общении, вызывали у него легкое удивление. По его мнению, разница между
детьми и взрослыми была столь велика, что наводила на мысли о двух
конкурентных расах, к счастью, постоянно пополняющих ряды противников.
детскость постоянно прорывалась в нем, заставляя Зарова в очередной раз
думать - правильный ли выбор он совершил?
бутербродом и замер, словно осененный внезапной мыслью:
ребенок перед ним? Который ухитрился вчера сказать: "Разве это
обязательно?" Который, по словам Славы, писал действительно хорошие стихи.
Который трижды ускользал от убийцы-профессионала.
но не буду. Ярослав Сергеевич, а расскажите, что в "Солнечном Котенке"
дальше было? А то вы на самом интересном месте оборвали!
интереснее, чем читать вслух стихи.
придумали. Книги - не стихи. Стихи сами родятся, а книги сочиняют. Садятся
за машинку и думают - сегодня я напишу про то, как звездолет садится на
планету, завтра - как герой встретится с инопланетянином.
Ярослава охватил легкий азарт. Как всегда при споре с читателями, правда -
со взрослыми. Пару раз ему доводилось выступать в детских библиотеках, но
все это было не то. Вставала девочка в выглаженном платьице, или
растрепанный мальчик, и излагали: "Я прочитал... прочитала вашу книгу, и
она мне очень понравилась. Я буквально жила... жил этой книгой. Мне
хотелось оказаться на месте героев. Особенно мне понравился образ..."
Заров вместе с кем-нибудь из коллег вежливо улыбались девочкам-мальчикам,
стараясь не замечать, как в сторонке ведутся легкие потасовки и
перекидывания записочками. Нарядные и взволнованные женщины-библиотекарши
тихонько кивали следующим активистам, и те начинали свое выступление. Под
конец, как правило, пунцовый от смущения ребенок, безжалостно комкая
руками тоненькую тетрадку, спрашивал, легко ли стать писателем. И Заров
врал, что уже с детства пробовал писать, и это крайне помогло его
становлению...
делают план или в голове.
придумывают весь сюжет, и десять, которые ничего наперед не знают. Могу
назвать хорошие книги, которые писались на спор или ради денег, а могу
назвать чушь, которую творили от души и по вдохновению. Все это ерунда.
и впрямь было интересно. Он ведь сам придумывал, что дальше было... не
пихайся!
шататься по мирам, он завел лавку и стал торговать темными очками и
керосиновыми лампами. А Даниил до сих пор бродит и пытается вернуться
домой. Только у него не получается - он уже давно забыл, где его дом. Еще
он начал спиваться.
ты можешь плеваться, и порвать книжку, но уже никуда от этого не денешься.
Все это превратится в истину.
белой, быстро и небрежно; как всегда, торопливо сводя нити повествования в
напряженную и почти счастливую развязку?
Данька - они не такие были.
Он понимал, что занимается самым откровенным психологическим садизмом, но
сейчас на это было плевать. Кто-то посмел покуситься на _е_г_о_ мир - где
лишь он был Богом. - Я так вижу, - он не удержался от того, чтобы
вколотить последний, древний и бесспорнейший писательский аргумент.
вас, а ваши книжки. Что без них вы - никто. Никому не нужны и не
интересны. Что для читателя важно совсем не то, как вы живете и о чем
мечтаете - а то, что вы пишите! Вот и отыгрываетесь на них!
книжки, что он не успел написать!
сказал - очень досадно. Но неужели ты думаешь - я этого не понимаю?
крупной японской фирмы, Скицын привык вставать рано. Поневоле. Просто там
это было священной традицией - всему персоналу явиться раньше начальства и
уйти позже. Порой он спал по три-четыре часа в день.
себе высыпаться. Но иногда словно включалась заложенная двумя годами
работы программа, и он вскакивал до зари, начинал торопливо одеваться,
готовый ехать на другой конец города, боясь не успеть до приезда господина
Казуфуми...
размышляя о Зарове.
этюд? Скицын крякнул, поворачиваясь на бок. Честно говоря, он надеялся,
что их отношения позволяют подобный уровень взаимной иронии...
Бибирево, где он пересаживался с ветки на ветку, могли ли возникнуть
какие-то проблемы... с милицией, например. Все-таки незаконное ношение
газового оружия.
арестовали, или если он ввязался в какую-нибудь потасовку и попал в
больницу, или, не приведи Господь... Прекрасно понимая, что подобная
перестраховка и "плановое хозяйство" не то что не нужны, а просто
заменяются одним телефонным звонком, Скицын все же не мог избавиться от
чрезмерной предусмотрительности. Это походило на те маленькие записочки,
что он однажды утром, когда Заров ночевал у него, развесил по всей
квартире. "Перед уходом перекрой газ", "Видик включается вначале в сеть,
потом кнопкой power", "Дверь закрывается тремя оборотами нижнего ключа, и
двумя - верхнего. Нижний вправо, верхний влево - не перепутай!" Ярослав
тогда добросовестно сделал приписку на каждой бумажке "Выполнено!",
проставил время и подпись...
незримыми записочками, разветвляющимися и охватывающими все возможные
варианты. Пусть даже друзья ехидничают. Пусть ни мама, ни сестра не
удосуживаются перекрыть хотя бы газовый вентиль - он все равно не
отказывался от небольшой перестраховки.
забавные и красивые сценки, прокручивая их в сознании, удерживая где-то
между сном и фантазией. Потом смачно зевнул, и поднялся.
электронную почту, пару тысяч писем людей, спорящих друг с другом о
компьютерах, программах, политике, книгах, даже о том, кому и что
приснилось за ночь. Скицыну очень нравилось подобное общение. Как
говорится - "мужчины словно дети, только игрушки у них дороже"... Степан
включил монитор, запустил редактор, стал пролистывать разбитые на
отдельные "конференции" письма. Начал он с любимой конференции,
посвященной фантастике.
конференция под названием "депрессия". Но Зарова простят. Его книжки
многим нравятся. Степан переключился на следующее письмо.
Мурич Виктор
Гуль Роман Борисович
Перумов Ник
Херберт Фрэнк
Корнев Павел
Орлов Алекс