Чтение 50–й страницы книги ~Рукопись Бэрсара~

- А этому дозволишь...

- Высокочтимый тавел, - сказал я ему, - если бы я знал, как спасти
страну без этой крови, я бы никуда не ушел и ничего не позволил. Мне не
нравится то, что делает Огил, но как сделать иначе, я не знаю, а значит,
не должен ему мешать.

- А, дьявол тебя задери! - сказал Тубар. - И тут вывернулся! Из
дерьма вылезаешь, а чистенький выходишь! И стыд - не стыд, и грех - не
грех. А Калат? Ему-то каково?

- Наверное, не лучше, чем мне.

Тубар глядел на меня. Глядел и молчал; лицо его было в тени, и только
огонь свечи двумя горячими точками обозначал глаза. И только короткопалые
сильные руки легли на парчовую скатерть. И только чуть громче стало
дыхание.

- Ладно, - сказал он наконец. - Ты ведь не за тем ко мне пришел. Не
оправдываться. Ну?

- Да, прославленный тавел. Не думал, что надо оправдываться.

Он усмехнулся.

- Хочется думать, что все-таки оправдался. Если нет... - я глянул на
него и потерял весь пыл. - Позвольте с вами проститься, прославленный
тавел.

- Сиди! - велел он, и я уселся на место. - Ишь, какие мы гордые!
Поперек ему не скажи! Сам вломился, ну и слушай, что заслужил. -
Старческие ворчливые нотки прорвались в нестарческом голосе, и с каким-то
детским удивлением я вдруг понял, что Тубар - старик. Детское удивление и
детская обида: такой человек не может быть стар. - Ежели б я сам не хотел,
чтобы ты передо мной оправдался... нашлось бы кому тебя до самого дома
палками гнать! А ежели бы не оправдался - ноги бы твоей отныне в Лагаре не
было! Ну, чего скалишься?

- Значит, все-таки оправдался?

Смотрю на него и улыбаюсь, и он, наконец, улыбнулся в ответ.

- Дьявол тебя, дурака, задери! Ты что, вовсе страху не знаешь? Иль на
язык свой долгий надеешься?

- Хватит меня ругать, биил Тубар. Вот погибну, будете жалеть, что не
по-доброму простились.

- С чего это вдруг?

- А я с этим к вам и шел. Не оправдаться, а говорить о войне.

- Ну, говори.

- Квайр должен победить, - сказал я ему. - Судьба всех наших стран
зависит от того, кто победит - Кеват или Квайр.

- Может быть, - сказал Тубар.

- Квайр может победить, - сказал я ему. - Страна готова к войне,
армия сильна и обучена, а Крир уже бил кеватцев.

- Раз на раз не приходится.

- Они же ничему не научились, биил Тубар! В прошлый раз на нас
бросили 80 тысяч, теперь бросят 120 - только и всего.

- Ладно, парень, - сказал он угрюмо. - Я эту песенку знаю. Лагар в
войну не вступит.

- Биил Тубар, - тихо сказал я, - Тибайен очень болен. Я не знаю,
сколько он еще проживет, но после его смерти в Кевате начнется смута.

- Обещаешь? - с усмешкой спросил Тубар, и я твердо ответил:

- Обещаю.

- Нет, парень. Верю, что не врешь, но Лагар в войну не вступит.

- Только потому, что у нас аких, а не локих?

- Да, - угрюмо, сказал он, - потому. Мы смолчали, когда он судил и
выслал самолучших людей. Мы смолчали, когда он давеча разогнал Совет
Благородных... Молчи! - остановил он меня. - Знаю, что сами виноваты. На
какого коня сел, на том и скачи. Но и ты, парень, пойми: торговый договор
можно подписать с кем попало, союзный - только с равным себе. Наш государь
твоего купчишку равным признать не может!

- Конечно! Вы слишком благородны для вас! Воистину дело воина и
мужчины смотреть, как мы примем эту орду на свою грудь и спасем вас,
высокородных!

- Тилар, - с угрозой сказал он.

- Да не трожьте вы меня! Незачем вам себя утруждать! Через двадцать
дней я буду на землях Кевата и займусь тем же, что в прошлый раз.

- Совсем спятил!

- А кто еще это может сделать? Вместе со мной Огил потерял мои связи
в Кайале и среди олоров. Биил Тубар, - сказал я ему, - у меня только сотня
клинков. Столько же, сколько в прошлый раз, но тогда мы работали не одни,
и Огил нам помогал. И все-таки из сотни вернулись шестеро.

- Ну?

- Люди, - сказал я ему. - Нас не хватит на эту войну. Сотня растет за
месяц, как щепотка соли в воде. Мы будем среди врагов одни, и нам никто не
поможет.

- Ты спятил, - грустно сказал Тубар. - Как это я тебе людей дам? Это
измена называется.

- Добровольцы... - начал было я, но он покачал головой:

- А это уже зовется дезертирством!

- Совсем иначе это зовется, биил Тубар! Если две сотни солдат из
целой армии попросят в отпуск...

- А ежели они не воротятся?

- Все мы смертны, биил Тубар. Говорят, и в своей постели умирают.

- Не боюсь, - сказал он ус усмешкой, - с тобой такое не стрясется.
Ну, а ежели они в отпуск уйдут, - с тобой такое не стрясется. Ну, а ежели
в отпуск уйдут, а в плену объявятся? Лагар-то не воюет.

- Там, где мы будем, пленных не берут. Да и среди олоров лагарцы
встречаются.

- Ты что вообразил: мои вояки захотят, как олоры, на кол садиться?

- Биил Тубар, - сказал я ему устало, - все, кто со мной идет, знают,
чего им ждать. И если кто-то хочет уйти, я его не держу и не упрекаю. Я
говорю о двух сотнях потому, что именно в стольких я уверен.

- Из всего-то моего войска?

- Да. И это значит, что у вас очень хорошее войско, и солдаты ваши -
не ружейное мясо, а честные и смелые люди.

- Ну вот! От такого-то охальника похвалы дождался! А все затем, чтобы
взять моих лучших да перебить?

- Не позорьте лагарцев, доблестный тавел! Если нас победят, придет
ваш черед драться с кеватцами - но уже на вашей земле. Не мешайте хоть
кому-то из лагарцев не пустить врага на землю отцов!

- Эх, - сказал он печально, - мне б еще день-другой пересидеть. Чуял
ведь... Что ты со мной творишь, парень! И дать боязно, и не дать
совестно... Ладно, будь по-твоему. Три дня на прошение - и чтоб не
самолично. А командиры? - глянул на меня и закивал. - Ну ясно, Ланс - кто
еще? Давно копытом бьет. Как же: две войны прошел, а еще живой - людей
стыдно! Эх, не пускать бы дурака... ладно, бери! Но уж гляди!

- Я зря никем не рискую.

- Окромя себя. Ладно, Тилар, - сказал он устало, - вон уже брезжит, а
дел тебе не прикупать. Дай-ка я тебя благословлю на битву правую... и
прощай. Будет господь милостив - так и свидимся.

Я в Тардане. Доделываю дела и жду добровольцев. Приятная
неожиданность: первый мой караван уже пришел. Не стали ждать, пока
просохнут дороги, а шли по тропам лесовиков.

Караван - это деньги, деньги - это кони, кони - это поход...

Хорошо, что в здешних домах не бывает зеркал, потому что я просто
боюсь повстречаться с тобой взглядом. Я - вовсе не я, а какой-то другой
человек, напяливший мое тело, как краденую одежду, и даже голос его чужой
- надменный, самоуверенный голос болвана, который уверен, что знает все.

Я ничего не знаю. Я знаю, что завтра меня потащат в поход, и там,
должно быть, убьют. Я помню, что было со мною в прошлый раз, а в этот -
меня убьют. Даже не страх: покорность и тупая тоска. Кто-то, одетый в мое
тело, доделывает дела, чтобы скорее отправить меня на смерть...

"Что такое счастье?" - не спросят у меня. А я бы ответил. Счастье -
это тот коротенький промежуток, когда все решено, но решение еще не стало
делом.

Счастье - это лесная база в забытом богом углу, где сходятся три
страны. Нет, конечно, никто никогда не проводил здесь границ. Просто
поедешь прямо - на третий день выедешь к полноводной Истаре, а еще через
неделю увидишь Кайал. Вправо - каких-то два дня - и появятся стены Исога,
назад - смотришь, и доберешься до Каса.

"Счастье - это свобода", - думаю я. Эгон забрал своих людей и уехал к
Исогу, Эргис забрал своих людей и уехал к Дарну, Сибл со своими людьми
сидит возле Каса, и только мои лагарцы скучают со мной.

Когда мы выехали, в Тардан цвели сады. Когда мы ехали через Бассот -
голосила пора птичьих свадеб. А здесь уже набухает лето; деревья одеты в
листву, и трава по колено.

Счастье - один-единственный миг, вот этот самый, украденный у
судьбы...

- Биил Бэрсар! - зовет меня Ланс, и я улыбаюсь ему. Он так завидно и
так нескрываемо молод! Ветеран двух войн, владелец высшей из боевых наград
и двадцати одного года.

- Приветствую вас, алсах, - говорю я ему - уже без улыбки. Юные
ветераны ужасно боятся насмешек, а мои друзья умеют уесть - особенно
тихоня Эгон.

- Биил Бэрсар, - говорит он сурово и смотрит прямо в глаза. Честный и
бестрепетный взгляд, еще не замутненный войной, еще не омраченный жизнью;
мне нравится этот мальчик, но, может быть, завтра я поведу его в бой и
позволю его убить, а если и пожалею о нем, то после - когда смогу.

И я уже не противен себе.