "Медь звенящую". - Фраза была несомненно
подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.

"Господи! - в страхе подумал Калогер. - И эти два месяца они тоже
растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке..."

- А где это вы могли прочесть "Медь звенящую"? - скрипуче осведомился
он.

- Это неважно, - сказала женщина. - Вы разрешите?

Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.

- "Медь звенящая"!.. - Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее,
включая восклицания, звучала предательски заученно. - Это - прочесть и
умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..

Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и
истеричка вдобавок. Лет через десять... Дура ты, дура! Да на кой они мне
черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое - набредать на
темы, которые будут разрешены лет через десять.

- Я завидую вам, - сказала она. - Господи, как я вам завидую!
Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз...

Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на
него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в
руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в
том числе и рукопись.

Женщина поспешно отвела взгляд.

- Я, наверное, проклята, - горестно распустив вялые губы, призналась
она ни с того ни с сего. - Время уходит, уходит... И - ничего. Ни-че-го...

Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая
удушающим запахом духов.

- Вы короче можете? - процедил он, невольно задержав дыхание.

- Короче... - Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив
свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. - Значит, так... Короче... В
общем, я намерена перевести на ваш счет два года.

Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался.
Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами
по себе.

Калогер выпрямился.

- Да вы что, девонька, в своем уме?!

- Ну вот... - беспомощно сказала она. - Я так и знала...

- Что вы знали? - Голос Калогера стал резок до пронзительности. - Что
вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить...

- Да поймите же! - чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она.
- Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу
спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам - время, а
вы...

- А я?

- Ну, я не знаю... Ну... - Она смешалась окончательно. - Книгу
надпишете...

- С благодарностью за два года? - бешено щурясь, уточнил он.

- Нет, - поспешно сказала она. - Нет-нет... То есть...

Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного
воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки
бумаги.

- О ч-черт! - сказал Калогер. - Да как вам это вообще пришло в
голову?

- А!.. - Она раздраженно дернула плечом. - Сначала у меня пили, потом
у знакомых... А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется...

- Сколько у вас там еще на счету?

Она с надеждой вскинула голову.

- Много, - сказала она. - Честное слово, много...

- Много... - повторил он и усмехнулся через силу. - Вы и заметить не
успеете, как оно разлетится в прах, это ваше "много". И вот когда у вас
останется два месяца...

Ее глаза полезли из орбит окончательно.

- У вас осталось два месяца? - в ужасе переспросила она, и Калогер
мысленно обругал себя последними словами.

- Я сказал: к примеру, - сухо пояснил он. - Так вот, - когда у вас
останется, к примеру, два месяца... Тогда вы вспомните о своем подарке.

- Нет, - сказала она.

- Вспомните-вспомните, - холодно бросил Калогер. - Можете мне
поверить.

Она помотала головой, потом задумалась.

- Нет, - сказала она наконец. - Не вспомню...

- Послушайте! - Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не
осталось следа. - Вы или сумасшедшая, или...