Чтение 58–й страницы книги ~Звезды

Я не понял, и Катти заметила мою растерянность.

-- В центре материка. В Служении, так называется город.

-- А мы успеем?

Машина, в которой мы сейчас сидели, казалась мне не настолько
быстрой, чтобы преодолеть расстояние от побережья до центра материка за
один час. Разве что скоростная магистраль... нет, все равно, колесный
транспорт такой скорости не достигнет...

Катти и Таг переглянулись.

-- Успеем, -- сказала Катти. С жалостью и нежностью в голосе. --
Никки, вспомни виды планетарного транспорта!

-- Машины, платформы, корабли, флаеры, кабины, -- автоматически выдал
я.

-- Правильное решение -- кабины! -- подтвердила Катти. -- Мы успеем
еще сто раз. Сейчас съездим в магазин, тебе надо переодеться. Это не
обязательно... но выглядеть красиво -- знак уважения к Мировому Совету.

-- А кто в него входит?

-- Ученые, инженеры.. да кто угодно! -- Таг пожал плечами. -- Но в
основном -- врачи и Наставники. Это ведь наиболее уважаемые люди. Катти,
задай курс.

Машина тронулась, и мы отправились в ближайший магазин...

Следующие пятьдесят минут я чувствовал себя ребенком, которого
прихорашивают заботливые родители... Наставники. Нет, скорее -- куклой,
которую одевают маленькие дети. У ребенка хоть иногда могут
поинтересоваться, нравится ли ему та или иная одежда. Со мной такой
проблемы не возникало. Катти и Таг полностью отдались увлекательному
занятию -- проявить, посредством меня, уважение к Мировому Совету.

-- Нет, все эти модные полуплащики и свитерки можешь забыть! --
наставляла Катти Тага. -- Мы Ника не в молодежный клуб собираем. Он
должен выглядеть серьезно и строго. Основная мысль -- человек преодолел
немыслимые испытания и вернулся на Родину. Претерпевший беды, но не
сломленный. Полезный обществу и уверенный в себе!

В результате этой тирады мне был выбран светло-серый цвет, символ
реальной чистоты и тяжелых испытаний, как объяснил Таг. Белая одежда
выглядела бы чересчур заносчиво, черная или красная демонстрировала бы
какой-то проступок, которого я не совершал.

Я не стал вдаваться во все детали. Покорно разделся и примерял костюм
за костюмом. В конце концов я оказался в стального цвета рубашке, серых
брюках и пиджаке, на шею мне повязали пышный белый бант, на ноги одели
мягкие, натягивающиеся как носки, ботинки из тонкой серой кожи.

-- Полюбуйся! -- осмотрев меня со всех сторон предложила Катти. В
маленькой примерочной не было зеркала, но я не успел спросить, как
именно мне предлагают посмотреть на себя. Таг щелкнул переключателем на
стене, и рядом со мной возникло в воздухе объемное изображение. Я
уставился на своего двойника, ответившего мне таким же любопытным
взглядом. Через мгновение интерес на лице голограммы сменился брезгливой
неприязнью.

Белый бант был верхом идиотизма. Не будь его, я выглядел бы слегка
мрачноватым молодым человеком, одетым так, чтобы подольше не пачкаться.
С белым бантом на шее я казался себе то ли _животным-другом_, вышедшим
на прогулку с хозяйкой, то ли артистом, готовящимся веселить публику.

-- Что-то не так, Никки? -- удивился Таг.

Я молча содрал с шеи бант, швырнул на пол. Мое изображение послушно
сделало то же самое.

Вот так -- гораздо лучше!

-- Не знаю, -- задумчиво произнесла Катти. -- Это был красивый символ
внутренней чистоты. Неброский, но эффектный.

Ничего себе, неброский!

-- Катти, я понимаю, ты с детства хотела быть модельером, -- сказал
Таг. -- Но не зря же Наставница отсоветовала тебе эту профессию? Может
быть Никки интуитивно чувствует вызывающий символизм белого банта?

-- Возможно, -- Катти вздохнула. -- Хорошо, оставим как есть. Пора,
ребята.

-- Здесь должна быть кабина, -- заметил Таг.

-- Да, я помню.

Мы вышли из примерочной. Я почему-то ожидал, что придется сообщить
сотрудникам магазина, какую одежду мы взяли, может быть -- где-то что-то
отметить, но моих друзей это явно не волновало. Вдоль стоек с одеждой,
такой яркой, что рябило в глазах, порой -- светящейся или меняющей цвет,
мы пошли в дальний конец магазина. Там, у стеклянных дверей ведущих на
улицу, стоял высокий цилиндр из темного полупрозрачного пластика.

-- В шестую кабину Служения, я полагаю, -- сказала Катти.

-- Пойдет, -- согласился Таг.

Вблизи цилиндр оказался снабженным раздвижной дверцей и терминалом на
стенке. Таг небрежно коснулся коллоидного активатора ладонью,
нахмурился.

-- Шестой зарезервирован большой группой, -- сообщил он. -- Идем на
пятый.

Дверца цилиндра скользнул вбок, внутри зажегся свет. Там не было
ничего, только металлическая решетка на полу и панель освещения в
потолке. Таг шагнул в цилиндр, помахал нам рукой. Дверь сошлась, кабина
погрузилась во тьму. На мгновение вспыхнул синеватый свет.

-- Иди, -- сказала Катти. -- Закажи управляющей системе пятую кабину.

Я послушно коснулся терминала.

_Пункт назначения?_

-- Пятая кабина Служения, -- хрипло сказал я. Мне было не по себе.

-- Не обязательно вслух! -- напомнила Катти.

_Ожидайте освобождения. Входите._

Я вошел в открывшуюся кабину. Тага здесь, конечно, уже не было.

Кабина, изнанка пространства, перемещение вне времени... -- отчаянно
вытягивал я цепочки слов. Безопасность и надежность. Удобство и
комфорт...

Свет погас, потом последовала синеватая вспышка. Ничего не
изменилось. Я ждал.

_Служение. Пятая кабина. Освободите кабину._

Дверь открылась, я шагнул наружу, непроизвольно ожидая увидеть ряды
вешалок и Катти.

Цилиндр стоял в парке. Было сумрачно, словно что-то исполинское
заслоняло Матушкин свет. На лужайке перед кабиной топтался Таг.

-- Выходи, выходи! -- энергично позвал он.

На негнущихся ногах я пошел к нему. Цилиндр за спиной сомкнулся.

Рядом с Тагом стояла парочка -- пожилая женщина с молодым мужчиной.
Оба очень ярко одетые, лица веселые, но чуть-чуть недовольные.

-- Друзья, еще минутку, -- извиняющимся тоном сказал Таг. -- Еще один
человек.

Я машинально кивнул этим людям, наверное, собирающимся покинуть
Служение, остановился, задрал голову.

Статуя дырявила небо.

Никогда я не видел таких огромных памятников... нет, домов,
выполненных в виде статуи. Человек, мужчина, пожилой, в плаще... --
какие-то отдельные мазки воспринимались сознанием, никак не складываясь
в целую картину. Разум отказывался оценить высоту, но я заметил, что
голова статуи находится наравне с облаками.

-- Аллегорическая фигура Наставника венчает собой здание Мирового
Совета, -- тоном экскурсовода сообщил Таг. -- Построенное более двухсот
лет назад оно является самым высоким зданием Родины. Когда технология
испытания кварковых реакторов потребовала создания комплекса,
превосходящего здание Совета высотой, было найдено компромиссное
решение. Испытательный комплекс был построен, но вначале здание Совета
приподняли на полтора килошага.

-- Идемте, ребята! -- Катти выбежала из кабины. -- Времени мало!

Мы двинулись по парку. До подножия статуи было совсем недалеко,
кабины стояли повсюду. И людей здесь оказалось много. Они бродили по
парку, сидели на скамеечках или просто на траве, любуясь зданием. Не
знаю, что они находили приятного в тени исполинской статуи. Меня лично
это чудовищное сооружение подавляло.

-- А, вот почему шестая кабина блокирована, -- воскликнул Таг на
ходу. -- Экскурсия.

Из цилиндра один за другим выходили дети. Первые дети, которых я
увидел на Родине. Одни только мальчишки. Они выскакивали из кабины с
радостным гомоном, но тут же затихали, сбивались кучками по четыре-пять
человек, жались к невозмутимым Наставникам.

-- Первый раз в Служении, сразу видно, -- добродушно и немножко
снисходительно сказал Таг. -- Я их понимаю.

-- Я тоже, -- следя за подростками ответил я.

Вот один мальчик подбежал к Наставнику, прижался к нему, что-то
спросил, указывая рукой на здание Совета. Наставник засмеялся, потрепал
его по голове, обнял за плечи.

Нет правил без исключения?

Нет исключений без причины?

Что значит прикосновение в мире, где телесные контакты находятся под
негласным запретом?

Что за сила таится в касании чужой руки? Тепло, любовь, забота,
доверие?

Но ведь это -- движущие силы нашей морали. Дружба, любовь,
равенство... говоря поэтически -- братство. Зачем табуировать любовь,
зачем ограничивать тепло?

Может быть монополия на любовь -- это самое сильное оружие в мире?
Крепостная эра, с ее эпидемиями, чумными и язвенными морами, отучила нас
от телесного контакта. Свела его к минимуму, сделала нарушением хорошего