расталкивая воду теперь уже коленями, не стесняясь более шума: тут и
сама река не молчала в неровностях берега. "Глаза щиплет", -
пожаловалась Ева. "Надо было зажмуриться плотнее, тут вам не Майами
Бич, - сердито выговорил ей Милов. - Ну-ка, давайте сюда". Они были
уже на берегу, на песке, и Милов, повернувшись, подступил вплотную к
женщине - она отчаянно терла глаза пальцами, но легче не становилось,
- с силой отнял ее руки, взял голову Евы в ладони. "Да не жмурьтесь
сейчас! - тихо прикрикнул он. - Раньше надо было, там, в воде!" Ева
машинально положила руку на его плечо, он и не почувствовал вроде бы,
приблизил свое лицо к ее, пегому от растекшегося грима (Граве
возмущенно отвернулся и поспешил отойти подальше, происходившее
выходило, по его мнению, далеко за всякие мыслимые пределы приличий) и
стал языком вылизывать ее глаза, поминутно сплевывая. Она стояла
покорно и еще секунду оставалась так, когда он уже отошел, и только
после этого вдруг едва не захлебнулась дыханием, словно придя в себя.
Граве в отдалении успел уже обтереться травой и теперь поспешно
одевался, бормоча: "Господа, я сильно опасаюсь, что мы опоздаем..."
Луч прожектора широко промахнул поверху, но теперь они его не боялись:
они были внизу, под обрывом, а прожектор - высоко на берегу.
такое никогда не повторится...
полный мир тоже. Трудно сказать, что происходит, но думаю, что мы не
зря пренебрегли мостом.
приблизился к ним медленно, как бы опасаясь какой-то новой
нескромности, что было бы, по его затаенное мнению, совершенно
неудивительным: русский, американка - чего еще можно от них ожидать?..
- Да, о крайне примитивной: добраться до дому, поцеловать жену, лечь в
постель, а утром, проснувшись, узнать, что все это наваждение
кончилось - и забыть раз и навсегда.
было хорошо, Дан, когда мы так стояли.
намуры, относимся ко всем аспектам морали чрезвычайно серьезно... Мы -
спокойный, уравновешенный народ, мы любим тишину и порядок во всем.
вдалеке, видимо, уже догорал - зарево совсем ослабло, пламя не
поднималось столбами, и река казалась теперь черной, как только что
заасфальтированная дорога. Почти ничто не нарушало тишины; впрочем,
это, может быть, сюда, под обрыв, не доносились звуки: и Центр, и
город были там, наверху. После очередного порыва ветерка Милов
принюхался.
должна быть тропинка, попробуйте отыскать ее, господин Милф - я плохо
вижу при таком свете.
Да, похоже.
они вышли на асфальтированную площадку рядом с дорогой. Автобуса не
оказалось.
на часы. - Нет, не разберу... Однако я уверен, что автобус еще не
проходил.
Автобус валялся под откосом берега на боку, передняя часть его уходила
в воду.
Жизнь становится чем дальше, тем интереснее. И они двинулись быстрым
шагом.
внизу то ли потеряла, то ли бросила, и снова шла босиком. - Тут все
колется, - объяснила она, - и мне надоело прыгать, как горной козочке.
трагизмом в голосе.
не очень походило на то представление о Намурии, которое возникало по
рассказам путешественников, туристским проспектам и рекламным плакатам
- хотя многое, в общем, и соответствовало действительности. В таких
странах, как Намурия - да в любой, и не только европейской или
североамериканской даже - признаки машинной цивилизации давно уже
проникли в самые глухие уголки, так что лес порой мог удивить
ровностью рядов, в каких росли многолетние уже, дородные деревья, и в
разных направлениях расходились от трансформаторов - в каменных будках
или на деревянных и бетонных устоях располагались они-провода,
толстые, силовые, а на столбах а пониже держались телефонные и
телеграфные, а если мачт с проводами - не было, то в определенном
ритме попадались таблички, предупреждающие, что под землей здесь
проходит кабель; аккуратные павильончики автобусных остановок
виднелись у дорог; и где-то в пределах видимости оказывался фермер на
своем тракторе, оснащенном по сезону - плугом, сеялкой, косилкой,
граблями; и уж, разумеется, не умолкало на дорогах, только среди ночи
ослабевая, шуршание шин по асфальту, гудрону, бетону, легкое жужжание
легковых и сердитое гудение грузовых моторов - немецких, французских,
итальянских, американских, японских, реже - советских, чешских,
румынских, к темноте сползавшихся к кемпингам и мотелям, а со светом
вновь разлетавшихся во всех направлениях ради дела или прихоти. Да,
еще вчера так было. И, похоже, кончилось как-то сразу и по причинам,
которые пока еще было не понять.
рокотали тракторы на аккуратных полях; столбы с проводами были где
повалены, где сильно наклонены; повалены были дорожные указатели и
щиты с описанием предстоящих дорожных развязок; зато вдруг масса
всякого мусора взялась откуда-то - мусора, в котором можно было
угадать обломки и останки того, что вчера еще было нужными, полезными
и желанными в жизни вещами: главным образом электрическими и
электронными приборами, от утюга до стереофонического двухкассетника
или какой-то из приставок к персональному компьютеру, без которого не
обходился уже давно ни один фермер. Словно бы кто-то сначала собрал и
изуродовал это все как только сумел, а потом погрузил на многотонные
трейлеры и, медленно двигаясь по дороге, неустанно расшвыривал по
сторонам - и на дорогу, и в кюветы, по которым сейчас медленно текла
вода, неизвестно откуда взявшаяся, потому что дождей давно уже не
было. Местами ровное темно-серое покрытие дороги было усеяно мелкими
крошками разбитых автомобильных стекол; какие-то тряпки валялись,
остатки одежды, клочья газет, яркие журнальные обложки. Вот на какую
дорогу вышли и двинулись по ней Ева с двумя спутниками; что же
удивительного в том, что нелегко было ей ступать босиком.
Нельзя же так! Где ваши туфли?
свои туфли, носки.
день, старый предрассудок.
вас...
вам тряпка...
двадцать девятый номер. А как же вы теперь, господин Милф?
угодно - и пару обуви в том числе. За меня не волнуйтесь, я считаю,
что легко отделался: иначе мне пришлось бы нести Еву на руках - это
было бы, конечно, приятней, но тогда я лишился бы маневренности.
Ева, но во взгляде, который она подняла на Милова, было странное
какое-то выражение - словно она впервые его увидела; да так оно и было
по сути дела: при свете - впервые. И тут она неудержимо, звонко
расхохоталась:
неподражаемо прелестно...
заваленной дороги, стертых ног. Может быть, и было в ее смехе что-то
от истерики, но все же главным оставалось веселье.
шедевр?
свитера, был и на самом деле выдающимся: шириной в лопату, таких давно
уже никто не носил, он бросался в глаза еще и редкой по безвкусию
расцветкой - громадными красными розами, зелеными листьями, а над
ними-райской птицей всех цветов радуги...
Верещагин Олег
Никитин Юрий
Контровский Владимир
Белогорский Евгений
Панов Вадим
Бажанов Олег