Сергей ЛУКЬЯЕНКО

ЗВЕЗДЫ -- ХОЛОДНЫЕ ИГРУШКИ

Роман

Пролог.

Океан не помнил обид. Подобно небу он верил в свободу, подобно небу
-- не терпел преград. Я стоял на мокром песке, волны лизали ноги, и так
легко было поверить, что чужая звезда в небе -- мое Солнце, а соленая
вода -- древняя колыбель человечества.

Вот только линия берега -- слишком ровная. Прямая как горизонт, и
такая же фальшивая. Если пойти вдоль берега, то ничего не изменится --
по правую руку потянутся низкие, словно подстриженные, рощицы, по левую
-- будет шипеть прибой. Лишь песок под ногами изменит цвет, из желтого
станет белым, из белого -- розовым, из розового -- черным, и -- обратно.
Полоска пляжа неощутимо для глаз повернет вправо, ее покроет снег, потом
снова потянется песок, и когда-нибудь, очень нескоро, я вернусь к этой
же точке, где волны все так же будут ласкать берег...

Один человек -- уже слишком много, чтобы изменить мир.

Я сделал шаг, и вода с шипением заполнила мои следы.

Мир -- уже слишком мал, чтобы оставить его в покое.

Да и нет для живых безмятежности.

Только морю и небу знаком покой.

Я поднял правую руку, посмотрел на нее -- и пальцы стали удлиняться.
Я лепил их взглядом, превращая человеческую плоть в острые изогнутые
когти.

Впрочем, есть ли у меня еще право называть себя человеком?

Часть первая. СЧЕТЧИК.

Глава 1.

-- Ты не захватишь письмо? -- спросила Эльза. -- Похоже, мы тут
завязнем недели на две, муж начнет волноваться.

-- Я бы на его месте не прекращал этого занятия, -- неуклюже сострил
я. Эльза только улыбнулась, протягивая через стол конверт. Ее спутники
сидели метрах в пяти, пили темное пиво, и скалились, оглядывая нас. Ну,
еще бы. Я рядом с Эльзой выглядел настоящим цыпленком. Красивые немки,
на мой взгляд, редкость. А Эльза Шредер мало того что была красивой, в
парадной форме "Люфтганзы" она выглядела слегка цивилизовавшейся
валькирией. Все эти побрякушечки на кителе, длинный ряд серебристых
звездочек над левым нагрудным карманом, невесть как удерживающийся на
белокурых волосах берет, здоровенный пистолет в запломбированной
кобуре...

-- А он и не прекращает, -- серьезно сказала Эльза. С юмором у нее
было куда хуже, чем с русским языком. -- Ну, как, захватишь?

-- Конечно, -- я взял конверт, попытался засунуть его в карман.
Конверт упирался. Эльза вздохнула, потянулась ко мне через столик,
расстегнула куртку, опустила письмо во внутренний карман -- где уже
лежал маршрутный лист и "керосиновые талоны".

И с чего она знает униформу "Трансаэро" лучше, чем я сам?

-- Спасибо, Петер, -- произнесла Эльза низким, мягким голосом.
Похоже, коверкая мое имя на немецкий лад, она выражала свое
расположение. -- Ты хороший мальчик.

Я поперхнулся от обиды. А Эльза полюбопытствовала:

-- Может, заедешь во Франкфурт, сам передашь письмо? Ты бывал во
Франкфурте? Муж будет рад.

Вот всегда так -- стоит оказать услугу...

-- У нас расписание напряженное, я дома буду дня три всего, --
буркнул я.

-- Тогда в следующий раз, -- легко согласилась Эльза. -- Пока,
Петер...

Она поднялась, и я запоздало спросил:

-- Куда летите?

-- Джамайя, -- Эльза вздохнула. -- Подвернулся фрахт.

-- Птички?

-- Попугайчики и воробьи, -- второй пилот "Люфтганзы" поморщилась. Я
ее прекрасно понимал. Перевозить тысячу галдящих, гадящих, вопящих от
тесноты и непривычной обстановки птиц -- занятие не из приятных.

Эльза вернулась к своим приятелям, а я остался наедине с недопитой
кружкой. Еще вчера я бы одной не ограничился. Но сегодня вылет, так что,
по честному говоря, и эта кружка незаконная.

Я исподлобья оглядел бар. Народу было много, и все сидели тесными
кучками. Самая большая и шумная -- американцы из "Делты" и "Юнайтед
Эрлайнз". Чуть поменьше -- японцы из "Джал" и англичане из "Бритиш
Эруэйз". Даже австралийцев из "Квантаса" и испанцев из "Иберии" я
углядел. Наших -- никого. Уступали мы в этом секторе позиции, здорово
уступали. Я вздохнул, поднимаясь. Подошел к стойке, потянулся к
телефону. Здоровяк-бармен радостно улыбаясь, подвинул мне аппарат.
Воскликнул:

-- О! Янг рашен пайлот!

Он меня со вчерашнего дня запомнил. Бармены русских всегда любят. Мы
им выручку делаем... даже в одиночестве.

-- Пайлот, пайлот, -- рассеянно сказал я. Снял трубку, набрал номер
диспетчерской. Ответили не сразу.

-- Борт тридцать шесть -- восемнадцать, "Трансаэро". Окно появилось?

Честно говоря, я надеялся, что сегодня вылететь не удастся. Можно
было бы еще посидеть, попить хорошего пивка, выспаться в уютном
гостиничном номере. Здесь мы бывали редко, жилье бронировали второпях, и
потому мне выделили очень приличный люкс.

-- Борт тридцать шесть -- восемнадцать... -- на том конце провода
девушка-диспетчер защелкала клавиатурой компьютера. -- Да, есть окно. В
семнадцать ноль шесть. Подтверждаете вылет?

Я посмотрел на часы. Еще не было трех.

-- Да.

-- На медконтроль в двенадцатый кабинет, и в контрольный центр, --
любезно сказала девушка.

Опустив трубку я хмуро посмотрел на бармена.

-- Фьють? -- радостно спросил он.

Вот именно, фьють...

Я кивнул и пошел к двери. Навстречу ввалилась целая толпа -- не то
китайцы, не то филиппинцы, пришлось прижиматься к стене.
Воспользовавшись заминкой я помахал немцам рукой, но они этого не
заметили.

Шумно сегодня будет в "Старом Дональде Даке"...

После полумрака бара -- тонированные стекла и плотные занавеси,
снаружи немудрено было и ослепнуть. Я зажмурился, доставая темные очки,
нацепил их, и только потом огляделся.

Сириус-А и Сириус-Б выжигали небо до белизны. Ничего, кроме света,
над головой. Никаких облаков, конечно...

Земной сектор занимал окраину космодрома. Солидную часть окраины, но
именно окраину. Километрах в трех от поселка тянулись посадочные полосы
-- нежно-сиреневые плиты, которые не были ни бетоном, ни камнем, ни
пластмассой. Уже много раз пробовали взять анализ сиреневого вещества,
но пока это не удавалось. С год назад при посадке перевернулся
английский челнок, пытавшийся на ходу сделать титановым скребком соскоб
полосы. На дальнюю как раз садился "шаттл" -- судя по раскраске,
американский. В этом секторе торговлей занимались в основном они и
французы. "Трансаэро" и "Российский аэрофлот" болтались в куда менее
гостеприимных районах.

Между поселком и ПП стояли челноки, ожидающие очереди на взлет. Я
отыскал взглядом свою птичку -- ее уже начали выдвигать к стартовой
башне. Двадцатиметровая труба, ощетиненная иглами-антеннами, и шар в
основании -- вот и все устройство для взлета. Как говорят у нас в
компании -- "с Земли надо взлететь, у чужих надо сесть..."

Челноков было с полсотни. Оживленное место -- Хикси-43, восьмая
планета Сириуса-А. Единственная в этой системе, где бывают люди.

Я побрел к гостинице, втягивая голову в плечи, чтобы не напекло шею.
Многие не понимают, почему мы, пилоты, при наших заработках,
предпочитаем отдыхать не южнее Прибалтики.

Им бы разочек позагорать под Сириусами, сразу возненавидели бы
Гавайи...

Отель, теоретически, принадлежал ООН. Как и Центральный пост земного
сектора космопорта. На самом деле он управлялся "Хилтоном". Я помахал
морским пехотинцам у входа пропуском -- безумное правило, введенное еще
при постройке сектора, и действующее до сих пор. Кого, интересно,
собирались отлавливать эти здоровые парни с "М-16" за спиной? Людям вход
в гостиницу разрешен без ограничений, чужаков и без пропуска отличить
несложно.

Один из морпехов на меня вообще не отреагировал, другой приветливо
улыбнулся. Мы с ним вчера поболтали в баре. Морпехов прикрывал от света
зеркальный пластиковый козырек, за спиной у каждого крутился вентилятор.
Им было не столько жарко, сколько скучно. Глазеть на взлеты-посадки,
ухмыляться знакомым, да заигрывать с редкими девушками -- вот и все
занятие...

В номере я принял холодный душ, не экономя лимитированную воду.
Вечером она мне уже не понадобится. Вытираться не стал, слабо гудящий
кондиционер все равно не разгонял духоту. Постоял у зеркала, изучая свое
лицо.