Чтение 3–й страницы книги ~Далекие огни~

создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых,
неведомо откуда взявшихся, бродяг.

Может быть, именно поэтому еще один новоявленный "бомж" не привлек ничьего
внимания.

А "бомж" все продолжал бродить по городу, с каждым новым днем все больше и
больше впадая в отчаяние. Память его замкнулась окончательно, глубины
подсознания не желали расставаться со своими тайнами. Он чувствовал себя
беспомощным, словно слепой котенок, окруженным глубоким вакуумом, глухой,
непрошибаемой стеной неведения.

Мысли о самоубийстве все чаще стали посещать его.

x x x

На четвертый день бессмысленных блужданий по городу, в поисках ночлега, он
очутился на одной из окраин Огней, где стояли ветхие, заброшенные домишки,
частью обвалившиеся, частью еще целые, но уже непригодные для жилья. Этот район
был чем-то вроде городского гетто, где обычно собирались здешние бомжи и
бродяги, и потому прозывался "бомжеубежищем".

Над городом висела темная, сырая, беззвездная ночь. С десяток костров
покрывало этот забытый Богом уголок; разбившись на группы, бомжи жались к огню.
Кто-то молча сидел, покачиваясь, и тупо смотрел на пламя, кто-то жевал добытую
за день пищу, кто-то пил водку, кто-то, уже изрядно набравшись, валялся прямо на
земле в пьяном полузабытьи. Разговоров почти не велось: этим отбросам общества
не о чем было говорить друг с другом.

Он приблизился к одному из таких костров. Четверо безликих существ сидели
возле огня, пятый спал чуть поодаль.

Молча сел к огню. Было холодно, накрапывал мелкий колючий дождь, и ему
необходимо было отогреться.

-- Мы тебя не знаем, -- прошамкал один из бомжей, оказавшийся стариком в
рваной, местами прожженной телогрейке. -- Мы чужих не берем. Прописка есть?

Он пожал плечами.

-- Какая еще прописка?

-- Нету у него никакой прописки, -- встрял другой бродяга, здоровенный
детина лет пятидесяти, закутанный в старенькую солдатскую шинель.

Он снова пожал плечами.

-- Ну и что?

Вступать в беседу с этими битюгами ему не хотелось.

-- А и то, -- раздраженно ответил тот, что в шинели. -- Пузырь поставишь
-- пропишем. Бессрочно.

-- Дело говоришь. Коля, дело, -- подал голос старикан. -- Перед законом
все равны. Здесь тебе, парень, не партсанаторий.

-- Это я уже заметил, -- проворчал он.

-- Ну как, сгоняешь за пузырем? -- спросил здоровяк в шинели, или,
попросту, Коля.

Он молча кивнул.

Через полчаса он вернулся, неся две бутылки водки, несколько соленых
огурцов и буханку черного хлеба.

-- Вот это по-нашему, -- расплылся в беззубой ухмылке старикан. -- Садись,
парень, сейчас прописку оформлять будем.

Пили впятером. Из завязавшейся беседы выяснилось, что здоровяк Коля --
бывший полковник КГБ, оказавшийся не у дел и клявший новые порядки на чем свет
стоит; дед Евсей (так звали старика) -- коренной питерец, на волне приватизации
за бесценок продавший свою квартиру, а деньги пропивший. Двое других пили водку
молча и о себе рассказывать, по-видимому, ничего не собирались.

-- Ну а ты чего молчишь? -- прошамкал дед Евсей, обращаясь к Петру и
хрустя соленым огурцом. -- Из каких краев будешь?

-- Местный я. Из этого самого города.

-- Местный? А какого хрена здесь ошиваешься? Топал бы до дому, до хаты.

-- Нет у меня дома. И идти мне некуда.

Больше он ничего рассказывать о себе не стал. Впрочем, и рассказывать-то
было нечего.

Заснули здесь же, у костра. А утром он снова побежал за водкой.

За те несколько дней, что он провел в "бомжеубежище". Он сильно
пристрастился к спиртному. Пил либо в компании новых знакомых, либо в одиночку.
Деньги таяли с неимоверной быстротой.

Как правило, днем бомжи отправлялись на промысел, а вечером вновь
собирались у костров. Так и текла их жизнь -- бесцельно, тупо, в пьяном угаре.

Глава четвертая

Вот в один из таких сырых вечеров и объявился у их костра доктор. Он
действительно был врачом из местной городской больницы, а сюда, в
"бомжеубежище", наведывался исключительно из альтруистических побуждений. С
каждой получки покупал несколько бутылок водки и поил местных бродяг, за что и
был здесь всеми уважаем и почитаем. Некоторым из них походя оказывал необходимую
медицинскую помощь, а двоих или троих, которые нуждались в более серьезном
лечении, на свой страх и риск пристроил к себе в больницу.

Было ему лет тридцать семь -- сорок, носил бороду и страшно любил выпить.

Доктор вырос из темноты и присел у костра.

-- Здорово, мужики. Примете в свою компашку?

-- Такому гостю мы всегда рады, -- оживился дед Евсей, узнав в незнакомце
их общего благодетеля. -- С чем пожаловал?

-- Как всегда. -- Доктор вынул из сумки три бутылки водки. -- Пей, мужики,
сегодня я у вас за виночерпия.

-- Хороший ты мужик, понимающий, -- сказал полковник Коля. -- Вот только
не балуешь ты нас своими визитами.

-- Так я ж не Рокфеллер, чтоб поить вашу братву каждодневно, -- рассмеялся
доктор.

-- А ты так, налегке, заходи. Без спиртного.

-- Тебе у нашего костерка всегда место найдется, -- добавил дед Евсей. --
Фигурально выражаясь, имеешь ты здесь, в нашем бомжатнике, пожизненную ренту.

Доктор тем временем был занят откупориванием бутылки.

-- Вся эта водка -- дерьмо, -- мрачно заявил полковник. -- К стенке
поставил бы того подлеца, который ее выдумал.

-- А зачем же ее пьешь?

-- Так ведь и жизнь -- тоже дерьмо...

Все рассмеялись.

Принесенные доктором бутылки опорожнили в считанные минуты. Доктор пил
наравне со всеми.

-- Болящие есть? -- поинтересовался он, когда все было выпито.

-- Геморрой у меня, -- отозвался дед Евсей.

-- На заднице сидишь много, -- отмахнулся доктор.

-- А на чем же мне сидеть? -- огрызнулся дед.

-- Да нет у нас здесь больных, -- сказал полковник. -- Это вон у того
костра, -- он махнул рукой в пустоту, -- мужик животом мается. Какой-то гадости
обожрался, того и гляди, коньки отбросит. Несет его в тридцать три струи.

-- Посмотрим.

Доктор поднялся и растворился в темноте. Через четверть часа он вернулся.

-- Все, жить будет. Напичкал его таблетками. Завтра к утру полегчает.

Тут взгляд его остановился на Петре.

-- Новенький?

x x x

К тому часу он был уже изрядно пьян, и на вопрос доктора смог лишь
кивнуть.

Доктор с интересом изучал его.

-- Откуда же ты такой взялся?

-- Да здешний он, -- пояснил дед Евсей. -- Приблудился вот на днях.

-- Вот оно что!

Больше доктор к нему не обращался, хотя изредка продолжал бросать на него
любопытные взгляды.

На следующий день страшно болела голова. Он провалялся у потухшего костра
до полудня, затем попытался подняться, но внезапно пронзившая правый бок острая
боль заставила его со стоном рухнуть на землю. Он был один: ни деда Евсея, ни
полковника, ни других его соседей по костру в "бомжеубежище" не было. Видать,
подались в город на заработки и поиски пропитания.

Доктор объявился ровно в час. Он вырос перед ним так же внезапно, как и
накануне вечером. Присев на корточки, долгим участливым взглядом рассматривал
лежащего у его ног человека. Потом достал из кармана плаща начатую бутылку
водки, налил полстакана и протянул Петру.

-- На, полечись. А то весь посинел с перепою.

Тот жадно выпил. Через минуту ему заметно полегчало.

Доктор закурил.

-- Ну и дальше что? -- спросил он. -- Так и будешь здесь валяться, пока не
сдохнешь?

-- А тебе-то что за дело?

-- Да мне-то, собственно, никакого дела нет. Просто жаль мне тебя.

-- Тоже мне -- мать Тереза в штанах...

-- А ты не язви, мужик. Вот смотрю я на тебя и вижу: погибнешь ты тут.
Хреновый из тебя бродяга, понял? Ты на этих-то не смотри, -- он кивнул в сторону
лагеря, -- они тертые калачи, за жизнь крепко держатся. Им все нипочем: ни
холод, ни мороз, ни жара летняя. А ты... словом, не место тебе здесь.

-- Отвяжись.

-- Вот и здоровьице-то, вижу, у тебя не ахти какое, -- как ни в чем не
бывало, продолжал доктор. -- Бок-то болит?

-- А ты откуда знаешь?

-- Я, братец ты мой, все-таки врач. И не простой какой-нибудь, а хирург. Я
ведь тебя, мужик, насквозь вижу. Что с боком-то?

-- Не знаю... Вроде как ножом пырнул кто-то.

-- Что значит -- вроде? Не помнишь, что ли?

Он покачал головой.

-- Не помню. Ничего.