ничего не боюсь. Только холодная злоба и злая решимость: я должен их
одолеть. Вот теперь я смогу.
Фирага. Что годилось семи поколениям олгонских мальчишек, сойдет и тут.
Давайте, старайтесь! Мозг мой ясен и холоден, и память - моя гордость и
мое проклятье - не подведет меня. Я думаю качественней, чем вы, ведь за
мной триста лет цивилизации и двадцать лет науки, не так уж и мало,
правда?
мою пользу, но это еще не победа. Они еще что-нибудь припасли. Что-нибудь
эффективнее но попроще...
ветхом священническом одеянии. С минуту молча глядел мне в глаза, а потом
сказал торжественно и величаво:
оскорбил суда. Но ужасен грех, в котором тебя обвиняют, и не волен тут
решать человеческий убогий разум. Готов ли ты принять испытание судом
божьим, дабы его воля решила твою судьбу?
пока только угрюмая решимость перетерпеть и довести игру до конца. Не для
того я вырвался из Олгона, чтобы меня убили в этой норе. Было бы слишком
глупо, все потеряв, переболеть, перемучиться всей болью потери, научиться
жить заново, найти семью и любовь - и умереть так глупо и бесполезно.
Умереть, не завершив драку, не долюбив, не отхлебнув ни глотка победы?
огромный костер, и багровые отблески, наконец, осветили весь зал. Я глядел
на мелькающие возле пламени тени, чтобы не видать священника рядом с
собой.
все-таки проблеск.
Коль нет на тебе вины, господь даст тебе силу вынести испытание.
страха. Я и это выдержу. Выдержу и останусь жив, и когда-нибудь вы
заплатите мне.
первого раза умеют любое дело, моя опора, моя надежда. Лучше окриветь, чем
лишиться одной из них!
рукав рубахи и стремительно - чем быстрее, тем больше надежды! - сунул
левую руку в огонь.
повторял их за ним, задыхаясь от боли и вони горелого мяса. И теперь во
мне не было даже злобы - только тупое, каменное упрямство.
его от меня. Боль все равно осталась, вся рука была только болью, и в
сердце словно торчал гвоздь.
пот и поднял с полу тапас. Кто-то помог мне одеться, кто-то что-то делал с
рукой. Я не мог на нее посмотреть.
чист ты перед господом и людьми!
суровые, меченные голодом и непосильной работой. По-разному глядели они на
меня: кто приветливо, кто угрюмо, кто с жалостью, а кто и с опаской - и я
безошибочно выбрал из них одно. На первый взгляд некрасивое, изможденное,
обтянутое сухой кожей, с грубыми морщинами на бледном лбу. Но в нем была
холодная страстность, зажатая волей, зорко и проницательно глядели глаза,
а в складке губ таилась угрюмая властность.
считай, кончено. А вот, что ты в лицо нас всех видел...
проблеска мысли, одна только боль...
много я вытерпел, чтобы остановиться. Но я еще поторгуюсь.
Если вы ему враги...
всем согласны?
Войну надо кончать - два. Гнать из Квайра кеватцев - три. А остальное...
это еще дожить нужно. Подходит это вам? Если нет... прости, но клятва для
меня - не пустяк. Я свое слово до конца держу.
тут командует! Крепкий ты мужик, как погляжу. Через то и отвечу, хоть не
заведено у нас, чтоб Старших спрашивать. Пока что нам все подходит. А как
войну кончим, да кеватцев перебьем, может, с твоим Хозяином и схлестнемся.
Так ведь тоже дожить надо, а? Годиться?
поклянусь. Но если потом наши пути разойдутся, я от вас уйду.
придвинулся так, что я почувствовал на щеке его дыхание; жаркие огоньки
вспыхнули в его твердых зрачках, - мы для тебя больше годимся. Узнаешь нас
получше - никуда ты от нас не денешься!
жизни. Просто обрывки, слишком дикие для реальности и слишком
последовательные для бреда. Но, наверное, я все-таки сделал то, что стою
на знакомом крыльце. И снова провал, и мгновенный проблеск: я сижу на
скамье, и Суил снимает с меня сатар.
шпаргалок, толстый профессор Карист и его толстый портфель, парадная
лестница, а по ней белым горохом катятся убежавшие из вивария мыши. А
потом с точностью часового механизма сон опять забросил меня в Кига, в
моей крохотный кабинет за генераторным залом. Эту жалкую комнатенку я
выбрал сам, чтобы позлить кое-кого. А если честно, кабинет был мне просто
не нужен. Думать я привык на ходу, а считать только дома - в своем
кабинете и на своей машине. Снова я увидел себя за столом, а рядом
улыбался и подпрыгивал в кресле Эвил Баяс, Эв, лучший мой ученик. Он до
сих пор забегал ко мне за советом, хоть в его области я от него безнадежно
отстал. Он смеялся, когда я об этом напоминал, уморительно взмахивал
толстенькими руками и советовал поберечь для других то, что я стараюсь
выдать за скромность. Он и сейчас хохотал, тряслись его толстые щеки и
мячиком прыгал живот.
деланный смех.
вынул платок и спокойно их промокнул.
военным.
вложил в свою установку. Пять лет труда, уйма талантливых находок - да
второй такой в мире нет! И ведь только-только заработала, еще ничего не
успели...