вообще происходит? Меня об этом не предупреждали. Ну ладно, еще
поиграем... - Он не двигался с места, вслушиваясь в шорохи снаружи:
там стрелявшие меняли места, хруст их башмаков по гравию был отчетливо
слышен. Опершись локтями, Милов медленно изготовился, зная, что сейчас
один окажется в поле зрения; там снаружи, казалось, верно, что в ночи
их не увидеть, они не понимали, что по сравнению с непроглядностью
пещеры ночная темнота была едва ли не ясным днем. Черное появилось;
Милов нажал на спуск. Человек снаружи вскрикнул и упал. Снова
заскрипел гравий и застучали выстрелы, но Милов лежал сейчас в мертвой
зоне, чтобы убить его, надо было подойти вплотную к двери и вскочить в
ход, но на это никто не отваживался. Да, странных людей они послали, -
подумал он, - хотя и знают, что я ухватился за цепочку... - Нервная
пальба заглохла, когда Милов снял еще одного - выстрелил по вспышке.
Наступила пауза, и тогда он негромко скомандовал:
снаружи чуть отступили, решая, какую теперь применить тактику, и можно
стало промелькнуть мимо хода. А вот ему самому придется еще выждать:
наверняка те все-таки решатся вскочить и стрелять в упор... Граве
протопал мимо, Ева тоже - и вдруг остановилась прямо над ним,
подставляясь под пули, упала на колени - и он почувствовал
прикосновение губ;ее поцелуй пришелся в висок, "С ума сошла! -
сдавленно крикнул он. - Дура!" - забывшись, выругался по-русски. Но
она уже вскочила, кинулась дальше, и выстрелы извне опоздали на долю
секунды. Сумасшедшая девка, - подумал Милов с невольным одобрением,
хотя и зол на нее был сейчас. И снова замер: судя по звукам, двое
подкрадывались к выходу с разных сторон, держась вплотную к склону,
чтобы не подставиться, замерли у самого проема-он слышал их дыхание.
Прошла секунда, другая, десятая - тогда Милов шумно вскочил, затопал
ногами, оставаясь на месте. И мгновенно один из затаившихся влетел в
ход, чтобы ударить в спину убегающему. Милов свалил его - в упор,
наповал. И выметнулся наружу, прикончил последнего, не дав ему
опомниться. Ну-ка, а что сейчас снаружи - может быть; здесь и выйти,
путь-то расчищен...
дистанции: видимо, заслышав перепалку, сюда начали стягиваться. Милов
подхватил пистолет свалившегося у входа - плоский браунинг, оружие
непрофессиональное; подскочил к первому убитому - у того был
винтовочный обрез, и вовсе ненужный, зато у лежащего в пещере оказался
армейский пистолет. Странно, - подумал Милов, - ни одного автомата,
нет, как-то не так все происходит, непривычно, любительство какое-то,
а меня ведь ориентировали на специалистов... Но больше думать было
некогда, и Милов побежал вдогонку своим. Надо было правым ходом
пробираться к реке, пока не принялись травить всерьез.
бесшумно. Те приглушенно разговаривали. "Чужой человек, - говорил
Граве, - по-моему, он не заслуживает доверия. Не будь он еще
русским..." Милов застыл: интересно было, что прозвучит в ответ.
"Подите вы к черту, Граве, - ответила женщина спокойно, - мы ведь не
по схеме компьютера пробираемся, там я бы вам доверилась... Да и все
равно: своих не бросают. Вы стойте тут, а я вернусь: может быть, его
ранили..." "Может быть убили, - ответил в свою очередь Граве, - и вы
попадете прямо в руки этим..." - "Чем это здесь пахнет?" - спросила
Ева. Милов невольно принюхался: и в самом деле, воздух здесь был
немного другим, отдавал чем-то этаким - не бензином, не кислотой, но
что-то было в нем постороннее. "Да, - сказал Граве, - что-то такое
есть на самом деле..." - "Это запах вашей трусости", - сказала Ева.
Граве обиженно засопел, Милов усмехнулся: сказано было не по делу, но
весьма определенно. Он беззвучно ступил. "Нет, без меня вам не
выбраться, господин Граве, - сказал он, - тут впереди лабиринт, и вы
проплутаете в нем до конца жизни, а мне маршрут известен. Тут озерцо
впереди, подземное-видимо, в него натекло всякой дряни - вот оно и
пахнет. Ваш Центр, видимо, что-то сбрасывает не по адресу". - "Ох,
Дан, - сказала Ева, и он с непонятным удовольствием уловил в ее голосе
радость. - Наконец-то, а то я уже испугалась. - "Спасибо, Ева, -
сказал Милов. - Теперь поторопимся: похоже, что становится все более
сыро, словно бы вода выступает снизу - не знаю, отчего. Готовы?" -
"Да", - ответила Ева, и он нашел в темноте ее руку и положил на свое
плечо. "Двинулись", - сказал он, и они пошли. Под ногами уж ощутимо
хлюпало, хотя уровень реки находился намного ниже, это Милов помнил.
Сплошные загадки, - подумал он, идя с вытянутыми вперед руками - одна
прямо, другая чуть выше головы - чтобы не налететь ни на что сослепу.
почти слитно, не нарушили черного безмолвия ночи ни окриком, ни
выстрелом. Вода была не холодной, но какой-то скользкой, маслянистой,
противной по ощущению и запаху. В этой реке уже лет пять не купались,
наука и техника своего добились. Трое поплыли к противоположному,
правому берегу не быстро и бесшумно-равняясь по женщине, она плыла
медленнее других, и Милов все время держался рядом - греб он одной
рукой, другую, со своей и ее одеждой, держал над головой.
бессознательно, в воде каждый из них каждую секунду ожидал выстрелов
вдогонку, а здесь уже можно было как-то укрыться. Пригнувшись,
пробежали в прибрежный кустарник. Граве на бегу закашлялся. Нет,
все-таки в пещере воздух был чище, - подумал Милов. Среди кустов он,
не одеваясь, стал рвать жухлую траву, обтираться пучками - кожа
требовала, чтобы с нее сняли грязь, экскременты цивилизации, Глядя на
Милова, стали вытираться и те двое, только Ева отошла чуть подальше,
заслонилась кустом, Милов покосился туда, где двигалось тускло-белое,
невольно сбивавшее с нужных сейчас мыслей женское тело. Вдруг
вспомнил, как они с Аллочкой вот так, среди ночи купались в Оке;
сколько же это времени прошло? Он не стал подсчитывать, ни к чему
было. Одевшись, все трое поднялись на пригорок и присели, чтобы
оглядеться и собраться с мыслями, Ева же - еще и для того, чтобы
растереть совершенно окоченевшие ступни.
можно было залюбоваться гигантским, хорошо ограненным, сияющим огнями
монолитом хрусталя: именно таким представлялся отсюда главный корпус.
На Центр денег не пожалели, начиная уже с проекта, строили всем миром
и собрали в него едва ли не все лучшее, что только существовало в
современной науке - чтобы умерить национальные и державные амбиции и
принести побольше пользы всем, а не сидеть по углам, общаясь через
журналы. Время на Земле стояло вроде бы спокойное, разоружались
искренне, снова начали ощущать забытый было вкус к жизни, без
сердечного сбоя поднимать глаза к небу, не опасаясь, что безоблачная
глубина вдруг разразится дождем тяжелых семян, из которых вырастают
гигантские грибы, дышащие ветром пустынь. Из оружейной науки пошло в
цивильную так много, как никогда еще: демонтировали ракеты и
боеголовки, но технологии оставались, и оставались мозги, серое
вещество требовало нагрузки. Международный штиль позволял людям из
разных, порой очень различных стран общаться и работать без задних
мыслей; не то, чтобы все противоречия в мире разрешились, этого
придется - все понимали - ждать еще долго, долго, - но все же
человечество куда больше почувствовало себя чем-то единым, планету -
неделимой территорией, где границы, оставаясь на своих местах,
перестали быть стенами или занавесами - если и не для политиков, то уж
для ученых - во всяком случае. Поэтому такие вот центры - и отдельных
наук, и синтетические, и технические - возникали все чаще; ведь и с
деньгами в государственных бюджетах стало полегче: демонтаж ракет
обходился все-таки дешевле, чем их строительство и испытания. Так что
золотой век если и не наступил, то уже, по крайней мере, мерещился
где-то не в самом далеко. Даже такое многотрудное дело, как нахождение
взаимоприемлемого компромисса между цивилизацией и природой, начинало
казаться в конечном итоге осуществимым - но не сразу, не сразу,
конечно.
ступни и лодыжки, совсем уже потерявшие чувствительность, - приходить
сюда вечерами по изящному мосту, прекрасно вписанному в пейзаж, и
смотреть - не с этого дикого пригорка, но с другого холма, повыше,
куда и лестницы удобные вели, и вершина была выровнена и
забетонирована, имелось, на чем посидеть, и напитки и легкие закуски
продавались в изобилии. Приятно было любоваться сияющим хрустальным
монолитом, привычно узнавая и административный этаж, и ярусы ресторана
и увеселительных заведений, а выше - технические службы, а еще выше -
этажи математиков, физиков, экономистов, правоведов, философов,
теологов наконец. Клиника, как и полагается,находилась не в Кристалле,
а в собственном здании, на отшибе, как и многие другие институты;
однако лабораторию ОДА разместили, когда стало необходимым ее создать,
именно в монолите, потеснив историков и филологов, специалистов по
мертвым языкам: жизнь предстоящая как бы вытесняла память о былом, но
это лишь казалось, потому что чистый воздух, которого требовали
пациенты лаборатории, был намного древнее и мертвых языков, и
старейших мифов - не говоря уже о каких угодно письменных
свидетельствах. Такое решение было понятными клиника, с ее постоянной
угрозой переноса инфекции, для младенцев ни как не подходила, а свой
собственный корпус, не с десятком гермобоксов, а с сотнями, должны
были заложить лишь в конце года, чтобы открыть его весной. Да, и
Кристаллом можно было любоваться, и многими другими сооружениями,
среди которых даже самые прозаические по назначению выглядели
маленькими шедеврами архитектуры и инженерии, - да такими, собственно,
Посняков Андрей
Андреев Николай
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Маккарти Кормак