Чтение 38–й страницы книги ~Звезды

позволяют людям распыляться на ненужные дела!

-- Мы оба -- люди.

-- И что с того? Ты не обязан был мне врать! Я не разлюбил бы тебя,
скажи ты правду! Ты остался бы моим дедом! Понимаешь? Я стал бы
космонавтом, объясни ты причину! Ты ведь все равно мог меня воспитать
кем угодно! Борцом с чужими, террористом, убийцей. Кем угодно!

Хрумов молчал.

Я отвернулся. Откуда-то ринулись слезы. Всплыли хрустальными
шариками, оторвались от ресниц, повисли перед глазами, отражая ядовитый
химический свет. Голубые звезды...

-- Я полюбил тебя, Петя, -- сказал Хрумов. -- Веришь?

-- Полюбил? Как удачный инструмент, к которому руки привыкли?

-- Нет. Как внука. Я своего сына не любил так, как полюбил тебя.

Я молчал. Робко затеплились лампы аварийного освещения.

Не хочу сейчас света!

-- Это очень просто, решиться на подлость, -- тихо произнес Хрумов.
-- Особенно, когда сам признаешь, что это подлость. Решить, что нужен
наследник. Продолжатель идей. Раздать немного денег на взятки... я
никогда не был бедным человеком, ты ведь знаешь. Нанять врачей, отобрать
одного малыша из полутора тысяч. Власти знали... но им было плевать.
Старый, шумный популист сошел с ума и выбирает себе нового внука... Да,
я хотел найти соратника. Просто соратника! Молодого, и обязанного мне
всем. Потом ты стал мне сыном, внуком, всем... Я слишком любил тебя. Я
боялся признаться. Это очень сложно, решиться на откровенность...
особенно, когда любишь. Какая разница, в конце-концов, какая разница...
Я должен был сказать тебе, как можно раньше. В десять, двенадцать,
пятнадцать лет. Ничего бы это не изменило. Я хоть сейчас могу тебе
рассказать... как бы ты отреагировал, в том или ином возрасте. Но я не
смог. Не сумел.

-- Ты врешь, -- прошептал я.

-- Нет, Петя. Я никак тебе не могу доказать, что не вру. Никак. Я
ведь действительно чужой тебе человек. Чужой по крови. А любовь... ее не
измеришь никаким прибором. Не приложишь справку с печатью.

-- Ты меня любил, потому что Земля...

-- Да провались она, эта Земля! -- тонко закричал дед. -- В пыль
рассыпься! Сгори в огне! Разве я знал, знал тогда... разве я знал...

Я дернулся, цепляясь за кресло, рывком подтягиваясь к деду. Он
скрючился, закрывая ладонями лицо, но непослушные слезы, жалкие
старческие слезы, сочились сквозь пальцы, искрами разлетаясь по кабине.
Я усадил его в кресло и помог пристегнуться. Прижал голову к его груди,
как в детстве, когда мог спрятаться от всех бед и обид на его коленях.

-- Дед, прости меня...

-- Петя, мальчик мой, -- он трясся от рыданий. -- Я виноват, я
виноват, я знаю...

-- Дед, прости...

-- Ты прав, я не мог, я не должен был врать. Ты не поверишь мне
теперь, никогда. И будешь прав. Я слишком много говорил... о свободе...
о праве быть собой. Но мы не свободны, мальчик мой. Мы рабы. Мы слуги
своей любви.

-- Дед, я верю тебе...

-- Я слишком любил Землю. Любил наш смешной мир. И нашу несчастную
страну -- всегда любил больше, чем Землю. И свой дом любил больше, чем
страну. Потому что только такова любовь, она складывается из малого, из
частичек, из чего-то смешного и глупого, из подъезда, где первый раз
целовался, из двора, где первый раз подрался, из работы, в которой нашел
себя... Не свобода важна, Петя. Любовь...

Я отвел его руки от лица, посмотрел в глаза старика.

-- Я люблю тебя, деда, -- сказал я. -- А Россию я тоже люблю. И
Землю. Но это -- дальше. Не плачь, пожалуйста. Сейчас Данилов с Машей
вернутся...

Невольно посмотрев на люк в шлюзовую камеру я вздрогнул. Там,
сцепившись за руки, висели Маша и Данилов. Рядом с ними парил Счетчик.

Давно так висят...

-- Петр, начните реанимацию челнока, -- сказал Данилов. И добавил: --
Пожалуйста.

Я кивнул, не произнося ни слова. Плевать, что они слышали, а что нет.
Главное, что дед еще плачет, промакивая слезы рукавом.

-- Я мог бы сказать что-то подобающее ситуации, -- прошелестел
Счетчик. -- И это прозвучало бы правдоподобно. Но я промолчу, ибо на
самом деле не испытываю никаких значительных эмоций.

-- Понимаю, -- сказал я. -- Вот поэтому мы сильнее вас, ящерка.
Потому что всегда испытываем эмоции. К месту они, или нет.

Рептилоид щелкнул челюстями.

-- Я надеюсь, что в отношении нас эмоции человечества будут
положительны, -- сказал он. Почти просительно сказал.

-- Это зависит от того, заслужите ли вы нашу любовь, -- ответил я. --
Но пока у вас есть шанс.

Глава 5.

Челнок ожил.

В топливные элементы вернулась энергия, в компьютеры -- полетные
программы. Мы реанимировали корабль дружно и молча. Земля была далеко,
"двенадцать с хвостиком" световых лет. И все корабли Земли, прекрасно
зная эту дистанцию, никогда не сумеют нас найти.

Главное -- направление. Это как в жизни, быстро понимаешь, как далеко
может пойти человек, но никогда не знаешь, какой путь он изберет.

Оказывается, угнать звездолет -- очень просто.

Когда все системы начали функционировать в штатном режиме, и мы
вернулись по креслам -- болтаться без опоры не самое приятное занятие,
вопреки расхожему мнению, Данилов, с едва уловимым смущением, сказал,
прячась за деловым тоном:

-- Мария, я должен тебя проинструктировать о пользовании туалетом...

-- Спасибо, я очень подробно изучила документацию, -- ответила
девушка.

-- Хорошо... женские насадки должны быть в контейнере над санитарным
блоком.

-- Я найду.

Она даже не покраснела. Нет, молодец, Маша. Ей бы чуть-чуть
женственности, ко всем имеющимся достоинствам...

-- Может быть, тогда, перейдем к делам? -- спросил дед. Оглядел всех,
удовлетворенно кивнул. -- Мы с Петей извиняемся за свою слабость... но у
нас всплыли старые проблемы. Простите. Давайте теперь заниматься тем,
ради чего мы стали преступниками.

-- Я мечтаю об этом, -- сказал Данилов. Не сговариваясь мы посмотрели
на рептилоида.

-- Уже пора? -- поинтересовался Счетчик.

-- Давно пора, вообще-то, -- заметил дед. -- Прежде чем мы отправимся
на встречу с Алари, я хотел бы выслушать историю. Ту, гипотетическую
историю, которая сорвала нас с Земли.

Счетчик и сейчас еще колебался. Словно не понимал, что все пути к
отступлению нам отрезаны, что мы уже преданы анафеме и попали под статью
"преступления против человечества".

-- Карел, мы проявили максимум уступчивости, -- сказал дед. -- Не
находишь?

-- Хорошо...

Рептилоид поплыл от своего кресла к пульту первого пилота. Видимо, он
выбрал его из-за наиболее крупного дисплея -- когда чешуйчатая лапа
коснулась панелей, экран засветился молочно-белым светом.

-- Я буду рассказывать и показывать, -- сказал Счетчик. -- Это не
очень сложно. Но, поскольку я не могу контролировать процесс вывода
зрительной информации, предупредите меня, если изображение станет
неразборчивым. Теперь -- проверка... Каждый охотник желает знать, где
сидит фазан!

Экран последовательно сменил семь цветов спектра.

-- Ты умнее японского видеомагнитофона, -- отвесил сомнительный
комплимент Данилов.

-- Большой круг, маленький круг, большой квадрат, буква А, цифра 7...

-- Все нормально, -- подтвердил дед. -- Для существа, не умеющего
воспринимать телеизображение, ты безупречен.

-- Тогда я начинаю, -- сказал рептилоид. -- Вернемся на двенадцать
земных суток назад...

Экран залила темнота. Черная ночь космоса с искрами звезд. Видел ли
когда-то Счетчик то, что демонстрировал нам?

Или просто реконструировал события, снисходя к человеческому
стремлению увидеть все собственными глазами?

-- Красно-фиолетовая эскадра Алари является независимой боевой
единицей, -- сообщил Карел. -- Согласно решениям Конклава она
патрулирует более тридцати секторов Галактики, однако не подчиняется
какой-либо из Сильных рас. Это очень большая удача!

В темноте экрана возникли белые точки. Увеличиваясь, на нас поплыли
корабли эскадры. Крейсера -- слишком знакомые мне диски, россыпи
истребителей -- маленькие шары, какие-то незнакомые типы кораблей -- все
простых форм, все изящные и функциональные.

Неужели Счетчик решил прогнать перед нами все корабли эскадры? Это
займет полчаса, не меньше!

-- В данный момент в красно-фиолетовой эскадре Алари насчитывается
лишь шестьдесят семь процентов первоначального состава, -- сухо сообщил
Счетчик.

-- Эскадра была полной? -- быстро уточнил Данилов.