на мою репутацию как человека смелого и бесстрашного. Я просто обязан
был принять вызов Евграфа Юрьевича, невзирая на то, что он начальник, а
я подчиненный, невзирая на рабочее время, невзирая на явно
провокационный характер самого предложения -- невзирая ни на что. И я
принял его.
прищуривая один глаз.
оставив только шахматную доску, и деловито предложил:
черными. С Ивановым-Бельгийским я играл именно черными.
приносят счастье. Именно поэтому и уступите их мне: я очень боюсь
проиграть. Особенно вам.
уловить ее смысл. Тем более, что его мозг был закрыт для меня.
Евграф Юрьевич. Ведь я не смогу прочесть ни одной его мысли, и, значит,
я обречен на верный проигрыш: играть в шахматы я практически не умел.
Даже если шеф не ахти какой игрок, то хуже меня он все равно не сыграет
-- хуже, как говорится, некуда. Более того, я оказался в положении даже
худшем, чем некий герой одной из песен Высоцкого, который мог себе
позволить ненароком бицепс обнажить, мне же не дано было даже этого
удовольствия -- как-никак соперник был моим шефом. Одним словом, я
понял, что дело стремительно и бесповоротно мчится к катастрофе.
под орех -- причем так, что я даже глазом моргнуть не успел. Все
закончилось за какие-нибудь пятнадцать минут. Даже я, совершеннейший
профан в шахматном деле, понял, насколько сильно играл мой шеф. Его
комбинации были блестящи, стремительны и неожиданны. Шесть-семь ходов
-- и мне объявлялся мат. И какой мат! Любо-дорого посмотреть. Но самое
обидное, самое неприятное было в другом. Весь мой позор проистекал в
присутствии не только моих ближайших коллег по работе, но и множества
других, порой совершенно посторонних, лиц, припершихся с утра пораньше
лицезреть гения в моем лице и насладиться общением с ним. Более того,
как только весть о необычном турнире разнеслась по институту, толпы
любопытных тут же хлынули в наше малогабаритное и совершенно не
предназначенное для подобных паломничеств помещение. Таким образом, к
концу третьей партии мне в затылок дышало не менее полусотни жадных до
зрелищ ртов. Третий мат исторг у толпы шахматных болельщиков жуткий
стон, в котором сквозило и разочарование, и сожаление, и страстное
желание залить горе вином, и порядком испугавшее меня намерение
определенной части сотрудников, преимущественно мужского пола, намылить
мне шею за халтуру, обман и надувательство. Я был окончательно
уничтожен.
взглядом окинул помещение. Толпа тут же притихла и затаилась в
ожидании.
людоеда.
меня презрением, жалостью и возгласами типа "э-эх!", "халтурщик!" и "ну
что, съел?" Когда мы остались в своем первоначальном составе, то есть
впятером, шеф произнес, небрежно смахивая шахматы в ящик стола:
предаваться забавам -- не место, да и не время.
на всеобщий позор, унизил на глазах у всего института -- и это у него
называется забавой! Впрочем, и я хорош, нечего было хвост распускать,
словно павлин. Ведь если на то пошло, то у Иванова-Бельгийского я
выиграл обманом, применив недозволенный прием, что-то вроде допинга --
вот за то и страдаю. Если уж рассудить по справедливости, то я получил
по заслугам. Рано или поздно все равно бы все открылось -- ведь
эксперимент не вечен, -- и тогда мне пришлось бы краснеть не перед
своими коллегами по работе, а, скорее всего, перед лицом всего мира --
на каком-нибудь международном шахматном турнире -- в Рио-де-Жанейро,
Буэнос-Айресе или, скажем, в Нью-Васюках. Слава Богу, а также
благодетелю моему, Евграфу Юрьевичу, что все закончилось, еще толком и
не успев начаться. Я наконец понял, что лучшего выхода для себя из
этого дурацкого положения я бы и желать не мог. Как говорится, что Бог
ни делает -- все к лучшему. Так что будем уповать на Бога, случай и
шефа моего, наимудрейшего Евграфа Юрьевича.
участия в предстоящем турнире, сославшись на внезапную командировку,
срочную, длительную и очень-очень далекую. Мне кажется, гроссмейстер
вздохнул с облегчением -- по крайней мере, выражая сожаление, он
горячо, и даже слишком горячо поблагодарил меня за этот звонок.
уж быть до конца справедливым, то одно благое дело (не считая, конечно,
звонка гроссмейстеру) я все же сделал в тот злополучный день: Балбесов
просто сиял от восторга, смакуя мое падение с пьедестала. Что ж, если
смысл жизни заключен в благодеяниях, оказываемых нами нашим ближним, то
в тот день, судя по Балбесову, смысл жизни был постигнут мною весьма
основательно.
-- сюрприз. Не успел я войти в собственную квартиру, как нос к носу
столкнулся с женой моей Машей, которая заговорщически подмигнула,
выпучила глаза и громко зашептала мне в самое ухо:
Странный какой-то, все молчит да улыбается.
поднялся улыбающийся человек в безупречной тройке и с массивными часами
на цепочке в жилетном кармане. "Павел Буре", -- вспомнил я. Мы крепко
обнялись.
друзей нет. Ты первый".
нас. Пожалуй, наш немой диалог был слишком необычен для нее, поэтому я
решил ввести в обиход обычную человеческую речь -- в целях конспирации
и удобства общения с представительницей прекрасного пола, коей являлась
моя супруга. Арнольд мысленно поддержал мое начинание.
поклонился Арнольд, а потом повернулся ко мне. -- Только мы уже полтора
часа как знакомы. -- Он улыбнулся. -- Так-то.
друг и трех слов не проронил. Все молчит и молчит, словно воды в рот
набрал. Только и сказал, что познакомился с тобой на рыбалке.
улыбкой.
говорил. Правда, он часто заводит знакомства во время своих рыбалок, но
ни о ком он не отзывался, как о своем лучшем друге. И ни один из его
знакомых не навещал нас. Вы первый.
-- быть первым. Что ж ты, Николай, своей очаровательной супруге о
лучшем друге не рассказал? Нехорошо как-то получилось. -- Он хитро
сощурился.
бормочешь?.. Вы знаете, любезная Мария Константиновна, он ведь не
многим лучше меня -- тоже молчун еще тот. Двое суток просидел с ним бок
о бок, и если бы не осетр, который вдруг клюнул на его удочку, я бы,
наверное, так его голоса и не услышал. Уставится в поплавок, замрет --
и часами может сидеть, не шелохнувшись. Вот это, я понимаю, выдержка,
не то что у меня. А вообще-то, по секрету вам скажу, -- он наклонился и
зашептал ей на ухо, -- он мужик ничего, можете не сомневаться.
не проронил. Зато сейчас наверстал за все предыдущие часы.
Каюсь.
наварила. Сибирских, с маслом.