Чтение 15–й страницы книги ~Встреча через века~

Они были не совсем такие, как в его памяти. Ведь портрет был написан не с
оригинала.

Это была Ира, но в то же время не совсем Ира, и различие, легко находимое
Волгиным, еще больше угнетало его. Если бы она была "как живая", ему было бы
легче.

Благодаря этой картине он каждый день целиком погружался в прошлое, и
настоящее становилось ему все более чуждым.

Если бы Люций знал это, то постарался бы любым способов изъять портрет из
комнаты Волгина, исправить допущенный промах. Но было уже поздно: Волгин ни
за что на свете не согласился бы расстаться с ним.

Он привык к портрету, доставлявшему и боль и радость.

Волгин решил найти художника, писавшего картину, и попросить его изменить
отдельные детали и выражение лица на портрете, которое совсем не
соответствовало характеру Ирины. Она никогда не была такой - замкнувшейся в
"учености", строгой жрицей науки, какой изобразил ее на полотне этот
художник.

Одна из этих деталей особенно была неприятна Волгину. На сером платье Иры
блестела Золотая Звезда Героя.

"Неужели они не могли узнать подробности ее жизни? - думал он с досадой.
- Ведь она никогда не носила звезды. Она была награждена посмертно!" Звезда
на груди Ирины, совершенно такая же, какую носил постоянно сам Волгин,
подчеркивала разницу между ними. Она умерла, погибла, не зная, что удостоена
высочайшей награды, а он живет, и весь мир чтит его, как героя былых времен.

Она умерла, а он жив!

Эта мысль постепенно становилась невыносимой для Волгина.

Своим поступком, вызванным самыми лучшими чувствами, Люций достиг того,
чего и он и Ио боялись больше всего, - разбудил в Волгине неутихающую тоску,
которую теперь нельзя уже было исцелить.

Но сейчас Люций даже не подозревал об этом.

Однажды, когда соскучившийся Волгин вызвал его по телеофу, Люций, как бы
между прочим, спросил его, думает ли он когда-нибудь продолжать путь. Вопрос
был задан в шутливом тоне, и Волгин не заметил ничего необычного в этом
вопросе.

- Да, - ответил он, - на днях я думаю перелететь в Москву. Мне трудно
расстаться с Ленинградом.

- Тебе тяжело?

- Нет, не тяжелее, чем будет в любом другом месте. Мне хорошо было в доме
Мунция,- вырвалось у Волгина. - Там я был иногда даже счастлив.

Люций пытливо посмотрел на сына.

- Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя несчастным?

- Не то что несчастным, но очень одиноким. Мне не хватает товарища,
хорошо понимающего меня спутника. Такого, который мог бы понять и разделить
мои чувства. Мэри и Владилен - чудесные люди, я их очень люблю, но... они не
всегда способны понять меня. Ведь они так безмерно моложе меня. Все любят, -
тоскливо продолжал Волгин, - все заботятся, все окружают меня вниманием. А
когда все люди кругом друзья, настоящего друга нет. Ты знаешь, - прибавил он
с улыбкой, - иногда меня раздражает внимательное ко мне отношение.

- Ты соблюдаешь предписанный мною режим? - неожиданно спросил Люций. -
Делаешь волновое облучение?

- Ты думаешь, что у меня нервы не в порядке? Возможно, что это так. Да, я
выполняю все. Очень аккуратно. Это может подтвердить Владилен.

Волгин сказал это машинально. Он знал, что Люцию и в голову не может
прийти усомниться в его словах.

- Советую тебе уехать из Ленинграда, - сказал Люций.- Незаметно для тебя
самого родные места влияют на тебя.

- Не думаю, чтобы это было так,- ответил Волгин, - Но я уеду и очень
скоро, И он действительно сказал на следующее утро Мэри и Владилену, что
пора отправляться дальше.

Молодые люди обрадовались.

- Когда же мы улетаем? - спросила Мэри.

- Завтра. Сегодня я в последний раз слетаю в парк. А завтра в Москву! Не
бойтесь, там я не задержусь так долго, как здесь. Наше путешествие пойдет
быстро.

-Мы не торопимся, - сказал Владилен. - Задерживайся, где хочешь и на
сколько хочешь.

Волгин оказал Мэри, что Золотая Звезда на груди Иры раздражает его, и
объяснил почему. На следующее утро он не увидел этой звезды. Она была
закрашена и с таким искусством, что нельзя было заметить ни малейшего следа.

- Кто это сделал? - спросил Волгин.

- Я,- ответила Мэри. - А что, разве плохо?

- Наоборот, очень хорошо. Так ты, значит, художница?

- Ничуть. Я училась рисованию, как все, и не обладаю способностями.

Несомненно, она говорила правду. Но работа была выполнена с большим
мастерством.

Складки платья выглядели нетронутыми, будто на этом месте никогда ничего
не было. Чувствовалась талантливая рука.

Ответ Мэри заставил Волгина задуматься.

Она говорила искренне, в этом не было никакого сомнения. И с точки зрения
современных людей она действительно не обладала художественными
способностями.

Мэри во всем была обычной, рядовой женщиной. Но был случай, когда Волгин
попросил Владилена исполнить обещание и спеть. Молодой астроном тотчас же
согласился, и вдвоем с Мэри они исполнили сцену из старой (написанной через
тысячу лет после смерти Волгина) оперы. Сила и красота голоса Владилена не
удивили Волгина, он заранее знал, что услышит одного из лучших певцов века,
но Мэри!.. Она пела так, что в любом театре двадцатого века могла быть
выдающейся примадонной. А вместе с тем она считала - и это подтверждали
другие, -что у нее нет и не было вокальных способностей.

Значит, так петь и рисовать могли все.

Это было нормой для людей тридцать девятого века.

Волгин вспомнил рисунки древних египтян, они выглядели работой детей. Но
их рисовали не дети, а художники Древнего Египта, особо одаренные люди.

Да, подход к понятию "талант" изменился. Способности человека
совершенствовались вместе с его общим развитием. Такого голоса, каким
обладал Владилен, не было и не могло быть прежде. А Мэри казалась всем самой
обыкновенной женщиной, "умеющей петь", и только.

Волгин вспомнил детскую книгу о технике, которую он так и не смог
одолеть. Это было явление того же порядка. Для детей этого времени
непосильная ему книга, безусловно, была легкочитаемой, в противном случае
она не была бы написана для них.

И, думая об этом, Волгин впервые почувствовал тревогу. "А смогу ли я
догнать их?

- подумал он. - Что, если передо мной все-таки не мост, а непреодолимая
пропасть?" В этот день он так и не вернулся к вечеру из Окгябрьского парка.
Всю ночь он бродил по аллеям, любуясь наиболее памятными ему зданиями при
свете луны.

Обеспокоенная Мэри связалась с ним по телеофу, но, узнав причину
опоздания, как всегда, не возразила ни слова.

Уже под утро Волгину захотелось в последний раз прокатиться по Неве.
Поднявшись по реке до здания Смольного, он повернул назад и направил арелет
к Финскому заливу.

"Надо посмотреть на Кронштадт, - решил он, - ведь я еще не видел, что
стало с этим островом".

Арелет плавно и быстро шел вперед. До Кронштадта было минут пятнадцать
пути.

Волгин поудобнее устроился в мягком кресле.

Равномерный шум рассекаемой воды действовал усыпляюще, и, утомленный
бессонной ночью, Волгин незаметно заснул.

Он открыл глаза, когда уже наступил день. Кругом не видно было никаких
признаков берегов.

Волгин находился в открытом море.

В арелете, по-прежнему мчавшемся вперед, было жарко и душно.

Волгин отодвинул стекло, но сильный ветер заставил тут же задвинуть его.
Тогда Волгин остановил машину.

Она закачалась на волнах. Море было хмуро и неспокойно. Но это не смущало
Волгина: в любую минуту он мог подняться в воздух.

Сколько же времени он спал?

Часов у Волгина не было. Они давно вышли из употребления, люди узнавали
время с помощью телеофа. Для этого достаточно было слегка нажать на верхнюю
крышку.

Автоматический голос называл час и минуту. Это происходило совсем так же,
как в двадцатом веке с помощью телефона АТС. Только телеоф всегда находился
в кармане, вполне заменяя часы.

Волгин узнал, что уже половина одиннадцатого.

Значит, он спал более пяти часов. Он хорошо помнил, что вернулся к
арелету около пяти утра.

Где же он?

За пять часов арелет на полной скорости мог уйти очень далеко. Правда, по
воде он двигался медленнее, чем в воздухе, но все же неизмеримо быстрее
самых быстроходных глиссеров.

Прежде чем заснуть, Волгин направил машину к Кронштадту. Она давно
миновала его, автоматически обогнув остров. Куда же помчалась она дальше?

Волгин знал, что предоставленный самому себе арелет в воздухе летел
прямо, по заданному направлению. Но на воде он вел себя, как любая лодка.
Ветер и течение могли изменить курс.

"Неужели меня занесло в Балтийское море?" - подумал Волгин.

Он не мог определить, где север, а где юг. Солнца не было видно за
тяжелыми тучам. В Ленинграде для Волгина поддерживали ясную погоду, а здесь,
очевидно, было место, куда направляли облака Они нависали низко. Значит,
подняться и сверху попытаться увидеть землю было бесполезно. Куда же