таланты, тогда только мы съедим первый хороший обед.
физик-экспериментатор, но на кухне вас заедает рутина. Мой протертый
кролик, сваренный с медом...
сначала заморозил жидким кислородом, а потом истолок в ступе. Впрочем,
если вы недовольны моими стараниями, то я торжественно, раз навсегда...
назвать эти великолепные кушанья, но не лучше ли придерживаться на кухне
старого порядка?
кость крепкими белыми зубами.
работает над изобретением новых уничтожающих веществ, но обед кончился, и
Гул сказал, что я до вечера останусь один, так как в лаборатории много
работы.
пустое, но на всякий случайно заходите в темные и отдаленные закоулки.
хромавший Капсукас, потом обожженный Варт и сзади Циранкевич с высоко
поднятой забинтованной головой.
коридоре со сводчатым низким потолком. Пройдя его, я попал в часовню, в
которой царил жуткий полумрак: на каменных плитах пола и решетки,
сплетенной из железных линий и виноградных листьев, лежали яркие красные и
фиолетовые пятна солнечного света, проникавшего сюда через круглое окно с
цветными стеклами. Через маленькую боковую дверь я попал в узкий темный
тоннель, в конце которого брезжил чуть заметный свет. В десяти шагах от
часовни в глубокой нише можно было различить ступени винтовой лестницы,
уходившей куда-то вверх. Меня начал охватывать смутный страх, но вместе с
тем росло и жуткое любопытство, заставлявшее исследовать все углы и
переходы этого каменного лабиринта. Поднявшись по лестнице, я попал в
квадратную башню, служившую, должно быть, тюрьмой, так как узкое окно было
заделано густой железной решеткой, а на стене уцелело ржавое кольцо с
короткой метровой цепью. Спустившись обратно и дойдя до конца тоннеля, я,
к своему удивлению, увидел Гинтараса, который стоял среди большого
помещения, и, наклонившись к пыльному полу, внимательно рассматривал одну
из каменных плит.
выражением, как будто сомневался в справедливости своего вывода.
нами.
не встречал.
помощников.
Это обстоятельство заставило меня внезапно вздрогнуть.
волнение и тот интерес, с которым я вновь принялся рассматривать отпечаток
большой грубой ноги. - Тут творится какая-то чертовщина. Этот босой
человек или дьявол расхаживал повсюду, я находил его следы на третьем
этаже и в подвалах, но еще ни разу не видел его самого и полагаю, что
никто его не увидит.
повторяло каждое слово, и глухие голоса камней производили до крайности
неприятное впечатление. У меня очень тонкий слух, и в тот момент, когда
Гинтарас замолчал, я услышал осторожные мягкие шаги в той самой галерее,
которую только что прошел.
сердце.
мгновенно пробежали его, но всюду было пусто и тихо, только на башне над
нашей головой скрипел и стонал заржавленный флюгер.
кресло, вся эта история начала постепенно утрачивать свои жуткие
очертания, и мое поведение мне самому стало казаться смешным и нелепым.
Испугаться следа чьей-то босой ноги! Как будто в монастырь не мог зайти
какой-нибудь крестьянин или пастух, пожелавший укрыться от дождя или
осмотреть заброшенное здание, в которое можно проникнуть через десятки
входов и разбитые окна. Я и Гинтарас так кричали что непременно должны
были напугать этого бедняка, который, вероятно, без оглядки бежит теперь
под продувным дождем. Может быть, я увидел бы его в окно, если бы горизонт
не закрывали большие деревья, росшие вокруг овального пруда с
темно-зеленой водой. Этот угол запущенного и заброшенного парка под окнами
Гула производил такое же мрачное, тоскливое впечатление, как и само
здание. Вода застыла, умерла, и казалось, никакая буря не могла
всколыхнуть гладкую поверхность искусственного озера, среди которого
чернели две наполовину затонувшие лодки. В деревьях не чувствовалось
жизни, не видно было веселого, радостного трепетания листьев и ветвей,
слившихся в одну бесформенную тяжелую массу. На месте Гула я предпочел бы
наглухо закрыть эти окна и целый день пользоваться электрическим светом,
лишь бы не видеть угнетающей картины тления и разрушения. Вечер я провел в
одиночестве, скучая над каким-то ученым трактатом о радиоактивных
веществах. К ужину мы все снова собрались в монастырской столовой. Свет
лампы, спускавшейся с потолка, падал на угол стола и на небольшую часть
каменного пола - все остальное пространство оставалось во мраке: там шла
своя жизнь, странная, чуждая и непонятная для нас.
энергии, в котором я ничего не понимал.
проклятого Икса, - сказал Варт, оглядываясь в ту сторону, где смутно
виднелся ряд глубоких оконных ниш. - Вы осмотрели двери, Циранкевич?
этим человеком может иметь очень скверные последствия для него и для меня.
лаборатория и заключенные в ней материалы представляют такую ценность, как
если бы здесь хранилось все золото швейцарского банка. Радионит и,
главное, искусство его приготовления в переводе на деньги означают
миллиарды долларов. Собственно, нет, не может быть такой суммы, в какую
возможно было бы оценить мое изобретение.
серые дешевые тарелки и блюдо с отбитым краем, которое стояло перед этими
сказочными богачами.
нашу осторожность, удалось довольно точно ознакомиться со свойствами
радионита. Месяца за два до вашего приезда, почти в тот самый день, когда
производились первые опыты с радионитом, мы получили письмо...
нашли конверт на этом столе, на том месте, где стоит ваш прибор.
сложенный лист бумаги.
размашистым почерком:
конца марта составить подробное описание приготовления радионита и
положить рукопись сзади алтаря, в круглой часовне. В противном случае все
они будут приговорены к смерти, и ни один из них не покинет этого
монастыря".
некоторым причинам я считаю дело очень серьезным, и поэтому просил вас
ехать в открытом автомобиле, чтобы вы не подвергались той опасности,
которая угрожает только мне и моим товарищам.
размеры опасности, но промолчал, вспомнив мелькнувшую между деревьями
около дороги черную фигуру.
Циранкевич.
бросая хлебный шарик в портрет старого монаха, который своими живучими
глазами смотрел на нашу компанию из глубины рамы. - Пройдите сейчас по